Неопределенные

      Кэсси никогда не считала, что в этом мире все должно быть определенным и точным, как, например, мы точно знаем, что день — это день, ночь — это ночь, а мертвый человек — это мертвый человек. Кэсси не просто так не считала, она даже не задумывалась об этом. Обращала порой внимание на то, что не может точно сказать, какое сейчас время суток, потому что перед глазами плясали цветные круги и плыли образы, которых на деле и не было никогда, или на то, как смотрит на Мишель Сид, улавливая в его взгляде что-то такое, от чего хотелось громко-громко смеяться. Она подмечала какие-то мелочи, но никогда не видела чего-то определенного.       Криса Кэсси всегда понимала. Не потому, что он рассказывал ей обо всем, как лучшая подружка в тринадцать лет. Вовсе нет. Просто у Криса жизнь – сплошная неопределенность. Кэсси это было по душе, потому что это было ей понятно и чертовски близко. А Крис, вроде бы, был единственным человеком, который точно знал, почему Кэсси так доверчиво смотрит на него и избегает в разговоре каждой второй темы.       В отношениях Криса и Кэсси, как и в их жизнях, не было никакой определенности. Их нельзя было назвать друзьями, потому что в одной компании их могли заставить оказаться только трава или колеса. И под определение «любовники» они тоже вряд ли подходили, потому что Кэсс спала только с едва знакомыми людьми, а Крис просто ею не интересовался. - Чай или траву? – Кэсси задавала этот вопрос каждое утро, когда они оставались в тесной квартирке вдвоем. Как они пришли к тому, чтобы жить вместе, ни один из них особо не задумывался. - Траву с чаем, - неизменно отвечал Крис с долей той самой оптимистичной обреченности, что была присуща только ему.       Кэсси помнит, как она множество раз пыталась покончить с собой, а еще она помнит, как в первое время Крис испуганно выбегал из своей комнаты, услышав, как Эйнсворт босыми ногами шлепает по полу. В такие моменты Майлс всегда был под кайфом, а Кэсси просто с похмельем. И ей было всегда чертовски привычно видеть Криса с огромными зрачками и почти с пеной у рта, кричащего о том, чтобы она убиралась из его дома, потому что он видит ее впервые. Для Криса это не было привычкой. Это было то, чего он никогда не помнил.       Они никогда не обсуждали ничего более-менее важного. Вроде бы, для них было нормально говорить о погоде, кузнечиках и прокисшем молоке, когда Крис не понимал, что происходит с Джел, а Кэсси отказывалась верить в то, что Сид так легко и просто вычеркнул ее из своей жизни. Но Майлс всегда без слов понимал, если новый способ Кэсс забыться никак не хочет сам выпроваживаться из их дома и если она нуждалась в помощи. Кэсси в свою очередь всегда с особой, совсем нетипичной тактичностью пыталась донести до Джел, что ее проблемы не решатся сами, если о них молчать, а только сделают ей самой и Крису больно. - Возможно, когда-нибудь я найду таблетки, после которых люди уже не просыпаются, - говорит как-то Крис, при этом отчаянно пытаясь сдержать хихиканье. У него кружится голова, а предметы перед глазами расплываются и сплетаются между собой, образуя замысловатые узоры. Парень замечает краем глаза, как Кэсси садится рядом с ним, подтягивая колени к подбородку и цепляет кончиками пальцев упаковку от таблеток. - О, вау, тогда ты поделишься ими со мной? – Кэсс улыбается, как обычно, очень искренне и тепло, но Крис не может этого увидеть – таблетки превращают ее лицо в созвездие из ярких пятен. - Если успею, то обязательно, - парень переводит взгляд на потолок, а сеточка трещин на нем расползается в разные стороны, снова сходится и падает темнотой на его глаза. Крис отключается с почти счастливой улыбкой на губах. - Я верю, что ты успеешь, - шепчет Кэсси, затягиваясь и выпуская дым в лицо Крису. Он чуть забавно морщится, но не открывает глаза. Все это нравится Кэсс, потому что в этом есть определенность, которой панически не хватает в ее жизни.       Те самые таблетки Крис так и не находит, но Кэсси вовсе не винит его в этом. Кэсс просто отказывается верить в то, что она поверила не в того человека, и в то, что ее единственная определенность умерла на ее же руках.

***

      Кэсс живет в Нью-Йорке и считает, что нет ничего романтичнее, чем умереть, думая о человеке, которого любишь. В ее жизни все максимально определенно. Она работает в маленьком кафе с девяти утра до одиннадцати вечера каждый день, кроме воскресенья и понедельника, живет в квартире на втором этаже чуть выше по улице и по выходным ходит в один и тот же клуб.       В жизни Кэсси не место неопределенностям – они изрядно испортили ей прошлое. Она смотрит на окружающих в черно-белых очках, деля мир с упорством максимализма. А под кроватью в маленькой коробке Эйнсворт запирает то, что хотела бы забыть. Там фотографии, несколько записок, даже недействительный билет и пачка таблеток, на которой кривым почерком написано заманчивое «съешь нас».       Кэсс, наверное, сказала бы Крису спасибо, потому что с ним как-то волшебно ушло все то, что держало ее в Бристоле, даже не просто ушло, а выгнало ее из этого маленького городка и грозило ей чернильной тенью до тех пор, пока она не заперла квартирку в Нью-Йорке на свой ключ. Хотя, она скорее теперь даже не заговорила бы с Майлсом, потому что неопределенностям в жизни Кэсси не место, а жизнь Криса была сплошной неопределенностью. - Черт, ты засранец! - И я все еще жду своего чая, милочка.       Но умер он вполне определенно.