Артур идёт вперёд

Артур идёт вперёд. Как сильная нация, он всегда идёт только вперёд. Потому что впереди светлое будущее, а позади лишь войны, боль и смерть. Позади остаются предательства и годы одиночества. А он пока идёт вперёд, в темноту, по головам, к заветной цели. А какая цель? Кто скажет, какая у страны цель? Артур знает: какой бы возвышенной и «правильной» страна не была, она всегда будет кому-то неугодна. Соседям, которые перегрызутся, лишь бы оторвать от неё кусок. Далёким-далёким странам, которых ты видишь раз в три года, но которые тоже чего-то хотят. Что бы ты не делал, найдутся люди, которым это не нравится. Активная внешняя политика? Интервенция? Плохо. Бездействие? Ещё хуже. Раньше можно было исследовать мир. Что там за океаном? Отличная цель, стоит узнать. Он нашёл Альфреда. Вырастил сверх-державу, пусть по большей части это и не его заслуга. На карте нет больше белых пятен, а если бы и были, Артур был бы последним, кто бы туда полез. С него довольно. Двадцатый век. В двадцатом веке можно было выживать. Выжить – прекрасная цель. Во Второй мировой воевали насмерть. Кёрклэнд до сих пор помнил, как едва живой Россия, носивший тогда совсем другую форму и называвший себя совсем иначе, вошёл в Берлин. Он и сам кашлял тогда кровью. А ещё тогда умер Пруссия. Не смертью храбрых, конечно, но больше этот парень не нация. Он постарел и погиб, как обычный человек. И пусть воевали против зла, против нацизма, факт остался фактом: они убили Гильберта. Никто не понял этого сразу, а потом стало уже слишком поздно, да и в той обстановке никто не собирался признавать, что им жаль этого альбиноса. Артур продолжал идти вперёд. Когда-то он воевал со своими братьями. Захватывал их земли, словно в белой горячке, он дрался, проклинал, ненавидел. Они делали это в ответ. Но чувств больше не осталось. И цель в современном мире Артур затруднился определить для себя. Артур многим казался апатичным и замкнутым, островное государство, и правда… Никто не заметил изменений, ведь Артур все так же шёл вперёд. Лишь однажды в Женеве США заметил кое-что. Он просто без стука вошёл в номер, где Англия остановился, и увидел, что кончик его носа в белом порошке. - Ты осторожнее с этим. – сказал тогда американец. Но Артуру не нужны были советы, он ясно дал понять, что лезть не в своё дело не стоит. Не сразу, а потом, когда Джонс постарается «поговорить на эту тему». Никаких «этих» тем. Артур нюхал героин. Он не думал как-то о последствиях. Не было цели, не было смысла, так почему бы не попробовать что-то новое? Или не слишком уж и новое. Он мог сохранить сознание под морфием, и чего только они не курили когда-то давно. Правда, в то время Англию из сомнительных заведений так или иначе вытаскивали братья. В основном Уэльс, а теперь тот живёт себе спокойно, они не виделись уже целую вечность. Вот, Шотландия проводит референдум. Шотландия хочет стать независимым. Пора бы Артуру разозлиться, пора бы задуматься о приоритетах, поставить цель: целостность государства, королевства, которое столько прожило вместе. Всей семьёй. Но Артур идёт в аптеку и покупает инсулиновые шприцы, одноразовые, целую пачку. Если это можно нюхать, почему бы не вколоть? Заперта дверь, хотя и так никто не придёт, и иголка легко входит в вену сквозь бледную кожу. Медленно ввести, отложить использованный шприц, стереть ватой выступившую каплю крови… Артур сгибается в приступе тошноты. Его рвёт прямо на пол, на брюки, на обувь… Но блевать под героином оказывается на удивление приятно. Англия даже не вспоминает про референдум, про Скотта, он сидит в луже рвоты и невидящим взглядом смотрит на резную ножку стола, потому что потерялся в мыслях. В мыслях исключительных, которых другим никак не понять. Потому что им это недоступно. Нация не может умереть, но прочувствовать все аспекты изменения сознания и личности вполне в состоянии. И когда спустя два дня Скотт приезжает, чтобы рассказать о том, что передумал, что бес его попутал, что вообще он глупый был, и нужно жить мирно, он видит, что вместо того, чтобы броситься обниматься, вместо того, чтобы швырнуть в него чем-нибудь, да даже вместо раздражённого приветствия и потока ругани, Артур ничего не делает. Скотт не получает ничего. Он видит, что Артур сидит спокойно в гостиной и пялится в выключенный телевизор. Скотт щелкает пальцами перед его открытыми глазами, и тот хватает его руку… и просто держит. - Артур, ты совсем долбанулся? – спрашивает шотландец, от веселья которого не осталось и следа, но ответа нет. Он видит шприц на полу, и все, что он делает или говорит, сводится к тихому «Оу…». Не будет разговоров, не будет скандалов. Пусть Артур идёт вперёд. А чтобы идти вперёд, нужно увеличить дозировку, ведь организм так толерантен ко всякой гадости, которую британец даже не покупает… порошок сам плывёт к нему в руки, через полицию, ведь борьба с наркотиками идёт в Великобритании отлично. Артур все ещё может сохранять сознание между дозами. Пожалуй, он ведёт себя как обычно, никто все ещё ничего не знает и не замечает. Вот только за спиной шепчутся… ну, да это всегда было. Укол, секунда, кайф. Главное всегда иметь дозу под рукой, ведь иначе будет больно. Артур не любит боль. Да и в чем смысл выходить из кайфового запоя? В перерывах все чувства такие плоские, ни радости, ни счастья. Англия все же не такая одинокая страна. США, казалось бы, так далеко, но американцу почему-то не все равно. Когда ЕС и США собрались обсудить ситуацию, Германия предложил просто оставить Кёрклэнда в покое: рано или поздно наркотик его прикончит. Вернее, наркотик прикончит его тело. После Англия отлежится с неделю, очнётся, сплюнет кровь и поймёт, что нафиг такое счастье нужно. США сказал, что так нельзя, а вот на вопрос «как тогда?» ответить почему-то не смог. Проходят годы. За спиной англичанина уже не шёпот, а сочувствующие вздохи. Лихтенштейн спрашивает братца-Швейцарию, что случилось с Артуром. Швейцария не отвечает, да и что тут скажешь. Собрание. У Артура дрожат руки. Артур стучит каблуком оксфордов по ножке стула. Собрание длится целую вечность. На Британию не обращают внимания. Он давно уже не существует, по большому счёту, несмотря на своё здесь присутствие. Перерыв. Каждый идёт по своим делам. В основном, конечно, по кафешкам вокруг здания. Артур идёт только вперёд, вперёд по коридору, потому что он не хочет ни есть, ни пить. Желаний больше нет. Есть лишь необходимость. Укол, секунда, кайф… И Кёрклэнд забывает, как дышать. Метафоры тут не уместны, потому что это все взаправду. Легкие больше не работают, следует сказать опиатам жаркое спасибо. И глядя в зеркало, Артур даже не осознает этого. Не понимает, что сейчас не дышит, он просто смотрит самому себе в глаза, больше не такие зелёные на самом деле, но кажущиеся невероятно яркими теперь. Темнота. На полу общественного туалета британца обнаруживает Альфред Ф. Джонс, который зашёл лишь чтобы перевязать галстук, которым его только что чуть не придушил Франциск. - Артур?! Не дышит, пульса нет. Так было на войне под вражескими пулями. А теперь мирное время, а перед ним лежит Великобритания, и мир, кажется, не хочет оставаться под ногами. Любой из наций на самом деле знает, как делать СЛР, и Альфред пытается помочь. Он чувствует запах гнили, он видит бинты под тонкой тканью рубашки, он знает, что это значит, но он всё равно пытается привести британца в чувства. Альфреду сейчас плевать на рекомендации всех этих ассоциаций, которые запрещают делать искусственное дыхание рот в рот из-за возможностей передачи заболеваний. Возможно, не стоит все усилий. Сколько наркоманов откачали, а все без толку? Такого мнения придерживается толпа наций, что стоят вокруг, как стервятники слетевшиеся на непроизвольный вскрик американца. - Что вы стоите, помогите мне! Позвоните хотя бы в скорую! Альфреда никто, кажется не слушает. А в голове только счёт до пяти и какая-то глупая мелодия, всего четыре ноты, совершенно непрошенные ноты, которых Альфред отродясь не знал. - Оставь его, это бесполезно. – говорит Германия тяжёлым, словно каменным голосом. А Альфред не понимает, откуда столько безразличия. Ведь в итоге Артур все же делает вдох сам, сердце начинает биться. Тело нации так просто не убьёшь, а Америка плачет, обняв никак на это не реагирующего Артура. Франция поджимает губы. Он смотрит на эту сцену скептически, потому что видит: Америка тоже попал на крючок. Теперь их там будет двое. Оба на «А», говорят на одном языке. И наплевать на то, что Альфред, в отличие от Артура, не будет употреблять никогда. Франциск оказывается прав, и Германия тоже. Бесполезно. Артура не останавливает ни сгнившая до кости рука, ни Альфред, которому не все равно. Артур идёт напролом, только вперёд, не сворачивая. Он превращает в призрака не только себя, но и Альфреда, который трижды вытаскивает его с того света за следующую неделю. Но Артуру этого мало. Шаг в темноту. Альфреду требуется немало сил, чтобы понять: все бесполезно. Даже герой не может спасать тебя каждый раз, если твой лучший друг – героин. Артур потом, конечно, очнётся. Он одумается, конечно же. Америка будет сидеть рядом, непохожий на себя, с сединой в волосах. Артур забудет об этом неприметном периоде в своей жизни, и продолжит идти вперёд. Но верно говорят – бывших наркоманов не бывает. Британия больше не обратится к веществам, но он найдёт себе другой наркотик. Почти безвредный, и не заставляющий гнить заживо. Его наркотиком станет Альфред. Цель в жизни есть, и Артур может спать спокойно. А вот США больше не заснуть. Артур Кёрклэнд больше не даст ему спокойно спать. Истерики, крики, угрозы самоубийства, как бы смешно в контексте относительного бессмертия это не звучало. Болезненная привязанность к британцу оказалась слишком приятным крючком.