Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король. Вечер осенний был душен и ал, Муж мой, вернувшись, спокойно сказал: "Знаешь, с охоты его принесли, Тело у старого дуба нашли. Жаль королеву. Такой молодой!.. За ночь одну она стала седой". Трубку свою на камине нашел И на работу ночную ушел. Дочку мою я сейчас разбужу, В серые глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: "Нет на земле твоего короля..." А. Ахматова. «Сероглазый король»
Кружились в бешеном, почти безумном хороводе осенние листья. Беспощадный ветер поднимал их с земли и снова неистово кидал обратно на пожелтевшую, ссохшуюся траву. Его сильные порывы били в окно, стекло мелко дрожало, как будто сопротивляясь из последних сил. Холод пробирался сквозь плохо заделанные щели между рамами и дул на оплывшую свечку. Пламя жалостливо дергалось и стыдливо затихало, а потом снова разгоралось и начинало дико плясать на конце фитиля. В комнате было душно и жарко от ярко пылавших дров и тяжелого, сбившегося дыхания двух молодых людей. На смятой постели лежала нагая женщина. Её крепкая, высокая грудь мерно вздымалась, а густые каштановые волосы разметались по подушке изо льна. Рядом с ней, прислонившись к стене, сидел мужчина. Длинными, тонкими пальцами он перебирал волосы женщины и задумчиво смотрел на танцующее пламя свечки. Слегка закусив алую губу, женщина завороженно смотрела на правильное лицо мужчины, подпирая пухлую щеку раскрасневшейся ладошкой. — Скажи, ты не передумал? — робко нарушила тишину она и немного приподнялась на локте, заглядывая в глаза мужчины и пытаясь поймать его взгляд. — Ведь может быть иначе. Все зависит от тебя, от одного твоего взгляда, жеста. Тебя все послушаются, ты — наш повелитель, король… С каждым словом женщина говорила все громче и вдохновеннее, задыхаясь от веры в свои собственные предубеждения, но лицо мужчины только становилось мрачнее, а тонко очерченные брови сошлись у переносицы. Он поднял руку, и женщина благоговейно замолчала, готовая ловить каждое его слово. Мужчина перевел взгляд серых холодных глаз на её лицо и, обхватив его ладонями, мягко притянул к себе и поцеловал. Щеки женщины покрылись очаровательным румянцем, а ладони потянулись к почти черным кудрям молодого человека. Она прижалась к его теплому телу и зажмурилась. Вся она сжалась в пружину, а спина выгнулась в дугу, как будто готовилась прыгнуть в прорубь с ледяной водой. Легонько укусив её за язык, мужчина отстранился и посмотрел в темно-карие глаза женщины. — Ты похожа на лань, — по-детски трогательным и чистым голосом нежно прошептал он, слегка касаясь пальцами её скул и висков. — Все красивые и царственные животные слишком доверчивы и прекрасны для того, чтобы их убивали. Они до последнего думают, что охотник хочет дать им краюху хлеба, а когда человек точным движением ударяет их ножом прямо в сердце, они изумленными глазами заглядывают прямо в душу убийце с немым укором… Мужчина резко опустил руки и встал с кровати. Женщина потянулась было за любовником, нелепо изогнувшись и подняв в просящем жесте смуглые ладони, но те сразу же бессильно упали на простынь. Покачнувшись, она устремила взгляд темных глаз на стройную, высокую фигуру и, склонив голову набок, тихо спросила: — А ты часто это делал? Мужчина остановился и, помяв тонкую расшитую рубашку в руках, повёл плечами. — Что? — Убивал лань. В углу завозились мыши, истошно пища и царапая маленькими коготками деревянный пол. Завыл ветер, с новой силой налегая на окна и двери. Вдалеке залаяла испуганная собака, то ли от злости, то ли от сознания собственного бессилия и обреченности своей судьбы на прихоть стихии. В комнате повисла гнетущая тишина, только шуршал одеждой мужчина, поправляя темный жилет на широких плечах. Она же внимательно следила за ним, а тот старательно отводил глаза. Проведя плечами, как будто замерзнув, женщина отвернулась к стене и закуталась в тёплое одеяло. — Ты живешь какими-то глупыми иллюзиями, — неожиданно резко сказал мужчина, закончив одеваться. — Какое тебе дело до того, убивал я лань или нет? Человек — царь природы, он делает все, что захочет, а значит, животные созданы для того, чтобы их убивать. Женщина не шевелилась. Она уставилась в угол комнаты, на длинных, пушистых ресницах повисла прозрачная капля. Мужчина посмотрел на ее сгорбленную спину и, что-то процедив сквозь зубы, присел на кровать и положил бледную руку на её плечо. Та тяжело вздохнула, повернулась к мужчине и начала осторожно гладить его по смоляным волосам. — Только представь: когда-нибудь мы будем вместе, и я буду смотреть в твои необыкновенные серые глаза, — тихо начала говорить женщина, а мужчина, положив голову на её плечо, прикрыл глаза и улыбнулся. — Нет, только подумай об этом! Ты будешь улыбаться, вот так, как сейчас, широко и загадочно, насмешливо-игриво, и по моей спине побегут мурашки от того, что рядом со мной сидишь ты, такой прекрасный, просто демонически прекрасный. Ты будешь пропускать мои тяжелые пряди волос между пальцев и тихо шептать, что этот цвет похож на шкуру благородного оленя, которого ты один раз подстрелил на охоте. Ведь ты же всё-таки любишь охоту, несмотря на то, что мне не нравится это твоё увлечение, да? — женщина ухмыльнулась, а мужчина провел рукой по её каштановым волосам. Женщина склонила голову на бок и поцеловала любовника в макушку. — Мы будем сидеть у камина и смотреть на танцующие язычки пламени, а огонь будет весело трещать, словно воспевая гимн нашей любви… — Ах, ты всё ещё мечтаешь, любовь моя! — Мужчина посмотрел в глаза возлюбленной и поджал губы. — Ты опять забыла про мою жену и про своего мужа! А ведь они никуда не делись. — Это пустое! — беспечно махнула рукой женщина. — Главное — это мы с тобой. Ведь ты любишь меня? — Да, конечно, люблю, — рассеяно отозвался мужчина, встал с кровати и пошёл к выходу. — Мне пора, скоро на охоту. До скорого свидания, — женщина легко поднялась с ложа и поспешила к мужчине, жадно поцеловав его. — Береги себя, — прочувственно сказала она, положив руки на плечи мужчины. — А ты себя, и её тоже, — мужчина задержал взгляд на люльке с маленьким ребёнком, которая стояла в углу просторной комнаты. Он с любовью посмотрел в лицо любимой и, кивнув, вышел в сени. Тяжёлая дверь на улицу с шумом захлопнулась, и обнажённая женщина в одиночестве осталась стоять у стены. — Но ведь когда-нибудь мы будем!.. — молитвенно сложив руки на груди, прошептала она.***
На город опустились душные осенние сумерки, когда вся природа замирает в преддверии глубокой ночи. Ветер давно стих. Хозяйка сидела в просторном болотно-зелёном сарафане у прялки и что-то тихо напевала. Старая песня, которые пели древние люди много лет назад, искренне веря, что рифмованные строки защитят дом от злых духов, тягуче и плавно разливались по пахнущему деревом и свежим хлебом крестьянскому дому. Умиротворённое лицо спавшего ребёнка, на которое порой бросала любящий и ласково-нежный взгляд мать, заставляло верить в то, что в этой простой, но чистой хижине царит благоденствие. Ведь мир и порядок — залог человеческого счастья, особенно семейного. Но брови женщины были сведены к переносице, из-за чего лоб прорезала глубокая, напряжённая складка, а грудной, чуть хрипловатый голос звенел, трогая любого услышавшего за самую душу. В песне звучала тоска, та, которую никак нельзя было изгнать, которая прочно завладела всеми мыслями девушки, терзала её, и она всю эту боль и печаль отдавала песне, идущей из самого её сердца. На улице не было ни души, только порой проезжала какая-то телега, запряжённая в тяжело идущую низенькую лошадку. Женщина смотрела в окно и думала, что она тоже похожа на эту печальную, уставшую лошадь: заливные луга там близко, только ступи чуть вбок, а нельзя, никак не дойти до них, хоть всю жизнь свою тени шею в сторону благодатной, душистой зелени. С шумом отворилась дубовая дверь, и в дом вошёл высокий, крепко сложенный мужчина в широкой куртке и добротных портах. Женщина оборвала песню и воровато оглянулась, тут же растянув губы и кивнув головой. — Соскучилась одна, красавица? — весело спросил он, улыбнувшись алыми, мясистыми губами, а в его глазах заплясали игривые огоньки, любовно рассматривая хорошенькое личико повеселевшей женщины. Он подошёл к люльке, с удовлетворением оглядел лицо дочки и обернулся к жене. — Ох, как скучала, милый мой! — опустила она прялку, поднялась с табурета и, поднявшись на носки, обвила шею мужа руками. — Устал, поди, есть хочешь… — Нет, яхонтовая моя, я вернулся на минуту: трубку свою забыл, да новость тебе печальную принёс: умер наш король, представляешь? На охоте, будь она неладна! Женщина, опустившая ему голову на плечо, вздрогнула, расцепила руки, и, словно обжёгшись, отпрянула от мужчины. С лица её схлынул цвет и очаровательный румянец, а глаза, ставшие из больших поистине огромными, наполнялись чистыми, готовым в любую секунду побежать по побледневшим щекам слезами. — Король… умер? — одеревеневшим от ужаса и горя голосом переспросила она, будто надеясь, что она ослышалась, или что муж просто что-то не совсем понятно ей объяснил. — О, властительница моего сердца, не плачь! — приобнял за плечи безвольно стоявшую перед ним жену. — Да, убился наш король, упокой, Господи, его душу! Пришпорил лошадь на охоте, за ланью какой, что ли, погнался, а тут на тебе — лошадь взбесилась да и понеслась в чащу, аки дьявол в неё вселился. Слуги за нею, да где уж догнать! Так и проискали его полдня, да какой-то пастушок нашёл мальчишку нашего под дубом с головой пробитой. Говорят, он уж и дух-то давно испустил, пока все всполошились и к указанному дереву прискакали… Да не убивайся ты так! — мужчина поцеловал всё ещё невидяще смотрящую перед собой жену в лоб и подошёл к камину. — Вот кому сейчас тяжело, так это королеве, мученице нашей. Говорят, поседела аж вся, бедняжка. Волосы и так были светлыми, словно лён, так сейчас совсем как у старухи. Говорят, как кинула с себя венец-то свой, мужа представившегося увидав, как завыла, ух, словно волчица щенков своих потеряла… Да и детей-то у них не было, кто теперь править будет! Мужчина покачал головой и, пробормотав что-то себе под нос, выпил из кружки крепкой настойки. Вторую он поднёс жене. — Ах, соловейчик мой, выпей, а то аж сердце обливается, как ты, голубка, за всех переживаешь! Женщина негнущимися пальцами схватила кружку и дрожащими руками поднесла к обескровленным губам. Выпив болтавшуюся на дне жидкость, она зажмурилась и быстро отправила в рот кусок услужливо протянутого ей мужем мякиша. Мужчина убрал кружки и, взяв трубку, закусил мундштук зубами. — Радость моя, твой лик столь мрачен! — чуть шепелявя, лаского сказал он. — Не печалься, король наш сейчас в лучшем мире, чем был здесь. Ой, горе-то какое, надо бы купить черного бархата тебе на платье, да мне на камзол. Какой красавец он был, наш блаженный король! Царствие ему небесное, да что там… — мужчина провёл ладонью по засаленным волосам и, вытащив трубку изо рта, поцеловал жену. Та, чуть покачнувшись, протянула руку и оперлась на каминную полку. — Приходи скорее, страшно мне одной, — умоляюще посмотрела она в глаза мужчине. Тот нахмурился и жалостливо погладил её по щеке. — Цветок мой весенний, я прибегу, как только смогу освободиться. А ты пока с дочуркой посиди, не одна же всё-таки, — он улыбнулся и, оправив сюртук и бросил последний, полный обожания взгляд на жену, вышел из дома, захлопнув дверь. От громкого звука ребёнок в люльке проснулся и тихо захныкал. Женщина, прислонившись к стене, сползла вниз и беззвучно зарыдала, судорожно всхлипывая и растирав лицо грубой тканью льняного передника. Грудь, затянутая лифом, тяжело вздымалась, плечи мелко тряслись, а раскрасневшееся лицо заострилось, потеряв всю свою очаровательную мягкость. Малышка в колыбели начала кричать громче, возмущалась, что кто-то посмел забыть о ней, и девушка, поспешность встав и утерев слёзы, подошла к дочери. — Тише, деточка, тише, — шмыгнув носом, она взяла маленький свёрток на руки и поглядела в светло-серые глаза дочери. Проведя рукой по мягким, совсем коротким волосам дочки, женщина начала осторожно качать её. — Мама тоже плачет, потому что он умер. Представляешь? Больше он никогда не прийдёт, никогда. Никогда, никогда… — сипло начала повторять она, словно в бреду, инстинктивно прижимая разволновавшееся дитя к груди. В доме было тихо, только губы женщины всё ещё шевелились, не то жалуясь на судьбу, не то читая слова молитвы. За окном не было ни единого дуновения ветерка, вся природа замерла, словно воздавая сполна за страшное горе, свидетельницей которого она стала. И не скажешь, кто был несчастнее в ту длинную, тёмную ночь — поседевшая королева, рыдавшая в огромном замке, или простая женщина с навеки остекленевшими тёмными глазами.