Waiting For The Sun

Стояла глубокая ночь. По небу мчались серые рваные облака, временами открывая клочки тёмного неба с тусклыми лондонскими звёздами. Все прохожие уже разошлись по домам. Мы просто тихо шли по незнакомой улочке, держались за руки и ничего не говорили. Был слышен только треск электропроводов над головой да гул дороги где-то вдали. Ночная тишина тише, чем дневная, поэтому всё обычно и случается ночью. Ветер постанывал в верхушках деревьев, шуршал сухими листьями, гоняя их по тротуару и вокруг колёс автомобилей. Я хотел поскорее оказаться дома, принять тёплую ванну. А потом, возможно, прижать к себе Фредди... Мой взгляд упал на стену дома справа. Обычная кирпичная стена, уходящая чуть вглубь во двор. Ничего особенного вроде. Если бы не рисунок на ней. Ярко-радужный рисунок на тёмной, будто нефтяной луже. Граффити. ВСЕ ГОМИКИ БУДУТ ЖРАТЬ ЗЕМЛЮ Фредди проследил за моим взглядом и сильнее сжал мою руку. — Всё в порядке? — встревоженно спросил он. Я заправил его чёрные волосы ему за ухо. — Да. — Тебя напрягло это граффити? — Мы вошли на территорию плохих людей, — тихо прошептал я, посмотрев ему в глаза. — Поэтому её надо как можно быстрее пройти. — Что ещё за плохие люди? — удивился Фредди. — Неважно. Я тебе дома расскажу. (если мы дойдём до него) Порой меня поражала его наивность. Я непроизвольно ускорил шаг, и он тоже. — Послушай, Джонни... — Ш-ш-ш! Не говори ничего. Я заметил ещё одно граффити. Тошнотворно-розовое. Страшные розовые слова, как булавка, вонзились мне в сердце. ПОКАЖИ МНЕ СВОЙ ЧЛЕН, ПИДОР, И Я ЕГО ТЕБЕ ОТРЕЖУ. Фредди вздрогнул и, нервно оглянувшись, сунул руки в карманы. Он понял правила игры. Понял, что это были за люди. Он больше не держался за меня. Я не настаивал. Нужно было как можно скорее пересечь этот участок, чтобы дальше идти спокойно. По небу с шумом пролетел самолёт, мигая синими и красными огоньками. Пустынный переулок перебежала трёхногая дворняга, которая поскакала дальше в глубину дворов. Я отшатнулся. Я боялся бродячих собак. Двигатель «линкольна» мягко заурчал, вспыхнули задние фонари, и машина выехала с парковки. Я слышал, как автомобиль медленно катился за нами. Фары они не выключили, чтобы не навеять подозрительность, да, как же. Ещё одно граффити. Мою ногу обжёг осколок стекла, и мы услышали звук бьющейся пивной бутылки. Прямо под ногами. Она вылетела из «линкольна». Мой слух уловил неуверенное, но ядовитое шипение: — Попались, голубчики... — Только не бежать, у них машина, — шепнул я Фредди. По спине пробежал холодок, ноги стали ватными. — Что будем делать? — не разжимая губ, осведомился тот. — Без понятия. — Не беспокойся, им нужен я. А ты беги. — Ой, я тебя умоляю. — У тебя деньги есть? — Только часы, а у тебя? — Только украшения. Машина начала нас догонять. Потом обгонять. У меня мелькнула робкая надежда, что они и не преследуют нас вовсе. Всё обошлось. Они сейчас разгоняется и укатят на своей тачке. Но снова загорелись огни заднего вида, и автомобиль притормозил метрах в трёх впереди от нас. Фредди уже собирался переходить на трусцу, но я схватил его за локоть. — Не беги, кому говорят! — прошипел я, стиснув его руку. — Дикки, мне страшно. Правая передняя дверь «линкольна» распахнулась, и из неё вылезла тёмная фигура. В свете фонаря я не мог различить лица. Только довольно крупные габариты незнакомца. Открылась задняя дверь, из неё вылезли ещё трое. Одна из них — девушка с длинными рыжими волосами. — Я же говорил, надо было ходить в спорт-зал, — попытался пошутить я в смятении. Теперь мы замедлили шаг до невозможности. Фредди смотрел себе под ноги, я косился в сторону. Они терпеливо дожидались нас. Нас разделяли каких-то десять шагов. Фонарь неумолимо светил на дорогу. Моё сердце громко стучало, я даже боялся, что они увидят, как пульсирует моя грудь. Ладони вспотели. Мы поравнялись с незнакомцами. Качок, который был за рулём, вытянул в перёд руки так, чтобы мы не могли просто так пройти, Фредди отшатнулся, как от рук прокажённого. — Наслаждаетесь ночной прохладой? — спросил он грубым басом, хотя, вполне себе дружелюбно. — Да, дорогуша, стараемся, как можем, — срывающимся голосом ответил Фредди. Качок нахмурил брови. — Я тебе не дорогуша никакая, уяснил, сопляк? — угрюмо спросил он, надвигаясь на нас. — Я тебе никакой не сопляк, дорогуша, — парировал Фредди. — Я рок-звезда. — Балет, что ли? — парень повернулся к своим друзьям, и те дружно заржали. — Или сексапильный поп-танцор? — Извольте величать как «экстравагантный» рок-исполнитель. — Знаем мы таких, — хохотнул щуплый носатый брюнет, который вылез с заднего сиденья, и дёрнул моего друга за руку. — Все знают, что ты Фредди Меркьюри. — Ладно, довольно, — Фредди нервно поправил рукав. — Посмеялись, и будет. — Может, — робко начал я, — теперь вы нас отп... — А что это у тебя на шее болтается-то? — игнорируя меня, нагловато спросил огненно-рыжий парень, по-видимому, брат рыжей девчонки, и толкнул его на сестру. — Он решил ломать стереотипы и носить женские побрякушки, — пренебрежительно сказал носатый и дёрнул за колье. Между прочим, его подарил я. Кровь во мне вскипела, и я сжал руки так, что на ладонях оказались белые следы от ногтей. Никто не смеет прикасаться к колье и к Фредди, но только бессилие и вид качка заставили меня опустить руки. После секундной заминки рыжий хохотнул, решив, что носатый отмочил какую-то пошлую шуточку. — Осторожней, оно хрупкое, — заволновался Фредди, заметив мой взгляд. — Ага, хрупкое, — засмеялся рыжий и дёрнул во второй раз. Раздался резкий звук, и янтарные камни распрыгались по всему асфальту. Я кинулся было подбирать их, но твёрдая рука схватила меня за шиворот и поставила на ноги. — Посмотрите, какие у него зубы, — до сих пор молчавшая, с величайшим презрением протянула девчонка. Рыжая явно говорила редко и по делу и пользовалась большим авторитетом у своих друзей. С прищуренными глазами, развевающимися на ветру волосами и упёртыми в боки руками, она выглядела как лиса. Снова раздался смех. — Зубы, — снова натянуто улыбнулась девушка своей очаровательной, беспрекословной улыбкой. — Зубы размером с жвачку Орбит. Новый взрыв смеха, причём истерического. Эта рыжая бестия — ты ещё острячка. Фредди вспыхнул как помидор и прикрыл рот рукой. — Слушайте, у него нормальные зубы, — выпалил я. — Отстаньте от нас, дайте нам пройти! — Никто не смеётся над Роджером Уотерсом из Пинк Флойд, потому что он похож на лошадь, — пробормотал Фредди, всё ещё весь красный. — И никто не смеётся над Робертом Плантом из Лед Зеппелин, потому что у него макаронные волосы. — У Роберта Планта нормальные волосы, замолкни, ты, пугало, — рыжий сжал кулаки. — Роджер Уотерс не похож на лошадь, ты сам похож на неё, — прошипел носатый. — С такими-то зубами. И еврея своего заткни. — Как ты смеешь называть Джонни евреем? — взвизгнул Фредди неестественно высоким голосом и толкнул носатого. — Он и вашего мизинца не стоит! Он лучший! Он хотя бы человек! А вы чудовища! — А, он ещё и гомик, — небрежно заметила девка. — Ещё один. — Я не гомик! — заартачился Фредди. — Ударь его, — велела рыжая и кивнула качку. — Зачем? — не понял тот. — Ударь. Он педик. Качок неуверенно занёс руку над Фредди и стукнул его по макушке. Он был на полторы головы выше его, и тому пришлось задрать голову, чтобы схватить его за запястье. — Не прикасайся ко мне, говнюк, — прошипел он и отбросил от себя его руку. — Ты посмотри, какие мы самоуверенные, — противно протянул рыжий и снова толкнул его. — Не самоувереннее вас, огрызнулся Фредди и толкнул его в ответ. У меня закружилась голова от звука трущихся об асфальт подошв. Я всегда боялся этого звука, с тех пор как в детстве я увидел у себя под окнами драку пьяниц. — Оставьте нас в покое! — закричал я, но меня как всегда никто не слышал. — Да мне не очень-то и хотелось марать об тебя руки, — пробасил качок. — Только придётся. Слишком ты дерзкий. Умеешь что-нибудь, кроме как обзываться? — Хотите, Рапсодию спою? — иронично предложил Фредди, и мне пришлось подавить улыбку. Моё сердце по-прежнему стучало, как барабан. — Ударь его посильнее, Билли, — подначивала девка. — Он назвал тебя говнюком. Билли засучил рукава и приготовился к удару. — Давай, ударь меня, сука, — шипел Фредди, пригибаясь пониже и глядя исподлобья, словно затравленное животное. — Может, тебе станет легче от этого. Может, я перестану быть геем от этого. Может, это бесполезно. — Я никогда не видел его таким злым. И он уже не сопротивлялся тому, что он гей. — Это спекуляция, Билли, не ведись, — сказал рыжий. — Давай, бей. — Давай, бей, Билли, — сказал Фредди. И Билли ударил. Он ударил действительно сильно. Фредди даже отшатнулся немного и уселся на асфальт. Из уголка его рта уже сочилась кровь, а глаза, тоже налившиеся ею, смотрели злобно и обиженно. Не знаю почему, но я закричал. Наверное, мне было жалко моего друга, а может страшно, а может, я просто хотел, чтобы это прекратилось. Так или иначе, но я закричал. Прямо как девчонка — сжал кулаки, открыл рот и заверещал. Носатый зажал мне рот рукой. Рука его пахла сигаретами, бензином, каким-то железом и травкой — немного. Он сказал мне заткнуться, если я не хочу получить того, что сейчас получит мой дружок. Я укусил его. Он закричал от боли, затряс рукой и дал мне пощёчину. Я схватил его руки и в слепой ярости стал сначала трясти их, а потом бить его по лицу его же руками, издавая при этом нечеловеческие звуки. Он вырвался и схватил меня за плечи, а потом врезал мне со всей дури по носу. Я почувствовал, как под носом потекла тёплая струйка крови. — Пидорас, — бросил носатый, а потом плюнул, посмотрев на меня, и снова переключился на Фредди. Тем временем мой друг поднялся на ноги и крикнул на всю улицу: — Оставьте нас в покое, сукины дети! Билли схватил его за шиворот, как в мультиках Диснея. А потом он приблизился к его лицу и сообщил, чётко выговаривая и ставя акцент на каждом слове: — Я разозлился. Ты меня достал. Поэтому я тебе врежу. Ты сейчас получишь по заслугам, дружок. Рыжий заулюлюкал, а девушка сложила руки на груди и подалась вперёд. Видимо, чтобы лучше видеть. Качок Билли схватил Фредди за плечо и со всей силы двинул ему кулаком в нос. Фредди закричал и отшатнулся от него, прижимая к лицу руку, а сквозь пальцы уже хлестала кровь. — За что?! — возопил он. — За то, что ты педик, — холодно ответила рыжая. Я метнулся к Фредди, несмотря на то, что до ужаса боялся чужой крови. Рыжий поставил мне подножку. Билли дал мне ногой в живот, и я, схватившись за него, повалился на проезжую часть. Мимо проезжала машина. Я поднялся на колени и закричал, призывая на помощь. Но автомобиль даже не притормозил. — Заткнись, жидок, — крикнул носатый и снова ударил меня по лицу. — Иначе тебе тоже достанется. А пока отдохни. — Вы все будете наказаны... ублюдки... — прошептал я, но он меня уже не слышал. Сквозь мутящееся сознание я слышал тяжёлые удары, шелест одежды, ненавистное шарканье подошв об асфальт... и крики Фредди. Он кричал о помощи. Я сплюнул кровь и поднял голову. Они стояли в кругу, только девушка в отдалении, всё так же со скрещенными руками. Молча. Фредди метался от одного к другому, как птица в клетке. Его тело трепетало, как крылья бабочки. Они перебрасывались его телом, будто играли в «собачку», не давая кому-то схватить мячик, не давая ему упасть на землю. От Билли к носатому, от носатого к рыжему, от рыжего к Билли, и всё по-новой. Они рвали его одежду. А потом началось самое страшное. Откуда-то взялась верёвка, рыжий сорвал с рук Фредди тяжёлые браслеты и перстни и всё это навесил на неё. Получилось что-то наподобие тяжёлой железной плётки. Билли размахнулся ею и со всей дури въехал Фредди по лицу. Браслеты окрасились в красный цвет. Раздался звон и ужасный стук металла о плоть. Билли ударил ещё раз. Ещё один звон. Как цепью. Я знал, что они били от души. Им нравилось. Но главное — за что?! За то, что Фредди был геем? Почему же они не били меня? Что-то шевельнулось во мне. — Почему же вы не бьёте меня?! — крикнул я, словно вызывая на дуэль ночь. — Почему его бьёте, а меня — нет? — Потому что ты — басист, — ответила рыжая девушка, оказавшись рядом со мной. Она присела рядом со мной на корточки и взяла мою грязную руку в свою. — Ты не кривляешься на сцене, — сказала она как бы с сожалением и покачала головой. — Ты — тихий. Бьют обычно тех, кто привлекает внимание. Бьют гомиков, бьют евреев, бьют негров. Нормальных людей не бьют. Я знаю, что ты не гей, хоть ты и вместе с этим. Я с яростью вырвал свою руку. — Я гей, — прошипел я ей в лицо, удерживаясь от величайшего искушения плюнуть. Всё-таки, она женщина, а у меня к ним особенное отношение. Мне просто хотелось позлить эту милочку. И потом, угнетало чувство несправедливости, ведь мы шли вместе, тогда меня тоже должны были избить. — И они называются афроамериканцы. Вы, чёртовы расисты. И гомофобы! — на глаза мне навернулись слёзы отчаяния. Я снова взглянул на Фредди. Он уже лежал на земле, на газоне, который соседствовал тротуару, по которому мы шли. Кровь хлестала на его белую рубашку. Билли восседал на нём и, загребая ногтями землю, швырял её Фредди в лицо. — Все гомики будут жрать землю! — крикнул рыжий. И хотя его никто не мог услышать, я понял, кто был автором самого первого граффити. Фредди вырывался из-под туши Билли, бился об землю, как подстреленная птица. Я слышал его крики, но не мог прийти на помощь. Рубашка теперь испачкалась не только кровью, но и землёй. А Билли по-прежнему бил его. Наотмашь, как придётся. Кулаками прямо по лицу. Каждый удар заставлял меня содрогаться. А потом всё внезапно прекратилось. Я услышал, как девка приказала им заканчивать и сматываться. Билли слез с Фредди и, напоследок кинув ему в лицо последнюю горстку почвы, поднялся, а затем они все залезли в машину. Просто взяли и уехали. Всё, как на перемотке плёнки: Билли залезает на водительское, а остальные трое набиваются сзади. Вспыхивают задние огни, машина подаётся вперёд, ревёт мотором, скрипит резиной об асфальт, а затем и огни исчезают в ночи. Повисает тишина. Страшная, как в детстве. Слышен только треск электричества, бегущего по проводам от фонаря. Бледный свет окутывает улицу. Фредди по-прежнему валяется на газоне и не двигается. Я с трудом поднимаюсь на ноги и подбегаю к нему. Трясу его за плечо. — Фредди! Фред... Эй, Фредди... Милый, ответь! Ноль внимания. — Фредди, пожалуйста! Будь живым! Фредди, ну... Скажи что-нибудь! Горячие слёзы брызжут из моих глаз, и сердце бьётся, как в лихорадке. Я не знаю, что делать. Если Фредди... нет, этого не может быть. Но если он... сами понимаете что, то я правда не знаю, что делать. У меня сейчас случится паника. Фредди приоткрывает опухшие глаза. Лицо его и на лицо-то не очень похоже — так, кровавое месиво. Запёкшаяся кровь повсюду, она течёт изо рта, из носа, из разорванной щеки. В темноте это особенно страшно выглядит. — Они забрали твои украшения, да? — Джонни, это ты... Я глажу его по голове, и мне хочется выть. Слёзы по-прежнему текут из моих глаз, обжигая щёки и всё лицо. Эти шлюхины дети избили моего Фредди, вопит мой мозг, эти ублюдки избили его за то, что он гей. Фредди что-то бормочет. — Ч-что? — переспрашиваю я, и мой подбородок дрожит от несдерживаемых рыданий. — Никогда бы не назвал немцев фашистами, если бы хоть один меня обидел, — прошептал Фредди, утерев кровь тыльной стороной грязной ладони. Я не очень понял, что он имел ввиду, но не стал переспрашивать. Я просто предложил ему попробовать встать на ноги, и он внял моему предложению. Он встал на ноги, и мы продолжили свой путь, шатаясь и время от времени падая. Можете сказать «как будто ничего не было», но это будет не так.

* * *

Фредди сидит, завернувшись в плед, с чашкой горячего чая на коленях, а я обрабатываю его лицо с помощью перекиси водорода и зелёнки. Временами он морщится, шипит от боли, но он знает, что это для его же блага. У меня тоже обнаружилась ссадина на верхней губе, и теперь там зеленеет огромное зелёночное пятно. Фредди будто выныривает из задумчивости, смотрит на меня осмысленным взглядом. Я улыбаюсь ему и продолжаю мазать лицо влажной ваткой. У него очень много ран. — Я бы никогда не назвал немцев фашиками, если бы хоть один из них меня обидел, — повторяет он. — Что ты имеешь ввиду? — я всё-таки задаю этот вопрос. — Не все гомосексуалы — плохие люди, — поясняет он. — Я не понимаю, почему они меня избили. А ещё они назвали тебя жидом. — Это сказал носатый парень, и я не сомневаюсь, что он сам еврей. Я обнимаю его. От него пахнет зелёнкой, но мне нравится. — Не обращай внимания.