Если бы Кайл Асиман вел дневник

День первый. «С меня хватит! Сколько можно тянуть кота за хвост? Или погладь или добей! Я перестал тебя понимать. Совсем. Ты мнешься, робеешь, отводишь взгляд и молчишь. Я устал разговаривать со стеной. Я больше не могу видеть эту вымученную, наигранную улыбку. Как будто ты узнала, что я смертельно болен, и теперь не можешь вымолвить ни слова. Все эти неловкие паузы и разговоры ни о чем – как будто переступаешь через себя. Я не смог ничего исправить. Похоже, тебе просто ничего не хочется. Мне стоит признать, что я проиграл, и смести фигуры с доски. Что ж. Если боишься сделать это, я помогу тебе. Все. Это – все. Конец игре. Капут. Финита ля комедия. Давай закончим этот затянувшийся спектакль и разойдемся по своим углам. Так будет лучше для всех. Я проиграл. Я сдаюсь и ухожу. И пошло оно все к черту! Я и сам, пожалуй, уже ничего не желаю. Только не надо плакать. Ты сама заварила эту кашу. Я всего лишь подтвердил ее готовность. Ты же знаешь, я зарвавшийся ублюдок, таких еще поискать надо». День второй. «Прекрасно! Мне и одному неплохо! Никто не обижается, не ругается за разбросанные по полу носки, не лезет под руку, когда я работаю! Отлично. Теперь можно спокойно приступить к исследованиям и не бояться, что лаборатория взлетит на воздух только потому, что кто-то тут накануне занимался экспериментальной химией… Только… Какая, к черту, работа? У меня все валится из рук. Пойду, нажрусь». День третий. «Кажется, меня вчера кто-то бил по голове… Во всяком случае, она разламывается и болит так, как будто я не просто напился накануне, а еще и в драку полез. А вот с кем и из-за чего – хрен разберет. Ничего не помню. Жаль, что амнезия распространяется только на вчерашний вечер, а не на ближайшие полгода. В зеркале – небритая, отекшая физиономия. Так мне и надо. Вот теперь я в гармонии с самим собой. Разбитый и помятый снаружи и внутри. Зато никто не капает на мозги за то, что носки разбросаны по полу. Так лучше. Так. Будет. Лучше. Надо просто переждать». День четвертый. «Да и хрен бы с ними, с этими носками! И с экспериментальной химией! И с бутылками из-под пойла, разбросанными по полу. Я так больше не мо… Ну, здравствуй. О да, я ожидал этого взгляда. Не нравлюсь? Ну, а что ты хотела от неотесанной шовинистической свиньи? Что ты вообще ожидаешь от меня? Мы сыграли свою партию, она тебе надоела еще до того, как закончилась. Это все. Привет. Пока. Никаких поручений нет. Я занят. У меня очень срочная… ик… и невероятно важная… ик… работа! Назвался асиманом – полезай в запой». День пятый. «Здравствуй… я… нет, ничего. Хотел забрать вот эти документы. И мусорные пакеты. Надо же куда-то складывать пустые бутылки. И не надо на меня так смотреть. У меня все отлично, разве не видно? А, ну да, трехдневная щетина не придает мне вид успешного и довольного жизнью человека. А ты, я вижу, не скучаешь… Цветешь и пахнешь. Плевать. На все плевать. Потому что я справлюсь. Я должен». День шестой. «Выбросил симку и сжег телефон. Чтобы не писать и не звонить. Никогда. Мне жарко. Я думал, это ты горишь. Нет. Это меня сжигает изнутри. Невыносимо. И дело не в «Огненной буре», отнюдь. Мне надо остыть. Но на стекле можно жарить яичницу, когда я к нему прикасаюсь. А еще об меня удобно размораживать курицу. Хорошо, что судьба асимана избавила меня от твоей готовки. Я ненавидел стряпню жены. Она вечно стояла у плиты с таким видом, будто я ей по гроб жизни обязан. Что за бред я несу? И чем это лечится? Дожили, фармацевт уже не знает, какие таблетки выпить, чтобы полегчало. Но от этого нет таблеток. От больной головы поможет только топор, а от больного сердца – исключительно осиновый кол. Все остальное – никчемные исхищрения цивилизации. Правда? Вокруг меня вакуум, пустота. Мне некуда пойти. И не с кем поговорить. Нет, вру. Просто я не хочу этого. Точнее, я хочу не этого. Надо будет обязательно сжечь эту тетрадь от греха подальше, чтобы ты никогда в будущем не наткнулась на нее». День седьмой. «Хватит. Пора выбираться из этого дерьма. Вперед. В клуб, навстречу веселью, кутежу, красоткам-фэри и фантастическим ночам в их постелях!.. В клубе отлично. Особенно со своим пойлом. И женщины сами липнут. Они любят мрачных мужчин в классических рубашках и с сигаретами в зубах. Черт побери, я не могу! Не могу даже ответить этой девчонке. О какой постели тогда вообще может быть речь?.. Опять, что ли, придется нажираться в одиночестве? Надо взять себя в ру… Кто-то включил караоке и принялся завывать приятным, но весьма нетрезвым голосом сопливую песню о любви, под которую хочется только одного. Повеситься. Видимо, «певице» несладко. И голос-то какой-то до боли знакомый. И всхлипывания за барной стойкой, прямо в микрофон. Эй… Постой… Ты что, все это время?.. Ну прекрати, хватит… Хорошо-хорошо, я дурак. И скотина. И ублюдок. Ну да, еще и это. Но ты пойми… я… мне… Эмм… Нет, ничего, все в порядке. Идем домой, слышишь? Только у меня бардак. И носки, куда же без них. Конечно, свинья. И ублюдок. Какой уж есть…» День восьмой. «Мне снился клуб. И твой голос в караоке. И ты в моей постели. А я очнулся в чужой квартире. С чужой женщиной. Ты не вернешься. И я не приду обратно. В моей жизни тебя больше нет и не будет. И меня нет. Я – пепел, оставшийся от страниц, брошенных в камин. Больше нет бреда. Нет боли. И нет памяти. Я прошел крещение огнем».