Четыреста восемьдесят семь

Шиюн ощущает себя полностью вымотанным, все мышцы в теле болезненно, но как-то приятно тянет, а отбой уже объявлен два с половиной часа назад. Лежать под одеялом, накрывшись им с головой, жарко неимоверно, и воздух в лёгких давно уже горячий настолько, что голова кружится, но кожу на руке подсвечивает экраном смартфона, когда Шиюн скользит по экрану телефона пальцем. Коллекция сохранённых фотографий сменяется какими-то новостями из интернета − Юн просто листает все подряд, не читая практически и не вдумываясь − а затем снова фотографиями, сделанными уже на телефон. Кадры всегда получаются какими-то странными, но именно эти снимки зачастую хочется спрятать ото всех, чтобы вот такими вот ночами лениво перелистывать один за одним. На экране пляж, мокрый песок Чёджу и куча смазанных волнами следов. На Шиюне с фотографии белые шорты и совершенно дурацкая улыбка. На Шиюне в реальности светлая майка, безграничная усталость и тяжёлое колючее одеяло. У Ёнхвы со снимка ласковый и беззаботный взгляд, растрёпанные ветром волосы и едва заметные ямочки на щеках, которых и не видно совсем, просто Шиюн их прекрасно помнит. Ёнхва в настоящем − занятой, возмужавший и уже совсем-совсем известный, и наверняка даже не думает о Шиюне. Не то, чтобы самого Шиюна это особенно сильно задевает. Шиюн время от времени выделяет все изображения в папке и почти дотрагивается пальцем до маленького прямоугольника с надписью "удалить", но так получается, что эти фото преследуют его года четыре, никак не меньше, перемещаясь с одного его телефона на другой. Между ними нет ничего, кроме тяжелой и кажущейся вакуумной бесконечностью недосказанности, нескольких поцелуев в прихожей небольшой квартирки Ёнхвы и пьяного быстрого секса в одну из холодных мартовских ночей, и обо всем этом потом было решено забыть, будто и не было ничего вовсе, хотя слипшаяся прядками чёлка нависающего сверху Ёнхвы представляется по-прежнему настолько отчётливо, что кажется реальностью. Между ними нет ничего, потому что Ёнхва всегда отмалчивается, улыбаясь мягко и тепло, а Шиюн помнит слова Хонки. Хонки говорил тогда с осторожным каким-то пренебрежением и холодком в голосе. Хонки говорил, что ему, в общем-то, всё равно, и он не то, чтобы очень беспокоится. Хонки говорил, чтобы Шиюн не ломал Ёнхве жизнь со своими заскоками и полной неразберихой в голове. Шиюн кивал, злился и понимал, что Ли, в принципе, прав, и что зла он никому не желает. Юн пообещал тогда разобраться во всем сам, думая, что у него это обязательно пройдет − жил же он как-то раньше, не зная Ёнхвы. Пройдет, потому что мир вертится далеко не вокруг него одного. С момента их знакомства проходит без малого шесть лет, а вселенная Шиюна всё такая же тяжелая и беспокойная, и смыкается своими краями по-прежнему вокруг одного только человека. Хонки иногда лишь вздыхает тяжело, советует не делать никаких глупостей и больше не спрашивает ни о чём. С Ёнхвой Шиюн видится раз пять-шесть в год, и чаще всего по простой случайности, но Шиюн всё ещё помнит слова Хонки и понимает, что за это время ни черта у него не прошло. А Ёнхва улыбается все так же и прячет эту свою улыбку за шарфом или чашкой кофе, улыбается и не говорит совершенно ничего определенного. Именно поэтому между ними ничего нет. Шиюн обреченно воет в подушку, пахнущую почему-то холодной сыростью, и вжимается в неё лицом. Воет, потому что в этот момент где-то, через неопределенное количество километров, телефон Ёнхвы тихо вибрирует. И Ёнхва, встрёпанный и сонный, наверняка матерится сквозь зубы, щурится и пытается попасть пальцем в иконку сообщения на светящемся экране, а потом улыбается в своей привычной манере, или же наоборот − хмурится и смотрит озадаченно. Но может быть, что Ёнхва сейчас разгорячённый, шумный и совсем немного − пьяный, опрокидывает в себя очередной коктейль в клубе, заказывает такой же для какой-нибудь милой девушки возле барной стойки и сообщение специально игнорирует, потому что сейчас ему не до этого. А может, он попросту не слышит тихого сигнала телефона − Шиюн этого не знает. Но последним входящим сообщением в телефоне Чона в любом случае остается какое-то тоскливое и безэмоциональное одновременно "ты сейчас в Корее?" *** Когда вечером следующего дня Ёнхва садится за руль, он захлопывает дверь слишком сильно и понимает, что этот вопрос Шиюна − один из немногих случаев, когда тот ищет встречи с ним намеренно и без какого-то веского повода. Ёнхва включает радио, проворачивает ключ зажигания и выезжает с парковки. Для того, чтобы добраться до места, у него есть пять часов, но его пугает даже малейшая перспектива опоздания. Междугородняя трасса полупустая и совершенно прямая, и Ёнхва недовольно косится на спидометр, стрелка на котором заползает на пару делений дальше дозволенного. У Ёнхвы температура, совсем немного болит горло и он старается не думать о том, почему так резко сорвался с места, стоило перспективе встречи с Шиюном только замаячить на горизонте. Телефон валяется на сиденье рядом, и там Шиюн спрашивает, в Корее ли сейчас Ёнхва, извиняется, что отвлекает от дел, и "давай встретимся?" находится в папке с исходящими. Шиюн говорит, что как-нибудь попробует отпроситься-выбраться на ночь, а затем дурачится в своей привычной манере и становится похожим на старшеклассника, когда просит привезти что-нибудь вкусненькое. Но Шиюну двадцать девять, и Ёнхва думает, что ускользнуть куда-нибудь на ночь из военной части не так просто. Сам Ёнхва младше всего лишь на три года, и он уже слишком взрослый, чтобы совершать необдуманные и безрассудные поступки, но он все равно вжимает педаль газа в пол, напряженно всматриваясь в уходящую куда-то вглубь размытого неба трассу. Когда Шиюн отслужит, они снова будут видеться раз пять-шесть в год, и зачастую совершенно случайно, хотя сам Ёнхва думает, что сейчас ничего и не поменялось, и это его не то, чтобы сильно беспокоит. Именно потому, что ему нет до сроков и встреч практически никакого дела, Ёнхва совершенно точно знает, что Шиюн вернётся через четыреста восемьдесят семь дней. *** Ёнхва мигает фарами пару раз, выхватывая полосой света знакомую фигуру, тормозит мягко и плавно, и гравий тихо шуршит под колесами. Шиюн в гражданке, в узких до неприличия драных на коленках джинсах и свободной рубашке в клеточку, отлепляется от стены, прячет руки в карманы и медленно подходит к машине. Форменные берцы совершенно не сочетаются с этими джинсами − где Шиюн только достал такие − а кепка скрывает половину лица, поэтому Ёнхва видит одну лишь улыбку, и взгляд его будто примагничивается к ней. Чон заторможенно открывает дверь, вылезает наружу и шагает навстречу как можно быстрее. Когда Шиюн останавливается в полуметре от него, мнётся, поднимает наконец взгляд и улыбается, Ёнхва думает, что затормозить не успеет. − Так по мне соскучился? − Шиюн хмыкает подозрительно, когда Ёнхва влетает в него, обнимает за плечи одной рукой и хлопает по спине, но в его голосе − чистое веселье и плохо прикрытая радость. Ёнхва медлит, не спеша отстраняться, и улыбается Шиюну куда-то в висок. − Не льсти себе, хён, − Ёнхва фыркает и сам себе противоречит, потому что отпускает Шиюна неохотно и медленно, а затем все же жмёт протянутую для рукопожатия ладонь. − Просто не каждый день я приезжаю к чьей-то военной части. − Что, даже не спросишь, как мне удалось отпроситься? Шиюн все такой же: так же улыбается, наклонив голову вбок, так же растягивает гласные и дурачится, как половина героев в его дорамах, и выглядит парнем, бросившим университет на втором курсе, несмотря на то, что ему двадцать девять. Шиюна немного потряхивает от холода, а сознание Ёнхвы размягчается и плавится по краям, как мороженое в жару. − И как же? − Все дело в моём природном обаянии. Отвези меня куда-нибудь? Ёнхва ловит себя на мысли, что хочет предложить дышащему на замёрзшие пальцы Шиюну свою куртку, но тот улыбается широко и залезает в машину, устраиваясь почему-то на задних сиденьях, и Чон только хмыкает тихо и садится следом. Шиюн понятия не имеет, куда они едут, но доверяется полностью, зачем-то рассматривая лёгкую полуулыбку Ёнхвы в зеркале заднего вида. Разговоры между ними всегда странные. Перескакивают с темы на тему, сбиваются, начинаются заново. Шиюн думает, что между ними никогда ничего не изменится, потому что когда они тормозят у какой-то заправки, и через несколько минут Ёнхва возвращается с двумя картонными стаканчиками кофе, он спрашивает про Пак Шинхе. Шиюн не злится − ему становится весьма привычно неприятно, и внутри что-то противно царапает, потому что ход мыслей Ёнхвы ему не понять никогда. Ёнхва спрашивает его какую-то ерунду про дорамные, мать их, поцелуи с Пак Шинхе, и это совсем не то, о чём сейчас хочется разговаривать. Ёнхва называет Шиюна настоящим именем, и тот вспоминает, что Чон так делает только в случае, если он хочет извиниться или делает то, за что впоследствии извиняться придется. Ёнхва тянет "Донгу-хён", и Шиюну очень хочется огрызнуться в духе "какой я тебе, к черту, хён", хотя на деле всё так, что самый настоящий. У Ёнхвы румянец на щеках болезненный, и он зачем-то говорит, что целовать Шиюна ему нравится больше, а Шиюн хочет вышвырнуть его из машины на потёртый асфальт, потому что Ёнхва больше не говорит ничего. Поджимает под себя одну ногу, усаживаясь полубоком и улыбается в стаканчик с кофе. − Ёнхва? − М? Шиюн не злится − ему становится весьма привычно неприятно, и внутри что-то противно царапает, потому что ход мыслей Ёнхвы ему не понять никогда. Потому что тот поднимает те темы, о которых сам предлагает забыть, потому что приезжает по первому не зову даже − намёку, потому что вселенная Шиюна вокруг этого придурка крутится, а он сидит и улыбается, заправляет за ухо прядь отросших волос, и ямочки на его щеках видны даже в полумраке. − Какого хрена ты мне мозг трахаешь? Шиюн выдыхает устало и закрывает глаза, а у Ёнхвы мозоли на пальцах от постоянной игры на гитаре, и руки у него горячие невыносимо. Шиюн думает, что они похожи на парочку, которая всё никак не может разойтись по-человечески, что одному природа мозги неправильно склеила, а второй просто идиот, потому что цепляются за малейшие возможности они оба с завидным постоянством, и неясно, кто делает это сильнее, кто хочет больше. Шиюну кажется, что между ними действительно были отношения, которых на самом деле никогда и не было, ни в этой жизни, ни в каких-то прошлых. Шиюн понимает, что через два, три, пять лет, его мир всё равно будет сходиться на той точке пространства и времени, где будет находиться Ёнхва. И Шиюна это бесит до невозможности, когда он цепляется пальцами за волосы Ёнхвы и тянет назад, а следом тянется сам, кусает сухие и потрескавшиеся губы и стонет в поцелуй как-то обреченно даже, потому что реальность, в которой Ёнхва будет его ждать еще четыреста восемьдесят семь дней, вряд ли существует. В машине неудобно и тесно, стаканчик с недопитым кофе валяется где-то под сиденьями вместе с курткой Ёнхвы, а того словно подменили, потому что происходящее совершенно не похоже на пьяные почти что нежности той самой мартовской ночью. Ёнхва кусает до синяков, рычит низко, и голос его почти вибрирует где-то в лёгких Шиюна, который задыхается и ловит ртом воздух. Шиюну не нравится ни черта − ему больно до одури, он кусает губы и бьётся макушкой о потолок, но Ёнхва держит крепко, и руки у него горячие невыносимо, а целуется он так, что Шиюну хочется умереть на месте от какого-то мазохистского удовольствия. Шиюн мажет рукой по запотевшему стеклу и усмехается озлобленно, потому что на краю сознания маячит мысль о кадрах из ужасно романтичного "титаника", а в этой машине романтики нет ни черта, он усмехается и стонет на выдохе, хрипло и рвано, потому что Ёнхва прижимается к его спине и больно кусает в изгиб шеи. А затем Ёнхва меняется снова: зализывает синяки-укусы с болезненной нежностью, гладит по бокам, шепчет что-то хриплым голосом, но Шиюн даже не понимает, что именно, потому что на глазах наворачиваются слезы от такого Ёнхвы. От этого придурочного Ёнхвы, который младше его на три года, у которого ямочки на щеках, и который никогда не говорит ничего определенного. Шиюн снова трётся макушкой об обшивку на потолке и сжимает коленями бока Чона, цепляется за плечи пальцами и выгибается, потому что горячие ладони Ёнхвы по-прежнему гладят по ребрам, тянут на себя и вниз. − Ёнхва? − голос у Шиюна сорванный и тихий, а его самого мелко потряхивает, но одеваться он не хочет, просто прижимается к боку Чона и кутается в его куртку. − Какого хрена ты мне мозг трахаешь? Ёнхва улыбается как-то грустно − Шиюн чувствует его настроение − и гладит ладонью короткие волосы на затылке Юна. − Мне перестать? Шиюн хмыкает и жмётся ближе, а Ёнхва понимает в очередной раз, что не отказался бы, если бы тот жался к нему так чаще, тёрся щекой о искусанные им же плечи и ластился как кот. Но Шиюна все еще потряхивает, и голос у него совершенно бесцветный. − Не знаю. Я устал. Понимаешь? − Шиюн тянется и мажет кончиками пальцев по щеке Ёнхвы, а тот ловит губами его пальцы, и Шиюн чувствует, что захлебывается в этих порывах нежности. − Тебе возвращаться скоро. У них никогда не получается нормально поговорить, но Ёнхва не отпускает, гладит медленно расцарапанную кожу между лопаток, а Шиюну сейчас хватает и этого. *** Машина Ёнхвы тормозит в сотне метров от главных ворот за десять минут до назначенного времени, и Шиюн уже полчаса как в военной форме. Выбирается, ёжится и снова дрожит от мокрого утреннего холода. У него за спиной − рюкзак с этими чёртовыми разодранными на коленях джинсами и клетчатой рубашкой, а Ёнхве почему-то страшно вылезти из машины, но медлить дальше он не имеет права. − Я пойду, наверное, − Шиюн улыбается, поправляет кепку и переминается с ноги на ногу не то от холода, не то от волнения. Между ними снова бесконечность недосказанности и что-то ещё, чего Шиюн понять пока не в состоянии. − Спасибо, что приехал. Ёнхва улыбается, прислонившись спиной к дверце машины и скрестив на груди руки. Улыбается и кивает. Шиюну почти совсем не обидно, когда он разворачивается и шагает вперед. − Шиюн-а. Голос раздается возле самого уха, а форменная куртка на спине натягивается, потому что хватка у Ёнхвы крепкая. Шиюн вздрагивает, улыбается вымученно, но разворачиваться не спешит. − Ну что? Ёнхва обнимает его со спины, и это совершенно по-дурацки всё, потому что такие объятия предназначены для влюбленных пар из дорам, но никак не для них обоих. Ёнхва трется губами за ухом, прижимает к себе ближе и отпускать, кажется, не думает. − Ты сам говорил, что я опоздать могу. Хёну служить нужно, отпусти. Ну, эй, − Шиюн мягко пытается выбраться, но Ёнхва лишь улыбается ему в затылок. − Форма тебе совершенно не идет, знаешь? − Намекаешь на что-то? − Намекаю. Возвращайся. Когда Шиюн отслужит, они снова будут видеться раз пять-шесть в год, зачастую совершенно случайно, и Ёнхва думает, что нужно что-то менять. Он провожает его взглядом до самых ворот, и только тогда садится за руль, улыбается в воротник куртки и плавно стартует с места. Дисплей электронных часов высвечивает пять пятьдесят три, и Ёнхва совершенно точно знает, что Шиюн вернётся через четыреста восемьдесят шесть дней.