Bad Dreams and Background Checks (Плохие Сны и Изучение Биографии)

Хоть Шепард и чувствовала, как сильно поджимало время — и как мало его у них оставалось — у нее на Цитадели скопилась дюжина дел, которые уже нельзя было дальше откладывать. Потому она с неохотой отдала команду покинуть Траверс и направиться в Туманность Змея. Когда она выходила из Нормандии, на ходу прокручивая в голове список дел, пытаясь составить расписание с максимальной эффективностью, чтобы свести к минимуму количество потраченного впустую времени, последним, что она ожидала увидеть, была приветственная делегация в лице контр-адмирала. Она, конечно, слышала о Михайловиче, но лично никогда не встречала, и, после устроенного им импровизированного испытания пределов ее дипломатических навыков и терпения, от души надеялась, что больше никогда не встретит. Она даже на секунду задумалась, позволит ли ей статус спектра уйти от ответа, если она ему врежет. Заманчиво. Она еще не успела отделаться от неприятного осадка после перепалки, когда двери лифта раскрылись, выпуская ее в Академию СБЦ. Почти одновременно с этим раздался сигнал о входящем вызове. Ожидая, что это Джокер или, возможно, капитан Андерсон, она взамен с удивлением выслушала просьбу о помощи от незнакомого голоса с сильным акцентом. Он произнес слово Мендуар, и она задохнулась, словно получив удар под дых. Неожиданный удар. И подлый. И, естественно, она, не раздумывая, развернулась назад по направлению, из которого только что пришла. Лиара и Гаррус обменялись взглядами; Шепард сделала вид, что не заметила. Ее нога выстукивала неровный ритм по полу лифта, пока тот совершал свое почти бесконечное восхождение на, казалось бы, такое короткое расстояние. В дополнение картины зачитывающий новости голос объявил об успехе Экзо-Гени на Феросе. Ее руки по бокам тела крепко сжались в кулаки. Когда она обогнула угол и увидела напуганную девушку, забившуюся за ящики, которые не могли предоставить ей достаточно надежного укрытия, тринадцать лет показались просто тринадцатью часами. Тринадцатью минутами, может. Разве это было не вчера, а полжизни назад? У Шепард перехватило дыхание. Во время нападения эта девушка должно быть была совсем ребенком; она сейчас выглядела едва ли старше, чем Шепард была тогда. Когда девушка заговорила, Шепард тоже вспомнила дым и запах жженой плоти. Вспомнила кровь, огонь, вздувающуюся желтую краску, безжизненное тело отца, ногти, сдираемые до крови от карабканья по грубой коре дерева, спасшего ей жизнь. Как бы сложно это ни было, Шепард отбросила эти воспоминания, фокусируясь взамен на ужасе Талиты, на ее слишком высоком, слишком детском голосе, ее неспособности использовать местоимения первого лица. Шепард успокаивающе протянула руку, а Лиара сзади издала изумленный печальный звук. Ей не нужно было оборачиваться через плечо, чтобы знать, что глаза азари были широко распахнуты и наверняка заполнены слезами. Когда Лиара была упакована в заимствованное у Альянса военное обмундирование, было так просто забыть, что она была еще очень юной азари, проведшей большую часть своей жизни наедине с книгами, местами раскопок и древними артефактами. Никакой жженой плоти. Никаких монстров мендуаровской величины. Способность использовать биотику не делала ее солдатом, а смерти и кровопролитья, к которым она привыкла, насчитывали сотни тысяч лет. Это не место для гражданских, подумала Шепард без злости. Только со скорбью. И сожалением. Лиара уже не сможет вернуться. Никто из них не сможет. Глаза Талиты тоже были наполнены слезами, и она беспорядочно размахивала пистолетом, переключаясь туда-сюда между временами, между воспоминаниями. Шепард тяжело сглотнула и попыталась выдавить обнадеживающую улыбку, делая еще шаг вперед. Как пугливый зверек — о, боже, не думай так, не думай так — Талита вытаращила глаза, ее тело дернулось, задрожало, уже готовясь к безнадежному побегу. Или атаке, напомнила себе Шепард, не списывая со счетов пистолет. Даже если она сражается лишь с собственными демонами. Экзорцизм при помощи пистолета до отвращения необратим. Наконец, Шепард сумела подойти достаточно близко, чтобы передать снотворное. Это был риск, она знала, оставлять окончательный выбор в трясущихся руках Талиты, но он того стоил. Девочка лишь мгновение поколебалась, прежде чем проглотить таблетки, глядя на Шепард почти с улыбкой и спросив с пронзающей сердце невинностью: — Ей будут сниться плохие сны? Вопрос совершенно застал Шепард врасплох, и потребовались титанические усилия, чтобы этого не отразилось на ее лице. Да, подумала она. До конца твоей жизни. Но она этого не сказала. Взамен она солгала — ложь во благо, но все равно ложь — заключив Талиту в свои объятия. Такая маленькая. Такая хрупкая. Если кто и заслуживал белой лжи, то это было сломленное, разбитое дитя, заключенное в иссохшемся и измученном теле этой девушки. Она все еще думала о Талите и плохих снах: ее саму они будут мучить в следующий раз, когда попытается уснуть, она в этом не сомневалась, ни капли, когда дверь лифта снова открылась, в этот раз выталкивая ее в лапы назойливой журналистки, у которой наглость превалировала над здравым смыслом. В третий раз за час Шепард пришлось наступить на горло своим чувствам и натянуть на лицо маску невозмутимости. Она была знакома с журналистами. Ей приходилось иметь с ними дело, когда ей было шестнадцать — ей будут сниться плохие сны? — и потом, когда настойчивое внимание масс-медиа после Блица заставило ее принять роль, которую она не просила и от которой не получала удовольствия, но, мать твою, она научилась сдерживать свои эмоции в узде под давлением. Так что Шепард позволила аль-Джилани задавать свои ядовитые вопросики, обходя подводные камни и отвечая четко и профессионально, не выдавая ничего засекреченного. Как ее научил Блиц. И все равно, к моменту, как глаз камеры наконец моргнул и погас, Шепард была на волосок от того, чтобы растерять крохи оставшегося у нее терпения. Ее пальцы, сцепленные в замок за спиной, были сжаты в судороге. Она развернулась на пятках, игнорируя чуть саркастичные благодарности аль-Джилани, и проследовала к лифту назад в док. — Коммандер? — спросил Гаррус, понизив голос. Этим одним-единственным словом он задавал не меньше восьмидесяти вопросов, ни на один из которых она не была готова ответить. Не сегодня. Не сейчас. Не со звенящими в голове Совет наложил свои лапы, когти, щупальца, или что у них там, на наш корабль Михайловича, или Ей будут сниться плохие сны? Талиты, или не волнуйтесь, мы все выясним аль-Джилани. — Я передумала, — буркнула Шепард, когда дверь закрылась. — Думаю, я все же отпущу всех в увольнение. На два дня. Нам всем нужна передышка. Лиара и Гаррус снова обменялись взглядами; это Шепард тоже проигнорировала. # Алкоголь — это хорошо. Алкоголь — это замечательно. Алкоголь — это восхитительно. А двухдневное увольнение дает ей возможность напиваться до чертиков здесь, в этом дерьмовом баре, никому неизвестной дыре в каком-то переулке, переночевать в каком-нибудь не менее дерьмовом отеле, а к моменту, когда Нормандия покинет порт, снова быть коммандером, образцом профессионализма, уверенности и собранности. Ей будут сниться плохие сны? Шепард нахмурилась, уставив взгляд на дно своего пустого стакана. Нет, при достаточном количестве алкоголя в крови не будут. Она рассуждала, будет ли лучше встать и подойти к бару самой, или подождать, пока официантка будет проходить мимо. С одной стороны — толпа. С другой — ожидание. Она вздохнула. Если бы все решения, которые ей приходилось принимать, были столь же сложны. От того, получит ли она следующую порцию выпивки через пять минут или через десять, судьба галактики не зависит. — Должно быть, для Вас это было непросто, коммандер. Она подняла взгляд. Гаррус стоял у ее уединенной кабинки — он должен быть действительно неплохим детективом, раз сумел здесь ее выследить — но не пытался сесть, пока она не махнула рукой на место напротив. — Что именно? — спросила она. Она хотела, чтобы ее слова звучали немного дерзко, но взамен они прозвучали натянуто и оглушающе искренне. Из-за того, что она смотрела прямо на него, она разглядела движение его чужеродной мимики. Она была в процессе попыток разобраться в значениях различных положениях пластин, движениях мандибул и углов наклона головы, но в языке, на котором говорило его лицо, она все еще оставалась новичком. Ей показалось, что его выражение означало участие. Может даже полноценное беспокойство. Ее губы криво изогнулись. — Как много Вы знаете? К его чести, он не стал притворяться, что не понимает, о чем она. — Я, эм, досконально изучил биографию. Она фыркнула. — И даже сверх того, судя по паузе. Хорошо. Инициатива мне нравится. И мне нравится, когда за мной не следуют вслепую. Так Вы знаете о Мендуаре и знакомы со всей одобренной Альянсом пропагандой о моей роли в Скиллианском Блице? Гаррус медленно кивнул. Шепард подалась вперед, сложив скрещенные руки на столе и прямо встретив его немигающий взгляд. — И что Вы об этом думаете? — Эм. О… чем именно, мэм? Она нахмурила лоб в легком разочаровании. — Не надо сейчас стесняться, Вакариан. Вы провели расследование. Скажите мне, что Вы нарыли. Он старательно сложил руки; она подумала, не для того ли, чтобы их обездвижить. Она не раз замечала, что у него есть привычка ерзать. — Это… невероятно. Один человек может удержать здание или аванпост, но не целую колонию. Особенно столь крупную, как Элизиум. Это, уж простите, коммандер, читалось как фантастический роман. Она удовлетворенно откинулась назад, сложив руки на животе. — Так и есть, верно? Я рада, что Вы заметили. И не мной написанный, хочу добавить. Я как-нибудь расскажу Вам настоящую историю. — Был бы рад послушать, коммандер. — Но не сегодня. Сегодня все, что Вам надо знать, это что я не люблю журналистов, — сказала Шепард и начала разгибать по пальцу, чтобы подчеркнуть каждый пункт своего недовольства. — И я не люблю ксенофобных мудаков, неважно сколько золотых полосок у них на погонах. И я до дрожи ненавижу ***ных батарианских работорговцев. Он выглядел чуть встревоженным, словно опасался, что следующий поднятый палец будет сопровождаться и еще я не люблю назойливых турианцев. Она попыталась снова улыбнуться, но не очень успешно. — Вы правы, это было непросто. Это было совсем непросто. По правде, денек сегодня выдался хреновый, Вакариан. Я могу угостить Вас выпивкой? — Если настаиваете, коммандер. Шепард скептически вскинула брови. — Закажу Вам два, если будете звать меня просто Шепард, — Шепард качнула пальцами, указывая на бар и свое гражданское облачение. Он был в броне. Она начинала думать, что он только броню и носил. Может, так было принято у турианцев. — Иначе меня будет преследовать чувство, что я на службе, а если я на службе, то мне придется прекратить пить. И, Гаррус? У меня нет намерения прекращать пить. Не в ближайшие часы. Черт, может даже не в эту ночь. Его смешок помог ей улыбнуться чуть искренней. Она жестом подозвала официантку. Взгляд азари скользил туда-обратно между ними, но прежде чем Шепард смогла почувствовать по этому поводу раздражение, Гаррус заказал что-то турианское и повтор того, что пила она, и азари снова ускользнула, не сказав и слова. — И все же, как Вы меня нашли? — спросила Шепард, оттолкнув пустой стакан кончиком пальца. Он наклонил голову, что, как ей иногда казалось, означало нервозность. Неловкость? Чтобы развеять все страхи, какие у него могли возникнуть, она добавила: — Я не бешусь по этому поводу. Просто удивлена. Я думала, что хорошо замела следы. Моя профессиональная гордость несколько уязвлена. Он оглянулся на официантку-азари, словно не мог дождаться своего напитка, явно тем самым оттягивая ответ. — Ну же, Вакариан. Признавайтесь. Чертовски хорошая работа по выслеживанию. — На самом деле нет. — Я просто сказала… Его мандибулы дернулись. Не в раздражении, подумала она. Раздражение выражалось по-другому. Она уже видела его раздраженным. Робость? Веселье? Ей нужен переводчик мимики вдобавок к переводчику языка. — Моя квартира за углом, — сказал он. — Думал, загляну, проверю, что никто там не шарил в мое отсутствие, может, заберу пару вещей, которые оставил в прошлый раз. Там было… тихо. Знаете, после Нормандии. Так что я пришел сюда. Ее собственный смех, внезапный и звонкий, настолько застал ее врасплох, что она почти тут же прижала ладонь ко рту, чтобы его заглушить. Но улыбка осталась на месте, и она помотала головой. Азари, принесшая напитки, одарила ее еще одним нечитаемым взглядом. — То есть, из всех забегаловок во всех жилых секторах Цитадели я выбрала Вашу? — Я… не знаю, что значит забегаловка, но… — он поднял свой стакан в молчаливом тосте. — Но если Вы имеете в виду бар, то да. По правде, у них здесь замечательный декстро-алкоголь. Хотя декор оставляет желать лучшего, — его улыбка — а она была почти уверена, что это была улыбка — дрогнула и погасла, снова сменившись нервозным наклоном головы. — Но я не знал, хотите ли Вы, чтобы Вас беспокоили. Уже хотел было развернуться и уйти. Я… как Вы и сказали, денек выдался хреновый. — Поэтому официантка так странно на нас смотрела? Она Вас знает? Гаррус покачал головой. — Она знает, что когда я пью, я обычно пью один. — Ну, — сказала Шепард медленно последовавшей несколько неловкой тишине, — я рада, что Вы не стали этого делать. Вроде как. — Не стал, комм… Шепард? Она улыбнулась, в этот раз почувствовав, как в уголках глаз прорезались гусиные лапки. — Рада, что Вы не стали разворачиваться и уходить. И, полагаю… полагаю, я рада, что никто из нас не пьет один. После этого хренового дня. — За это я выпью, — согласился он, чокаясь с ней стаканами. — Определенно. Возможно, подумала она, просто возможно, сны все же будут не такими плохими.