0000

   Билла не существовало, как не существует снов, абстрактных идей или стоящих просмотра программ по телевизору до семи вечера. Он был несуществующим существом; отпечатком какого-то иного, плоского и яркого мира в этом, где то ли больше измерений, то ли меньше. Было что-то очень мудрое в этом его двумерном проявлении, как будто подчёркнуто нереальная тень, так и кричащая о том, что за этим стоит стоооооолько всего, что не хватит букв «о», чтобы выразить всё это донельзя невозможное буйство возможностей, знаний и власти.    Но это тянется откуда-то из других миров, здесь – безумный электрический голос и канареечный цвет, который можно использовать как светильник в тёмной комнате, и это отнюдь не метафора, он светился, как что-то нездорово-радиоактивное, рядом с чем нужно принимать таблетки, чтобы потом в тебе в определённый момент что-то не сломалось, противно щёлкнув выключателем твоей способности неконтролируемо качать литры крови по всему телу.    Стэнли Пайнс вот таких таблеток не пил, и теперь посмотрите на него, дети, плохой пример того, как нужно общаться с безумными демонами из других миров: мешки под глазами, уже ставшие полноправной частью образа, какая попало одежда, какая попало речь, он уже даже забывал надевать свои когда-то неизменные очки, ведь что с ними, что без них, - всё равно ходишь и на всё натыкаешься. Оп – наткнулся на стол. Оп – наткнулся на брата. Оп – наткнулся на долгий односторонний разговор о том, что он сам не свой, и что ему нужна помощь, и что он с ума сходит, и что пора бы ему уже выходить из этого состояния ходячей комы, в которую он себя медленно вводит, продолжая входить в контакт с этим ненастоящим жутковатым демоном, у которого даже пол под таким навязчивым знаком вопроса и от которого нужно немедленно избавляться, облившись проклятой водой и плюнув через переднее плечо минус восемь раз.    Стэнли Пайнс же был счастлив. Так болезненно-неправильно, в каком-то полубреду, считая эти бесчисленные «о» за пределами бесконечно плоской люминесцентно светящейся картинки, которая была теперь с ним всегда-всегда, стоит закрыть глаза и откинуться в беспокойный сон. Ведь когда-то ему приходилось её вызывать, звоня прямой линией в преисподнюю, действуя так, как она сказала ему при первой встрече, когда он впервые почувствовал, как реальность вокруг него утрачивает способность меняться и безудержно тускнеет, чтобы в сравнении летающий треугольник казался куда живее и ярче.    - Черкну тебе свой телефончик, очкарик, - сказал Билл тогда, и около него появились буквы, последовательность которых Стэнли сразу же запомнил на всю свою жизнь.    - Это заклинание… вызывает тебя? – произнёс он, удивляясь, каким же бесцветным оказался его голос по сравнению с только что прозвучавшим.    - Ага.    - А нужно свечи по кругу расставлять?    - Если хочешь романтики, - прозвучало в ответ.    И он расставлял свечи по кругу, заляпывая пол воском и ползая вокруг них, чтобы зажечь все, не обжёгшись; потом уже не тратил на это время, что вызывало у Билла ухмылку, мол, все такие старательные поначалу, а потом бросают это дело, но Стэнли просто хотелось произнести заветные слова побыстрее, перед этим привычно закрыв за собой дверь, как будто бы кто-то мог подслушать их разговоры между тик и так, когда вселенная вдруг замирала только ради того, чтобы человек и демон могли поиграть в «Мафию». Билл жульничал, так как составлял подавляющее число игроков.    Тогда Стэнли ещё яростно пытался что-то понять, провести какое-то своё независимое исследование, которое даже в самом захудалом научном журнале было бы не опубликовать, ведь заголовок «Общение с сумасбродным треугольным демоном: теория и практика» мог отпугнуть читателей. Но это его не останавливало: он старательно вёл записи каждой их встречи, до мельчайших подробностей описывая, какую очередную сумасшедшую вещь вытворял его новый знакомый из потустороннего мира, уговорил его померить давление и тяжело вздохнул, когда табло начало выдавать отрицательные числа; и только когда счётчик Гейгера рядом с Биллом принялся напевать «В траве сидел кузнечик», Стэнли решил, что это абсолютно бесполезное занятие и бросил всякие попытки подойти к нему с научной точки зрения. Хотя записи вести не перестал.    «Сегодня мы летали», - аккуратно было выведено на бумаге. Как-то очень мало для такого потрясающего опыта, но писать что-то ещё было бы преступлением, так как он был весьма плох в художественных текстах, а описывать это кособоким сформированным научными докладами языком означало бы опошлить то, что он пережил. Билл неожиданно (он всё делает неожиданно: появляется, говорит, существует тоже неожиданно, как бы заставляя вздрагивать этот закономерный написанный математическими формулами мир своим совсем незакономерным существованием) схватил его за руку и потянул куда-то вверх, смеясь над тем, как Стэнли начал болтать ногами и протестовать. Протестовать он продолжил, даже когда дышать стало как-то сложновато, а земля была так далеко, что даже их с братом домик потерялся из виду, но протестовать было его долгом как учёного, ведь творился какой-то беспредел с гравитацией и нужно было его немедленно осудить.    - Я могу тебя отпустить, если хочешь, очкарик, - прозвенел в ушах голос Билла.    - Нет! – уцепился второй рукой за его запястье Стэнли. Он всё никак не мог отвести взгляда от такой далёкой-предалёкой твёрдой поверхности, которую так отчаянно хотелось почувствовать под своими ногами как можно скорее. Хотя, когда Билл с необычной для него аккуратностью вернул его на бренную землю, Пайнс не мог не отметить, что детская мысль «хочу ещё раз» всё же появилась в его голове.    К слову, есть несколько вещей, к которым нужно привыкать, если хочешь продолжительно контактировать с этой нереальной субстанцией из бабочки, мигающих огней и звучащего на невыносимых частотах голоса. Одной из них было касание. Впервые это произошло в одну из их ранних встреч, когда Билл начал распространяться по дому и с оголтелым энтузиазмом изучать его, как изучают малые дети, то есть путём смахивания, бросания, пробования абсолютно всего, что попадётся на глаз-а. В определённый момент его жертвой должно было стать ценное оборудование, и когда хрупкий механизм был уже на пути к верной смерти, Стэнли запоздало и максимально отчаянно крикнул: «Не трогай!» Билл, тогда более-менее выглядевший как человек, удивлённо повернул назад сначала голову, а потом туловище, и уставился на него. Потом щёлкнул пальцами, и прибор покорно собрался в своё первоначальное состояние и встал назад на полку, чтобы Билл с невинным видом создал себе платочек и аккуратно протёр одну из граней ценной металлической коробочки, мол, смотри, очкарик, как новая. Стэнли облегчённо вздохнул и сказал: «Ну, тогда можешь трогать что угодно». «Правда?! – подозрительно сильно обрадовался тот, - Значит, и тебя можно?» Он подлетел к Пайнсу со скоростью, близкой к скорости света, и сжал его щёки, вытянул их, ткнул в живот, поднял руку, подёргал за волосы, а Стэнли стоял и всё никак не мог понять, почему он его чувствует. Это было похоже на одну из тех обманок, когда глупый и заточенный только под определённые операции человеческий мозг воспринимал то, что хотел воспринимать, то есть, может быть, он и не должен чувствовать эти тычки, боль щёк и даже эту мягкую ткань чёрных перчаток, но он видел, что это с ним происходит, а, следовательно, должен был это ощущать.    Но ничего, это было в новинку только поначалу. Теперь же, когда абсолютно каждая ночь была очередным эпизодом их приключений, такие мелочи жизни, как то, что самым точным описанием Билла было бы словосочетание «зрительная иллюзия», совершенно переставали волновать. Зато Стэнли мог спрашивать у него про теорию струн и каждый раз получать ответы один абсурднее другого, которые он коллекционировал, усердно записывая. Пайнс просыпался, кажется, только ради этого, чтобы что-то записать, оставив в реальном мире хоть какую-то зацепку, которая, возможно, когда-нибудь позволит людям опознать его в нём существование, ведь Билл затягивал его всё дальше и дальше, уводя куда-то в тёмный лес снов наяву или яви в снах от светлой полянки настоящего, осязаемого потому, что оно существует, а не потому, что ты это видишь.    Однажды он пропустил свой неизменный ритуал документации встречи, просто несколько секунд посмотрев на пустой лист и захлопнув блокнот.    Прошлой ночью Стэнли не заметил, как заснул, или же не засыпал он вовсе, тут сложно сказать, ведь реальность с Биллом всегда выглядела как сон, потому как воспринимать его даже в самых приближенных к человеческим формах как часть нашего старого-доброго мира было абсолютно невозможно до сих пор. Пайнс смотрел в стену у кровати уже давно привыкшими к темноте глазами, потом решил повернуться на другой бок и чуть не вскрикнул от неожиданности, когда по барабанным перепонкам ударило высокое «Привет!», и на другой стороне кровати оказался лишь капельку над ней левитирующий Билл.    - Почему твоя кровать такая маленькая? Я думал, что люди любят коллективный сон, - сказал он.    - Не все, - уклончиво пробормотал Стэнли, почему-то не желая говорить, что «коллективно спать» ему попросту не с кем.    - Я могу поспать с тобой! – Билл щёлкнул пальцами, и его люминесцентный фрак сменился на настолько же люминесцентную пижаму, а чёрный цилиндр – на ночной колпак. Не встретив возражений, он лёг рядом, пихнув Пайнса и устроившись поудобнее. Так он полежал несколько секунд, смотря в потолок, а потом вздохнул: - Забыл. Я же не умею спать, - его одежда, которая по некоторым соображениям считалась его неотделимой частью, сама собой вернулась в обычное состояние. – Но всё равно мы можем сделать ещё кучу других вещей! Как ты смотришь на то, чтобы сбросить всех твоих бывших подружек в жерло вулкана? Я смотрел людские фильмы и знаю, что все хотят это сделать.    - Не все, - ответил Стэнли и почему-то почувствовал такое щемящее желание поговорить по душам (хотя вопрос о существовании души у Билла был весьма спорный), что неожиданно для себя выдал: – Почему ты продолжаешь приходить? Я не хочу сказать, что я устал от тебя, или что-то вроде того, всё круто, просто интересно, почему?    - Первый вариант: хочу украсть твою душу; второй вариант: ты милый; третий вариант: мне одиноко; четвёртый вариант: мне от тебя что-то нужно. Выбирай!    - Тебе одиноко? – спросил Стэнли.    - Сейчас нет, очкарик.    Они тогда посмотрели друг на друга, и человек вдруг увидел в глазах Билла те самые «о», которые то ли «о», то ли нули, ведь, похоже, что он был из мира, где есть только нули и совсем-совсем нет единиц, вот такое вот пространство, где всё прямая линия, и ты можешь двигаться по ней только вперёд, как Билл двигался вперёд прямо сейчас, его лицо менялось, может быть потому, что оно становилось ближе, а все лица смотрятся по-другому вблизи, а может быть потому, что оно и вправду менялось, пойдя рябью, как в телевизоре, и вслед за ним всё пошло рябью и зашумело белыми точками на чёрном фоне: чувства, мысли, данные, получаемые такими смешными датчиками, как глаза, кому они вообще нужны, лучше он их закроет и просто будет пытаться где-то подкрутить настройки и понажимать на кнопки пульта, чтобы чувствовать, чувствовать больше, чем когда-либо чувствовал в своей жизни, и быть уверенным, что это не потому, что он это видит.    - Будем считать «о»? – издевательски-приглушённо прорывал реальность голос Билла. Реальность шипела и пенилась по оборванным краям.    - О, - всё, что он мог из себя выдохнуть.    Стэнли не протестовал, даже когда дышать стало как-то сложновато, а чувство твёрдой поверхности исчезло напрочь. Куда там ощущать что-то настолько тривиальное, как какие-то поверхности, плоскости, силы, куда-то всенепременно тянущие, какой-то непонятно зачем прикрученный четвёртый вектор времени, это уже слишком много, зачем нам сразу четыре стрелочки, разрывающие нас на части, когда можно просто быть одной точкой в одномерном мире, где есть максимум один нолик, по которому можно крутиться по кругу до бесконечности.    - О, - говорит он.    Слишком реальные эфемерные ощущения. Ты думаешь, что это всё должно было тебе просто показаться, присниться, почувствоваться, а тут наваливается и придавливает, мультяшные персонажи сплющиваются и становятся плоскими, показывая наконец себя сбоку, Стэнли видел свой бок шириной в бесконечно малую величину, а это всё равно что бесконечно большая, там невелика разница, дели на ноль, тебе дозволено, ведь ты теперь грешник из идеальных примеров грешников из учебника, спать с демоном - классический способ стать таковым.    И самый приятный.    - О, - услышал себя со стороны Стэнли.    Электричество. По крайней мере то, с чем все привыкли его ассоциировать, такое весело искрящееся, ярко-жёлтое, опасное и от этого ещё более весёлое, течёт себе по законам, которые никто не знает, но Стэнли, конечно, знает, он же учёный, он знает всё, он знает, что будет в следующую секунду, такую очень далёкую, но всё же секунду с продолжительностью в вполне измеримое число, что странно, ведь сейчас все числа кажутся неизмеримыми, но, так вот, в эту следующую секунду по его телу пойдёт электрическая волна, чёрт его знает, что там происходит с телом Билла, его всё равно не существует, а вот что происходит с его телом вполне понятно и как-то даже слишком прозаично понятно.    - О.    Стэнли захлопнул блокнот, так и оставив страницу пустой.    Хотя он не мог не отметить, что детская мысль «хочу ещё раз» всё же появилась в его голове.    И Билл эту мысль уловил, ведь он улавливал все его мысли, и теперь в каждое своё появление двигался вперёд.    Каждый раз потом в ретроспективе смотря на происходившее по ночам, у Стэнли появлялось остро вонзающееся куда-то в середину груди чувство, что его поимели не только в прямом смысле. В извилинах мозга осадком оседало осознание, что это всё было каким-то вихрем из его собственных воспоминаний, искажённых отражений реальных ощущений, выкрашенным в ярко-жёлтые цвета и вколотым ему под кожу двойной дозой. Это был обман, галлюциногенный заменитель, и от этого становилось как-то даже противно, он каждый раз думал, что нужно бы сказать это Биллу, но тот двигался вперёд, и неожиданно для себя Стэнли уже глубоко плевал на то, что после настанет глубокое похмелье и такое неутолимое желание всё-таки войти в эту трижды проклятую кому, ведь там-то наверняка Билл сможет полноценно быть с ним всё время, и не нужно будет просыпаться, чтобы потом разочарованно опускаться перед открытым блокнотом и тупо пялиться на белый лист.    Но Стэнли Пайнс всё же был счастлив. Так болезненно-неправильно. То ударял себя в грудь и говорил, что всё прекратится вот-прямо-в-этот-раз, то глуповато тянул уголки губ вверх и аккуратно выводил на бумаге нули, постепенно превращавшиеся в спираль.    Билл вдруг останавливается. Стэнли может разглядеть, насколько тот плоский, с какой стороны не посмотри, глянцево-гладкая кожа, под которой ничего нет, и всегда широко раскрытые фонарики глаз с забавными ресничками по краям.    - Ты это чувствуешь, да, очкарик? – на совсем новых интонациях говорит он.    - Что?    - Что я нереален, - тело Билла вдруг идёт помехами, и он становится таким, каким он был в своё первое появление: смешным плоским летающим треугольником. Поправка: таким, каким он был всегда.    Стэнли не знает, что ответить. Он принципиально не знает, что ответить, и молча смотрит на парящую перед ним геометрическую фигуру. С которой он уже продолжительное время занимался сексом.    - Ну, это едва ли можно так назвать, - привычно отвечает на его мысли Билл и грустно облетает его кругом. – Ты настоящий человек, Стэнли Пайнс, - тыкает его в спину в подтверждении этих слов Билл, - А со мной в этом плане большие проблемы.    - Что ты хочешь сказать? – как-то бессмысленно говорит Стэнли.    - Я не хочу сказать, что устал от тебя или что-то вроде того, всё круто, - заведённой механической игрушкой утверждает он.    Крыша дома быстро уносится куда-то в локальную чёрную дыру, перед этим вытянувшись в тонкую-претонкую ниточку. Стэнли моргает. Над ним глубокое звёздное небо из разряда таких, смотря на которые, ты понимаешь, что, если вдруг что, то не небо упадёт на тебя, а ты упадёшь на небо.    - Да я мог бы тебе звезду подарить! – в подтверждении своих слов Билл разводит руками, и одна из крошечных светящихся точек на небе вдруг увеличивается-приближается, начинает ослеплять, начинает становиться жарко, боже, как же жарко, боже, он задыхается, нет воздуха, всё слишком ярко, всё слишком светло… - Да, я тоже никогда не понимал, зачем они вам всем нужны, - говорит Билл и звезда раз – и исчезает. Стэнли пытается вздохнуть. – Я бы хотел продолжать с тобой встречаться, очкарик, но, я думаю, ты чувствуешь нашу проблему.    - Ты нереален, - говорит он и мельком взглядывает на небо. Так можно и упасть, может закружиться голова от такой десять с бесконечно многими нулями высоты, и можно – упс – ненароком соскользнуть с этой маленькой планетки и падать, падать, в эту пустоту между светящимися иглами звезд, поэтому Стэнли избегает взгляда на небо, он лучше будет смотреть на ярко-жёлтый светящийся треугольник с одним глазом и бабочкой. – Но мне всё равно. Билл, мне всё равно, - ещё раз повторяет он для верности. – Да, ты демон из параллельного измерения и пульс у тебя -2,718, но, чёрт подери, ты всё ещё самое лучшее, что происходило со мной в жизни.    - Я вижу твой разум, Стэнли Пайнс, и могу сказать, что это на самом деле было то черничное мороженое из кафе RR в восемь лет, но всё равно спасибо, - щурит свой единственный глаз Билл, - И прости за пульс. У меня же нет сердца, - он сразу же демонстрирует сквозную дыру вместо своей бабочки. Стэнли смотрит в неё, как будто пытается найти там тайные знаки, которые если расшифровать, то получится всё, что только можно пожелать. Универсальная там формула, по которой можно было бы высчитать каждую следующую минуту в этой вселенной, каждую вспышку на Солнце, каждый взмах крыльев комара и каждый раз, когда Стэнли чувствует такую же дыру в самом центре себя, когда осознаёт, как он привязан к говорливой голограмме из других миров.    - А тебе хотелось бы его иметь? – с любопытством двенадцатилетнего говорит Пайнс.    - Никогда не задумывался об этом. Моё собственное сердце?.. – Билл левитирует рядом, пытаясь изобразить человеческую задумчивость. – Мне кажется, что у меня уже есть одно.    По тому, как он протянул слова, одно из которых звучало совсем уж по-мультяшному «ееесть», Стэнли понимает, о каком именно сгустке мышц говорит Билл, и, сам не зная почему, безжизненно посмеиваясь над его словами, тянется к груди, чтобы удостовериться, что оно ещё там, ещё сжимается, ещё гонит кровь, и что он вроде как ещё имеет на этот сгусток какие-то права.    - Но чтобы быть реальным, с этой штукой внутри, чтобы она там стучала… Как она вас только не оглушает своим стуком, а, очкарик?    - Она и оглушает, - бормочет в ответ Стэнли.    - Ну, в ней и есть вся загвоздка. Я не могу иметь что-то стучащее внутри и светиться на тепловизорах. Ха, я даже в принципе не могу на них быть, - Билл молчит несколько секунд, но даже их достаточно, чтобы Стэнли вдруг почувствовал, как вакуумно-тихо вокруг, и отчаянно захотел услышать хоть что-то ещё. – Очкарик, - говорит Билл, - пора бы тебе вернуться в свой мир.    Но это определённо не то, что Стэнли хочет услышать. Это была даже не последняя по счёту фраза, которую он хочет услышать, нет, порядковый номер этой фразы уходит куда-то далеко в минус и теряется за горизонтом чисел, которые ещё можно уместить на листке А4. Все эти числа проносятся в его голове нестройной толпой, а потому он поначалу теряется в них и просто смотрит на Билла. Потом наконец произносит единственное слово, оставшееся после всей этой цифровой вереницы:    - Нет.    - Парень, это не те вещи, которые выбирают. Ты в своём мире, я в своём. Конечно, этот маленький портальчик вашей троицы капельку изменил расстановку сил, и если вы выжмите его мощности на полную, то тогда я смогу пересечь эту границу между измерениями, но с чего же вам это делать, да?    - И тогда ты станешь реальным? – бездумно произносит Стэнли, даже не пытаясь это представить. Реальный Билл? Реальный Билл – это что-то нереальное.    - Да, думаю, да. Смогу коллективно спать с тобой, очкарик.    - Ты хочешь этого? – Мысли в голове путаются, а потому он их откидывает, как беспорядочный клубок ниток на пол, который уже не распутать, только разве что разрезать.    - Как я могу этого не хотеть? Ты же такой милый.    - Тогда мы сделаем это. – Ножницы щёлкают и безжалостно разрезают мысли. Щёлк. – Что нам стоит? Похитить ещё радиоактивных отходов? – Щёлк. – Не думаю, что активация на полную мощность как-то сильно повлияет на что-либо. – Щёлк. – Брат позлится, но… Он всегда злится. – Щёлк.    - Кажется, нас ждёт совсем другая жизнь, Стэнли Пайнс, - тянет слова, как жвачку из зубов, Билл, - Совсем другая жизнь.    Стэнли Пайнс не представляет другой жизни, но он уверен, что видит ее отражение в зеленой радиоактивной жиже и в мониторах с мерцающими показаниями сердцебиения водоворота, ведущего в математически невозможные миры. Всполохи другой жизни в квадратах пикселей, ее отзвуки в мерном верещании приборов. Она тут, синий монитор отражается в кофе, Стэнли отражается в будущем, его проекция уже где-то в несомненно полностью реальном мире, где у Билла есть положительный пульс и что-то теплое всегда шевелится под кожей. Этот мир – в нескольких рубильниках и одной сильной встряске всей структуры вселенной от нашего.    - Что ты делаешь? – доносится голос откуда-то издалека: целые несколько метров. Подумав немного, Стэнли опознаёт в нём голос брата.    На такие вопросы традиционно нужно отвечать «ничего», но он хмыкает-выдыхает и продолжает нажимать на клавиши, что привык делать абсолютно не отвлекая на это внимание, как начинающий пианист, заучивший одну мелодию, уже отскакивающую у него от пальцев. – Хочу активировать его на полную мощность.    - И зачем? – гремит голос Стэна. - Тебе недостаточно той нежити, что из него уже поналезла?    Стэнли делает последний аккорд в своей мелодии и весомо нажимает на кнопку ввода. Нет, недостаточно. Ему нужно, чтобы одна нежить стала житью. Всё остальное уже не так важно.    - Послушай, Стэн, портал всё-таки мой и... - слова запинаются, спотыкаясь о громкие возражения брата.    - Твой? А МакГаккет, который чуть с ума не сошёл, высчитывая все эти формулы для твоего портала? А я, что таскался по домам, продавая пылесосы, чтобы выручить деньги на постройку твоего портала? Да даже не в этом дело, - машет рукой Стэн.    Стэнли продолжает работу. Этот разговор стоял на повторе, и плёнка крутилась вот уже в который раз, а прослушивать всё заново не хотелось. Слова брата царапали что-то внутри, скрипя, как ногтем по доске, и этот звук был невыносимым, невыносимым...    - Я знаю, что ты скажешь. Что я закопался в своих теориях, что я слишком одержим всем этим, - бубнит Стэнли, поворачивая рычаги. Вот этот – на середину, вот этот – до упора, боже, он же построил всё это, зачем ему нужно было придумывать столько рычагов?    - Да я уже и не об этом! Ты даже свои дневники забросил. Ты знаешь, я их ненавижу, но ведь ты даже ими перестал заниматься, - брат вздыхает настолько шумно, насколько это вообще возможно, чтобы весь мир и возможно даже несколько параллельных ему были осведомлены, что Стэнфорд вздохнул, - Стэнли Пайнс, которого я знаю, перед запуском этой чёртовой штуковины на полную мощность всё бы перепроверил раз сто.    - Я уверен, не будет никаких последствий, - говорит он. Что забавно, он действительно в это верит. - Билл сказал...    - Вот она! Вот она - главная проблема!    - Чушь, - произносит Стэнли чрезвычайно быстро, желая рассечь этим острым словом Гордеев узел разговора, и решительно направляется к большому рычагу в полу.    - Ты был параноиком – да, - следует за ним Стэн, неся с собой этот полуживой разговор. - Ты был сумасшедшим ученым, из тех, которых показывают в фильмах, - да. Ты был любителем всех этих загадок и порядком меня этим доставал, но, чёрт подери, ты был, - он редко делал паузы, но здесь всё же сделал одну, весомую, капельку придавившую Стэнли своей не-Стэновской вдумчивостью. - Ты был.    - А что, теперь меня нет?    Он понимает, что не помнит, когда в последний раз так поворачивался, чтобы просто посмотреть на брата. Чтобы просто увидеть его. С его немного за горизонт смотрящими глазами, потому что он с подростковой упёртостью не желал носить очки и потому плоховато ориентировался в реальности, с его широкой, навек вколоченной в этот мир фигурой, которая явно была построена в расчёте на долгое существование, и с его такой удивительной непохожестью на Стэнли, это вам не в зеркало смотреться, разница не в очках, не в руках, ни в осанке, она во всём.    Стэн качает головой.    - Я всё ещё здесь, - произносит Стэнли. Он косится на монитор поблизости, чтобы увидеть там своё отражение как подтверждение своих слов, но там видно только свечение портала. Что забавно, по физическим законам портал не мог светиться, но он светился, и, чтобы выяснить простую формулу «он светится, потому что он светится», Стэнли пришлось потратить много ночей и месячный запас кофе. – Подожди немного, Стэн. Я только разберусь со всем этим.    - С чем ты разберёшься?    - С Биллом. С его проблемой.    - Почему ты решаешь его проблемы? Я бы не доверял летающему треугольнику.    - Он может быть не только треугольником, - зачем-то начинает говорит Стэнли, хотя хочет потянуть за этот главный, большой-пребольшой рычаг и вроде как закончить со всем прошлым и начать всё новое. – Он и человеком становится. Более-менее. Правда, когда хочу его нарисовать в таком виде, всё выветривается из головы, и я просто не могу это сделать, - улыбается он, - и попробуй заставь его позировать, это же нечто, - Стэнли посмеивается и смотрит куда-то в свои намертво впаянные в мозг воспоминания.    Что забавно, по законам здравого смысла он не мог влюбиться в сумасшедшего демона, но он влюбился, и чтобы выяснить, что это действительно так, ему пришлось потратить много ночей и месяцы своей жизни в реальном мире.    - Ты ведь знаешь, что сестра в город уехала? – слова Стэна отражаются от стен помещения и черепной коробки Стэнли.    - На сколько? – следует заготовленным шаблонам он.    - Навсегда, Стэнли, она переехала туда. Ты вообще ничего не помнишь?    Стэнли отчаянно ворошит воспоминания, ищет какие-нибудь файлы с присущей ему аккуратностью выведенной на них пометкой «Переезд сестры», но всё, что он находит, это какие-то скомканные бумажки, заполненные матрицами, его дипломная работа, 2D в 3D, он помнит это, тогда ещё говорил, что это слишком лёгкая тема, но когда копнул глубже, вниз по координатной прямой…    - Я вообще ничего не помню, - повторяет за братом он.    Стэнли чувствует в своей ладони холодный рычаг и, неожиданно для себя, дёргает его, вернее, тянет, как кажется, в правильном направлении. Он чувствует, как сзади него в маленьких и контролируемых размерах рушится пространство, обваливается, можно даже так сказать, хотя, как можно так вообще говорить, ведь если пространство рушится, то оно рушится, и не важно, в каких размерах и под чьим сухим взглядом из-под толстых стёкол очков. Он чувствует, как падает.    Вверх.    Это не то, что должно было случиться. Стэнли не должен был исследовать инцидент после увеличения мощности портала и теперь смотреть на листы с отлитым в цифрах апокалипсисом, старательно пытаясь увидеть сквозь них и наконец со спокойной душой сделать вид, что они растворились, как парадокс, как ошибка в формуле, аккуратно стёртая ластиком. Портал не должен был начать так взаимодействовать с законами физики и с его жизнью, разрывая на кусочки настолько мелкие, что они почти не существуют, и то, и другое. Билл не должен был начать заменять каждый сон, каждое мгновение, когда Стэнли закрывал глаза, и заполнять каждую клетку его мозга этим крикливым ярким жёлтым светом, лишая какой-либо яркости всё остальное.    Стэнли сидит в углу своей кровати, как в детстве, и не верит в реальность.    - Очкарик, - говорит Билл, обозначая свое присутствие. - Как портал поживает?    - Он может уничтожить вселенную, - Стэнли тоже старается обозначить свое присутствие, но теперь ему кажется, что как бы он ни старался, уже ничего не получится. - Ты всё знаешь. Почему не знал этого?    - Ох уж эти ваши людские приборчики, вечно ошибаются. Кому ты веришь, мне или бездушным цифрам? - говорит набор формул, в которых два равно нулю, а нуль равен зонтику, но при этом зонтик не равен двум, потому что они не похожи по форме. - Выжимай мощности на полную, педаль в пол, Стэнли Пайнс!    - Нет, - произносит он единственное слово, оставшееся после всей этой зонтично-числовой вереницы и пары секунд свободного падения в другую жизнь.    - Парень, что ты выбираешь?    «Что», которое он выбирает, отдавало болью где-то в глубине живота и подбиралось к сгустку мышц, отчаянно сжимавшемуся в груди.    - Я не могу рисковать вселенной, - призывает на помощь все известные ему шаблоны Стэнли. Люди ведь так говорят? Что они не могут рисковать вселенной ради сомнительного счастья с упакованным в плоть демоном? Да, судя по всему, говорят.    - Где твоя страсть, очкарик? Где твои человеческие чувства, людские эмоции? - кружит вокруг него Билл, существуя одновременно в нескольких точках несуществующего пространства.    - Мне нужно хорошо над этим всем подумать, Билл, правда.    Стэнли всё бы отдал за то, чтобы не думать. Выдернуть вилку из розетки и оставить мысли без какой-либо движущей силы двигаться по инерции, кровать-кофе-телевизор, кровать-кофе-телевизор, раз-два-три, раз-два-три, и никаких вам крикливых демонов и машин судного дня в подвале, но он думает, думает, и это замораживает его изнутри.    Билл лгал. Портал небезопасен; сестра уехала; Стэн делает паузы в речи; Стэнли ненароком сделал паузу длиной во всю свою жизнь. Билл лгал.    - Ты мне не доверяешь, Стэнли Пайнс. Я знаю, как вернуть твоё доверие, - почти напевает какую-то только ему известную мелодию Билл и оказывается близко, рябит, меняется, очеловечивается, да настолько, что Стэнли чувствует, как его волосы не только светят в глаза, но ещё и щекочут щёку, ведь щека и создана для того, чтобы её щекотать, однокоренные, явно! (Не его мысли, не его мысли, прочь-прочь). – Дай сюда руку, очкарик.    Он хочет сказать очень много чего. Чего толпится в его голове, где-то на выходе у рта, мешая пройти нормальным мыслям, но они юркие, и всё же успевают пробраться в сознание. Не надо ничего говорить. Нужно довериться Биллу, в этот совсем-совсем последний раз, нужно, просто нужно, и это его мысль, и Стэнли гордится ею, вкладывая свою руку в чёрно-перчаточную руку Билла, вдруг на одно мгновение увидев, что приборы ошибаются, что Стэн ошибается, что вся вселенная ошибается, не давая прохода Биллу Сайферу, обрекая его на жалкое несуществование. Всё это недоразумение, неправда, подделка, только ради того, чтобы их разлучить, ведь они люююбят друг друга, ты да я да мы с тобой, будем коллективно засыпать, коллективно жить, коллективно методично уничтожать вселенную, гасить одну звездочку за другой, хаха, шутка, конечно же, мы будем есть черничное мороженое и запивать черничным киселём, и всё будет такое чернично-весомо-реальное, что аж тошнит.    Стэнли тошнит. Он пытается выдернуть руку, истерично дергая ладонь, но та безнадёжно застряла в руке Билла.    - Эй, это ещё не всё, очкарик! - его голос бьёт реальность на мелкие осколки, как высокие звуки бьют стеклянные стаканы.    - Я не буду увеличивать мощности портала, пока не пойму, как сделать его безопасным.    Билл приподнимается над кроватью, переставая притворяться, что на него действует гравитация, и тянет руку Стэнли за собой вместе с самим Стэнли, который нервно сглатывает, пытаясь осознать, в какую же он другую жизнь свалился вместе с этой фразой из научного доклада, за которой он только что искал укрытия, как за листом фанеры от урагана.    - Сегодня мы полетаем, - утверждает Билл, и они уже четыре секунды как полетели. Стэнли повис в страшно-представить-скольких метрах над землёй, не успев даже отследить, как его дом сложился в точку где-то под ногами.    - Опусти меня, - кое-как говорит он, ведь ветер уносит слова куда-то за горизонт.    - Опустить или отпустить? Большая разница, очкарик, а я тебя что-то плохо слышу.    - Опусти меня!    - Хотя, если пошевелить мозгами, то особой разницы-то нет: что так, что так, ты всё равно спустишься. Так зачем выбирать долгий путь? – Билл чуточку ослабил хватку, и Стэнли показалось, что он чуточку умер.    - Ты угрожаешь мне? – проговаривает он так тихо, что даже сам себя плохо слышит.    - Нет-нет, это скорее прелюдия к угрозе, в общем, ты всё поймёшь, пока не хочу портить момент, ууупс! – в этот раз, снова оказавшись на несколько сантиметров ближе к его размозжённому черепу, Стэнли даже вскрикнул, чем порадовал Билла, который даже хихикнул, а он умеет хихикать, как ногтем по доске с формулами идеально-противного хихиканья.    - Я не могу упасть, это сон, это нереально, это не… - Это неправильная реальность и делает она неправильный мёд, да, Стэнли Пайнс, болтающий ногами Стэнли Пайнс, испуганный Стэнли Пайнс, преданный Стэнли Пайнс? Преданный от слова «предать», кстати, такая забавная игра слов, ты её должен записать в один из своих блокнотов и классифицировать как «неправильное определение частей речи», или как что-то подобное до жути скучное… - Хватит! – кричит он.    - Действительно, что-то я заговорился, - Билл хватает его за футболку и появляется так близко, что Стэнли может разглядеть в нём мелкие ошибки: в глазах не достаёт бликов, рот иногда открывается немного несинхронно с речью, кончики волос иногда смещаются на пару миллиметров отдельно от остальных волос, видимо, ошибка в симулировании колыхания на ветру. – Открой портал, или это произойдёт с твоим братом.    - Что? – само вырывается.    - Это!    Он чувствует, как падает.    Вниз.    Стэнли Пайнс открывает глаза и сначала чувствует, как что-то течёт по его лбу. Потом он чувствует, как всё внутри него перевёрнуто вверх дном, смахнуто, брошено и попробовано. Он набит осколками, режущими кожу изнутри. Стэнли тянет руку к лампе на прикроватной тумбочке и опускает на выключатель. Свет ослепляет. Стэнли решает встать. Он кое-как поднимается и краем глаза видит, что его белая футболка пропитана чем-то красным. Неважно. Он тянет на себя ящик тумбочки и нащупывает там обложку тома, тоже красного, забавно, будет под новый цвет футболки, сейчас он его достанет и можно будет сравнить. Нелёгкий путь к рабочему столу, где тоже приходится включить лампу. Где та неправильная страница, которую он хочет переписать? Стэнли пишет жирными чёрными чернилами, злясь на то, что капающая со лба на бумагу кровь сильно мешает. И да, эта головная боль просто невыносима, нужно срочно выпить таблетку от этой капающей крови и нарастающей темноты в глазах. Стэнли усердно проводит линии. «НЕ» Пульс предательски замедляется. «ВЫЗЫВАТЬ» Он непроизвольно выплёвывает кровь. «НИ ПРИ КАКИХ» Появляется мысль о том, чтобы позвать на помощь. «ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!»    Стэнли падает на пол и не хочет дышать. Люстра на потолке похожа на космический корабль или на часть двуполостного гиперболоида. Стэнли пытается решить, на что же всё-таки больше.    Часы тикают. Тик- Билл уничтожил его -так. Тик- сам виноват -так. Тик- теперь Билл идёт за братом -так.    - Стэн, - выдыхает он. Даже часы тикают громче, слабак. – Стэн, - говорит он ещё раз. На то, чтобы это сказать, а не прошептать, пришлось потратить сил больше, чем на двухкилометровую пробежку. - Стэн! – весь воздух из лёгких ушёл в восклицательный знак.    Стэн каким-то магическим образом образуется в дверях и сразу же начинает что-то говорить, шуметь, усердно пытаться оказать какую-то первую помощь, чтобы она ненароком не оказалась последней, но Стэнли шепчет – уже шепчет – своё предупреждение, балансируя на краю обвала в промозглую темноту:    - Не засыпай.    Больницы бело-мятным вихрем пролетают весьма быстро, оставляя охапку медсестёр, постоянно светящие в глаза яркие лампы и этот запах то ли спирта, то ли всех лекарств сразу, позади, отсвечивать в воспоминаниях холодом кафеля и пиканьем приборов. "Удивительно быстро поправился," - говорили улыбающиеся доктора, но потом, понизив голос, чтобы было слышно только Стэну, произносили: "Но я бы на вашем месте сходил бы с ним к психиатру или, на худой конец, к психологу. Он постоянно просил нас убедиться в том, что вы не спите. Это была какая-то навязчивая идея" "Не волнуйтесь, доктор. Я не спал," - отвечал брат.    Стэнли расставляет свечи по кругу, заляпывая пол в подвале воском и ползая вокруг них, чтобы зажечь все, не обжёгшись, но всё равно обжигаясь. Брат не спал. Брат сидел у реанимационной, периодически срываясь на ни в чём неповинных врачей, а потом бурчал извинения, чтобы после снова вспылить, ведь то, что его не пускают к Стэнли, казалось ему сущим издевательством, какой-то изощрённой пыткой их обоих, нарушением конституционных прав и абсолютным злодейством. Стэнли зажигает последнюю свечу и, собрав все свои силы, поднимается на ноги. Мерные всполохи света из других измерений и табло с красными цифрами обратного отсчёта: 02:16    Брат уже заметил, что Стэнли нет ни в кровати, ни на кухне, ни во дворе, ни в реальном мире с регулярным течением времени. Стэнли произносит заклинание наизусть, прямо противореча одной из своих последних инструкций и убеждается, что часы работают, не остановленные для того, чтобы в сравнении летающий треугольник казался куда живее и ярче: 02:03    Теория верна, Стэнли Пайнс, погладь пирожок с полки и возьми с себя голову: он не может воздействовать на портал. А вот портал может воздействовать на него. Он подлетает к человеку и щёлкает его по носу.    - Как дела, очкарик? Подлечился, я погляжу?    - Я увеличу мощность, - проговаривает Стэнли, смотря в единственный глаз портала. Свет его слепил, но было терпимо. Главное, чтобы не заслезились глаза и чтобы все мысли в его голове были посвящены только этому. Как бы не заслезились глаза.    - Эх, всё-таки братская любовь сильнее любви к всесильному демону разума. Даже жаль. Но, в любом случае, мы классно проводили вместе время, да? – Билл ворошит его волосы, как всегда ворошил содержимое его головы. Стэнли краем глаза смотрит на табло: 01:32    - Ты мог бы сразу начать с угроз. Зачем затевал всё это? – говорить не хочется. Хочется лечь на пол и отгородиться от мира до состояния точки без массы и объёма. Сбросить счётчик своих физический параметров, чтобы всё было по нулям.    - Наверно, потому, что я не могу ничего сделать твоему братцу. И не мог бы сделать ничего тебе, если бы не травил тебя ложным восприятием мира месяцами! Ну а неподкреплённые ничем угрозы даже хуже тех, что ты не можешь выполнить. Вау, это я круто сказал. Нужно бы тебе это записать. Стэнли смотрит в портал, начиная замечать там, в глубине сияния, какие-то узоры, которые не замечал до этого, и аккуратно обнуляя все свои мысли.    - Что-то ты сам не свой. Ну-ну, тут же ничего личного. Ты мне нравишься, очкарик, я тебя сразу заприметил, как только увидел, тут же понял: вот он, человек, жизнь которого я хочу разрушить красиво, - Билл радостно ронял Стэнли на голову одно слово за другим, - Даже жаль, что мне пришлось притворяться, что я сбрасываю тебя с высоты, было бы куда лучше, если бы ты разрушил свою вселенную от большой любви ко мне. Как бы мне это польстило! Считай, как свадебный подарок, - пихает его в бок Билл, растянув последнее слово до неприличного количества букв «о».    Стэнли не нужно смотреть на табло, чтобы знать, что оно показывает: 00:52    - Ладно тебе, лучше празднуй конец света. Ну прогадал ты всё, ну подвёл всю вселенную, в тебе это всё равно заложено генетически. Все люди глупенькие.    - Не все, - отвечает Стэнли.    Он чувствует, как портал тянет его к себе, и отнюдь не в переносном смысле, хотя, как раз в переносном, ведь всё, что не было сильно тяжёлым, переносилось прямо в медленно сужающийся светящийся водоворот.    Билл тоже это чувствует. Возможно, это был единственный случай, когда он что-то почувствовал в своей нежизни.    - Что? Почему меня..? Почему я..? Что это ещё такое, очкарик?    - Портал закрывается.    Билл понимает. К его знаниям всего добавляется ещё и знание о нескольких секундах его будущего. Он протягивает Пайнсу ладонь. – Дай сюда руку, очкарик.    Стэнли смеётся, как может смяться только человек за горизонтом событий, и даёт Биллу свою руку. Он видит, как в дыре в ткани мира исчезает его любимая кружка, и думает, будет ли по ту сторону кофе.    - Но я вернусь, если меня кто-нибудь снова вызовет. Только вот не думаю, что кто-нибудь захочет вызвать тебя, Стэнли Пайнс!    Стэнли начинает терять время. Тик-так останавливается и разбивается на мелкие-премелкие кусочки-секунды, не связанные между собой, а, следовательно, не имеющие теперь смысла, как отрезанные друг от друга причина и следствие. Теперь у Стэнли нет ни того, ни другого, и это ему, пожалуй, даже нравится.    Стэнли начинает терять ширину. Теперь он плоская картинка на грязной и заплёванной стене вселенной, причём с презабавнейшим выражением лица.    Стэнли начинает терять высоту, складываясь, как Алиса, чтобы пройти в маленькую дверь.    Стэнли не существует, как не существует снов, абстрактных идей или стоящих просмотра программ по телевизору до семи вечера. 00:00