Вкус стали (Taste of Steel)

Соджи не ушел, когда они подошли к комнате Хиджикаты, лишь раздвинул шёджи и остался стоять на ночном ветру. Хиджиката сел, выбил трубку и снова набил табаком, сжав губы. Что, в конце концов, он мог еще напоследок сказать? – Ты так сильно ненавидишь меня за то, что я такой? Вопрос был задан мягким, задумчивым тоном, но ожег, как удар в спину. – Нет! – рявкнул Хиджиката, но осекся, вздохнул и продолжил спокойнее: – Не будь дураком, Соджи. Я знаю, кто за это в ответе. Это на моей совести. Соджи развернулся – легко, будто в бою, сделал два шага через комнату и опустился на колени перед Хиджикатой. В полумраке бледные руки сомкнулись вокруг запястья Хиджикаты, сжали трубку. – Да, на твоей, – Соджи склонил голову, и волосы с тихим шорохом рассыпались по плечам – едва ли громче, чем его шепот. – Тебя не раз называли демоном. Но разве я не дитя демона? Хиджиката прикрыл глаза на один вдох и выдох, а затем негромко ответил, скользя рукой по плечу Соджи и выше, под волосы: – Да. Ты дитя демона. Со многим из того, что Хиджиката делал ради и во имя Бакуфу, он уже смирился. Многими поступками его имя выпачкано и проклято навеки, но когда он пошел на службу к Мацудайре, это был его собственный выбор. Это был выбор, совершенный им за других, прежде чем дух Соджи окреп и дорос до понимания происходящего. Меч – его меч – расточал душу Соджи, пока тот был бездумным оружием в руках Хиджикаты. Потому Соджи и стал тем, кем стал. И ничего не поделать с тем, что Тецу всегда был перед глазами Хиджикаты, все это время напоминая ему, что на самом деле думает и чувствует обычный ребенок. Или с тем, что Соджи сдружился с Тецу и не видел причин, почему бы мальчишке не стать таким, как он. Соджи смотрел на Хиджикату, и даже свет луны не мог скрыть неискренность его улыбки. – Ты хочешь, чтобы я больше таким не был? Фальшивая улыбка тут же исчезла, и Хиджиката понял, что слишком сильно сдавил шею Соджи под затылком. Его голос стал ниже, чем обычно, когда он снова повторил: – Не будь дураком. На этот раз Соджи расцвел сладкой сияющей улыбкой. – Да, Хиджиката-сан. Хиджиката усмехнулся с каким-то горестным весельем, на самом деле над ними обоими. Он отложил трубку в сторону и подтянул Соджи к себе , пытаясь одной рукой ослабить узел его оби, принимая тепло, пробежавшее по лицу от дыхания; и объятия, когда тонкие сильные руки обхватили его плечи; и рот Соджи, приоткрытый навстречу его губам. Если Соджи и был таким, то Хиджиката прекрасно знал, почему, и, возможно, просто так сложилась судьба. Пусть отряд болтает о его несгибаемой воле - Хиджиката ни разу не смог отказаться от этого гибкого тела, лежащего на его груди, или от чистой отзывчивости Соджи на то, как рука Хиджикаты скользит по гладкой коже бедра и спины. – Хиджиката-сан… – прошептал Соджи с такой мольбой в голосе, что ее было невозможно оставить без ответа. Хиджиката целовал его глубоко, настойчиво, пока Соджи не раскраснелся и его кожа не начала гореть под пальцами. – Дитя демона, – пробормотал Хиджиката в ответ и закрыл глаза, когда Соджи прижался к нему с беззвучным выдохом. Соджи принадлежал ему. Его меч. Его отражение. Без угрызений совести. Но разве Хиджиката не обрел совесть снова, в другом голосе и в другом духе? Он мог только молиться, чтобы со временем и Соджи пришел к тому же. Потому что Хиджиката никогда не сдастся. Он опрокинул Соджи на татами, и тот мягко рассмеялся, в беспорядке разметав по полу волосы и кимоно. – Хиджиката-сан… – голос словно танцевал по слогам имени, легко и уверенно. Соджи протянул руки и довольно застонал, когда Хиджиката склонился к нему, накрывая собой и тесно прижимаясь всем телом. Хиджиката никогда не сомневался в том, хочет ли этого Соджи так же, как и он сам. Это был единственный проблеск чистоты в их грязной жизни, и Хиджиката дорожил им, лелея страсть Соджи и пробуя на вкус, то неспешно, то неистово целуя, пока Соджи не начал ерзать и тереться об него, и хватая ртом воздух всякий раз, когда Соджи распутно выгибался. Соджи распахнул и нетерпеливо стащил с плеч Хиджикаты кимоно, и руки его заскользили по груди. – Хиджиката-сан!.. Хиджиката улыбнулся и поднял пальцем подбородок Соджи, спускаясь поцелуями по шее. От этого тело Соджи свело напряжением. Даже в постели, даже с Хиджикатой, он все равно оставался воином, и потому его податливость была только слаще. Хиджиката прикусил его за горло, оставляя метку, и в животе все сжалось и обдало жаром от резкого вздоха Соджи, от того, как натянулось и задрожало его тело, желающее одновременно и ответить, и защититься, и от того, как Соджи сдерживался, оставляя себя полностью открытым только для Хиджикаты. Хиджиката никакими силами не заставил бы себя отказаться от этого. – Ты мой, – шепнул он Соджи, переворачивая его, и Соджи вжался лбом в скрещенные руки, тяжело дыша и приподняв ягодицы. – Да, Хиджиката-сан… Мазь, которую Хиджиката выудил из ниши в стене и размазал по члену, была прохладной, и Соджи дернулся, когда он мазнул скользкими пальцами между ягодиц, и издал короткий возглас, полный желания, отчего Хиджиката почти потерял над собой контроль. Он обхватил бедра Соджи руками и пробормотал: – Сейчас. Хиджиката толкнулся, и Соджи застонал в голос, упираясь руками в пол и комкая беспорядочные складки их одежд, задрожал, и Хиджиката обнял его крепче, медленно вжимаясь в узкую жаркую глубину, пока Соджи не выдохнул, и напряжение не покинуло его тело. – Пожалуйста… – голос Соджи стал низким, хриплым, чувственным, каким не бывал даже после хорошего боя, и Хиджиката зарычал, отвечая своим телом, входя глубоко, жесткими толчками снова и снова, быстрее и сильнее, и Соджи стонал все громче и все тяжелее дышал под ним, рвано хватая воздух. Горячее удовольствие скручивало Хиджикату все крепче, и когда Соджи потянулся рукой к своему члену, жар ослепил его. Он изо всех сил вжался в тело Соджи, отчаянно прижимая его к себе, задыхаясь и сотрясаясь от наслаждения, когда Соджи вскрикнул и дернулся, кончая следом. Вечерняя тишина снова медленно окутала их обоих. Наконец, Хиджиката отступил, поцеловав Соджи в шею. – Останься сегодня, – тихо попросил он. Соджи повернулся, откидывая волосы, и улыбнулся, томный и сытый. – Навсегда. Хиджиката замер, глядя на своего любимого, на свой меч, и, наконец, кивнул. Соджи довольно улыбнулся, и когда Хиджиката растянулся на футоне, он прижался к нему беззастенчиво, как никогда раньше. Хиджиката обнял его и держал в своих руках, глядя, как по потолку танцуют ночные тени. Он не станет отрекаться ни от чего из того, что совершил. Он не будет отрицать свою любовь к Соджи. И хотя это мучило его совесть, дух его ликовал в отражении Соджи. Он любил дитя демона со всей жестокостью и болью своего сердца. И иначе никогда не будет.