J'entends chanter, j'entends chanter La fille damnée...
Я просыпаюсь на холодном полу, закутанная в полуистлевшие тряпки, пахнущие псиной и мочой. Мне холодно, я поджимаю колени к груди и дую на руки, пытаясь заставить пальцы двигаться. Голод терзает мой живот который день, и я чувствую, что скоро потеряю сознание. Голод не даёт мне согреться. Я устала плакать и могу лишь только потихоньку раскачиваться взад и вперёд. Я слышу шелест Леса за худыми стенами этой полуземлянки, ставшей мне тюрьмой, и мне кажется, будто бы мама снова поёт для меня колыбельную, как когда-то в детстве. Когда мне было 5 лет, она любила меня особенно сильно, выделяя более всего из четырёх детей. Вскоре умер отец, и всё хозяйство свалилось на плечи усталой женщины с печальными светло-серыми глазами – совсем как у меня. Я помню, как она осторожно гладит мои непослушные рыжие кудри, напевая страшную песенку на ночь. В 8 она прижимала меня к худой костлявой груди, что-то шептала и плакала. Видимо, заранее приучала себя к жизни без своей младшей дочери. Я не знала, что после далось ей больнее: предать меня или пережить смерть двух моих братьев? Хозяйство разваливалось на глазах, и мама тоже. Когда мне было 10, она стала бросать на меня страшные взгляды, отталкивать и сторониться. Год назад она познакомила нас с одним мужчиной, живущим неподалёку. Люди говорили, он знает её с детства и когда-то она отказалась выйти за него замуж. Говорили, он хочет забрать её к себе, но его ненависть к моему отцу была настолько сильна, что перешла на нас, детей. Я знала, что он тоже, как и семья матери, был беженцем откуда-то из Восточной Европы. Для меня это значилось лишь одним словом – «далеко». Я совсем ничего не знала о тех местах, и меня с ними связывали только кровь и моё имя. Казалось, какой пустяк! Лишь спустя годы я осознала всю их силу. В канун моего 12-летия, глубоко ночью, она ушла из дома, поцеловав меня в лоб – как покойницу – и неплотно прикрыв за собой дверь. Дом впустил в себя страшного человека, который превратил мою дальнейшую жизнь в кошмар.J'entends chanter A la lune montante, j'entends l'oiseau chanter...
Он часто ходил из угла в угол, глядел на меня налившимися кровью глазами и что-то шептал. Он никак не мог решиться. Однажды он ударил меня по лицу. Из носа хлынула кровь. Я умоляла его прекратить, но он лишь ухмыльнулся и снова занёс руку. Он бил меня часто, даже когда я теряла сознание. Он приказал мне забыть имя, и я повиновалась, только бы он перестал. Я больше не была Наиной. Однажды он ушёл и не вернулся. Еды не осталось, воды тоже. Было холодно, и по ночам сквозь щели в брёвнах набегал иней, а после таял и стекал вниз. Мне не оставалось ничего, кроме как пить это. Я узнала, каковы на вкус мох и земля. Выйти я не могла, сколько бы ни старалась. Однажды меня учуяли волки. Они выли и скребли в стены, но совершенно неожиданно ушли, будто бы кто-то прогнал их.Ma jolie, ma si jolie, fille dans la nuit.
Сегодня я проснулась на холодном полу, закутанная в полуистлевшие тряпки, пахнущие псиной и мочой. Я слышу шаги. Мне страшно, потому что я хочу есть, но не хочу боли. Он заходит в комнату и видит, что я плачу. С рыком хватает за грязные спутанные волосы, тащит по земле, но вдруг замирает, качнувшись, и падает рядом со мной с искажённым лицом. Я поднимаю голову и вижу в дверях две фигуры. Одна из них в длинном коричневом плаще на волчьем меху, криво улыбается - мешает луновидный шрам на щеке. Пепельные волосы ниже груди, перья и камни в них. Она красива, молода и стара одновременно. Вторая кутается в чёрную накидку на чёрном лисьем меху. Жёлтые глаза несколько секунд смотрят на бездыханное тело. Она опускает руку, и к пальцам её возвращается всполохами синий огонь. Мне не страшно, но я думаю, что брежу и они пришли убить меня. Сознание уходит само, оставляя в темноте лишь одно слово: Ведьмы.