The stars that lie to you

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в ожидании сигнала выходить на поле, я не смог удержаться, чтобы не полюбоваться искоса Кьярой — ей так шла синяя форменная куртка, — но заметив мой взгляд, она фыркнула и задрала нос. Так, с задранным носом, Кьяра и шла рядом со мной, пока кубок не развёл нас по разные стороны поля. Теперь мне было труднее за ней наблюдать, ведь мы стояли на одной линии, зато было очень хорошо слышно, как она судорожно вздохнула и набрала полную грудь воздуха, готовясь к исполнению гимна. Я невольно улыбнулся и прикрыл глаза, зная, что предстояло пережить моим ушам. — Братья Италии, Италия пробудилась! — старательно выводила Кьяра, и её младший брат наверняка невольно морщился. Для его музыкального слуха громкое, искреннее, но абсолютно фальшивое пение Кьяры должно было быть невыносимым. А мне оно нравилось. Нравилось даже несмотря на то, что впервые она пела это дуэтом с Гарибальди. — Мы готовы умереть, мы готовы умере-еть, Ита-алия позвала-а! — на последних словах голос Кьяры пустил особенно отчаянного петуха, и даже не глядя, я точно знал, какое выражение было в этот момент у её лица. Непреклонность и решительность, ну, или упрямство и дерзость — всё равно, как называть, она была очаровательна в любом случае. Мысли о Кьяре всегда помогали мне не вспоминать о домашнем беспорядке, думы о котором снова нахлынули во время моего гимна — без слов, только музыки. Помнится, у Брагинского тоже были периоды «бессловесного гимна», причём последний совсем недавно. Ну да я не Ваня, мне недостаток патриотизма никогда не грозил. На долю секунды задержав её руку в своей, я насладился мгновенно вспыхнувшей яростью в зелёных глазах. — Не злись, любовь моя, — успел шепнуть я в сторону Кьяры, пожимая руку её брату. Тот радостно улыбнулся мне, так же радостно, как он улыбается всем. Я поймал себя на мысли, что согласен с Гилбертом — Людвиг проиграл только потому, что не смог противостоять этой милой улыбке. Мы разошлись на свои места — я и Феличиано встали к воротам, Кьяра замерла в центре поля возле мяча. Прозвучал свисток, и она успела захватить мяч, но мои игроки тут же перехватили его. Какое-то время они боролись друг с другом, пока Кьяра не столкнулась с моим полузащитником. Она лежала на траве, прикрывая руками лицо, а у меня на мгновение остановилось сердце. Вроде всё оказалось в порядке, и она со своими игроками снова свирепо начала прорываться к воротам, прорываться ко мне, прорываться так, как она всегда это делала — боролась со мной и становилась всё ближе ко мне, всё дороже мне. Прости, любовь моя, но умения у тебя всё-таки не слишком много. 14-я минута. Восстанавливая силы после сражения с Садыком, я решил рассмотреть, кого же я у него отбил. Маленькая, грязная, растрёпанная фигурка неожиданно вцепилась зубами в мой палец, отчего я невольно вскрикнул и стряхнул кусаку с себя с такой силой, что тот ударился о дерево, но тут же вскочил. Глядя на злобно оскалившегося кроху, я не смог удержаться от смеха, несмотря на боль, а слыша в ответ брань, достойную самого дедушки Рима, свалился на спину, не прекращая хохотать, пока Кьяра не замолкла, гневно глядя на меня. 41-я минута. Я застал её стоящей перед зеркалом и прицеливающейся из моего пистолета. Какое-то время я наблюдал, оставаясь незамеченным, но один смешок всё-таки прозвучал, и она обернулась как ужаленная. На миг мне показалось, что Кьяра выстрелит, но узнав меня, она опустила дрожащую руку и разразилась бранью. Отхохотавшись, я подошёл к ней и мягко развернул, преодолев лёгкое сопротивление. Положив одну руку на руку Кьяры, я направил её пальцы, тихо приговаривая в душистый затылок: — Берёшь. Взводишь. Смотришь, чтобы мушка и цель совпадали. Палец убери с курка. Нажимай. 84-я минута. — Для объединения пробил час! — услышал я на подходе к дому Кьяры. Я улыбнулся — она постоянно грозилась уйти от меня, била посуду и устраивала скандалы. Мне это не надоедало, хотя Франциск и Гилберт не раз намекали мне, что это не слишком похоже на нормальные отношения. Я только улыбался в ответ на их недоумение — даже моим лучшим друзьям я доверял не всё, особенно если это касалось наших с Кьярой отношений. Открыв дверь, я приготовился в очередной раз получить помидором в лицо и сначала не понял, почему ничего не произошло. Рядом с Кьярой сидели двое парней, в одном из которых я узнал её брата. — Познакомься, Антонио, — звенящим голосом сказала она и показала на второго, — это Джузеппе Гарибальди. И улыбка медленно сползла с моих губ. 89-я минута. Проворочавшись полночи на кровати, я оставил попытки уснуть и вышел на улицу. Снаружи духота ночи не казалась такой всепоглощающей, и я поднял голову к усыпанному звёздами небу, вдыхая полной грудью. В ночи определённо было что-то не так, что-то заставляло меня неосознанно хмуриться, настойчивой ноткой нарушая безмятежность. Я пошёл на звук, распугивая сверчков, и с каждым шагом всё больше убеждаясь, что слышу именно всхлипывания. Наконец я увидел Кьяру, сидевшую, уткнувшись в коленки, и горько плакавшую. Я присел рядом, не говоря ни слова. Наконец она заметила меня и, зло блеснув глазами в мою сторону, прошипела: — А тебе чего тут надо? Убирайся! — Услышал, что ты плачешь, и пришёл, — ответил я с улыбкой. — Хочешь помидор? — Да не нужен мне твой помидор! Она вскрикнула, выхватив из моей протянутой руки овощ, чудом уцелевший в кармане, и уже было замахнулась, чтобы запустить его в кусты, но передумала и бессильно опустила руки. — Брат говорит, что не хочет со мной жить, — прошептала она, глядя на помидор в своих руках. — Говорит, что я грубая крестьянка, что я отсталая и зависимая от мафии. На глаза Кьяры вновь навернулись слёзы. Я мягко прижал её к себе и принялся шептать бессмысленные утешения, пока она колотила меня по груди кулачками и твердила сквозь слёзы: — Это всё ты виноват, ты. Это из-за тебя я такая. Ты во всём виноват. Я виноват перед тобой, любовь моя, но лишь тем, что слишком сильно люблю тебя. Матч закончен. Я снова чемпион. Проходя мимо раздевалки итальянской команды, я услышал крики, в которых многократно повторяются слова «террони» и «полентоне». Улыбнулся и пошёл дальше. Наверное, Кьяра единственная, с кем её брат забывает о своей позиции всеобщего любимца. Наверное, она единственная, с кем невозможно вести себя прилично. Наверное, именно поэтому я так сильно люблю её.