Сквозь время

Lacrimosa - Requiem Mozart l'Opera Rock – Quand le rideau tombe

Я снова слышу эти звуки. Да, сегодня они настойчивей, чем обычно, несдержанней. И в этом их прелесть. И каждый раз они так точно отображают то, что у меня на душе, что порой бывает страшно. Я знаю, что это не мои собственные «мелодии», не мои фантазии… Эти звуки уже успели закрепить на бумаге и очень давно… Мне кажется, я вижу, как белое перо скользит по пергаменту и выводит эти ноты. «Слишком много нот»? Нет, их никогда не бывает много в Вашей музыке. Она божественна, прекрасна, пленительна... Нет слов, способных описать всю ее прелесть. Мне грустно каждый раз просыпаться, отрываясь от очередной сонаты, сочиненной при свете одинокой свечи. Каждый раз остается некий осадок, что так не должно быть, пора прекратить думать об этом. Но я не могу себе отказать в удовольствии снова видеть эту хрупкую фигуру мужчины, сидящего за клавесином и старательно выписывающего аккуратные линии из нот. Я наблюдаю за Вами со стороны, стараюсь подмечать любую мелочь, уж простите мне мою слабость, но устоять перед Вашим обаянием невозможно. До сих пор не понимаю, зачем Вы прячете свои такие мягкие пшеничные волосы под этими ужасными париками, и зачем снова пудрите лицо, если оно и так словно мрамор. Как Вы не поймете, что Вам не нужно наряжаться, чтобы на Вас смотрели? Зайди Вы в зал такой, как сейчас, все бы подумали, что ангел спустился с небес. Вы не похожи на остальных, отличаетесь даже манерами. Грация в каждом жесте, благородство в каждом вздохе. А этот огонь в глазах и не спадающая с уст улыбка еще более выделяют Вас из этого серого и скучного общества, в коем Вы вынуждены находиться. Я слышал однажды Ваш разговор с женой. Вы тогда ей рассказывали, что при дворе Вас частенько называют шутом и попугаем из-за Ваших ярких камзолов. Я бы обиделся на такие слова, но Вы лишь смеялись над этим, радуясь, что на Вас лишний раз обратили внимание. С недавних пор приучил себя называть Вас на «Ты», ведь согласись, глупо уже столько времени обращаться к тебе как к незнакомцу, мы ведь стали почти что друзьями за эти годы… Годы одного сна. Я знаю почти всю твою жизнь, я о ней и раньше слышал, например, от отца, или от учителей. Тебя всегда ставили в пример, как самого одаренного музыкальным талантом человека всех времен и народов. Но мало кто знает твою настоящую жизнь. Вернее, ее не знает никто, кроме меня… Последнее время почти нет заказов, а брать учеников для тебя слишком утомительно, но главное, ты боишься не оправдать их ожиданий. Деньги заканчиваются слишком быстро, но довольно часто тебе все же удается найти работу. И вот тогда ты счастлив. Ведь музыка – твоя жизнь. Сложно представить тебя без нее. Ее стройные нити оплетают тебя словно кокон, но не удушая, лишь поддерживая. Но музыка не единственная подчиняет твою душу. Есть еще Он. Тот, кто скрывается под напускной отрешенностью и высокомерием, кто предпочитает играть черными фигурами, тот, кого считают твоим злейшим врагом. Но мы же оба знаем правду, знаем, что это лишь маска. Стоит ему поймать взглядом твою фигуру в толпе, как его глаза теплеют, и тогда уже нечего и говорить об уединенных встречах… Когда только вы вдвоем и музыка, любимая обоими, вы будто пропадаете для остального мира, не замечаете ничего вокруг. Только любовь. Только нежность. Ни грамма похоти или любого другого «грязного» чувства. Не сомневаюсь, что ты тоже помнишь ваш первый поцелуй. Вы тогда вдруг ни с того, ни с сего начали ругаться, обвиняя друг друга не понятно в чем. Кажется, тебе не понравилось его изменение в партитурах, а он упорно настаивал на своем. С каждым словом ты лишь больше распалялся, особенно если он пытался тебя успокоить. В итоге, не выдержав этого нескончаемого словесного потока, он решил заткнуть тебя, причем весьма действенным способом. Он вдруг резко притянул тебя к себе и жадно поцеловал, будто кто-то может отнять. Поначалу ты опешил и даже пытался протестовать, но потом сам обвил руками его шею и начал отвечать также страстно. Вы сплелись в крепкие объятия, не желая останавливаться. Даже задыхаясь, вы все равно продолжали терзать друг друга, наконец, открывая свои сердца. А ведь раньше ты переживал, что твоя любовь обречена на провал, что если он узнает, то не захочет даже видеться с тобой, начнет презирать. Но этот поцелуй все исправил. Все недомолвки, все случайные взгляды, все скрытые желания – всё то, что вы оба прятали друг от друга, боясь быть раскрытым. Глупцы, по вам всегда было заметно, что ваши чувства далеки от простой дружбы. Но, похоже, это замечал только я, ибо все остальные говорили, что нет более ярых соперников и врагов, чем вы. Наконец, оторвавшись от, теперь ставших родными, губ, вы обескуражено смотрели друг на друга, не веря в то, что это произошло. Он пытался оправдаться, загладить «вину», все еще боясь потерять тебя, а ты лишь улыбался в тот момент, слушая его почти бессвязную речь и подмечая блеск желания в его глазах, который ему так и не удалось скрыть. Прерывая его на полуслове, ты жарко шепчешь ему на ухо «я не отпущу вас, хитрый итальянец» и снова целуешь, но уже более нежно и чувственно. Это как подтверждение решения. Это означает конец бессонным ночам, конец душевным страданиям обоих. Не знаю, когда я понял, что влюблен в тебя. Не правда ли глупо? Не смотря на то, что твое сердце окончательно и бесповоротно занято, и что ты лишь снишься мне, я все равно понимаю, что влюблен в тебя, Моцарт. С такими заявлениями только в психбольницу отправлять. А я все равно каждый вечер, укладываясь спать, представляю себе тебя… Мечтаю, чтобы ты увидел меня. Но это невозможно, особенно если вспомнить, что это лишь сон, тем более мой «неконтролируемый» сон. А всё потому что все эти «воспоминания» будто бы именно «воспоминания», а не мои фантазии... Я ревновал, сильно. Но что я мог сделать? Ты так далеко от меня и в тоже время так близко, только руку протяни… Как жаль, что это лишь очередной сон. Он был очень чутким человеком, очень ласковым по отношению к тебе. Он любил тихо звать тебя «Ами», когда вы засыпали вдвоем на твоей или его кровати, усталые и довольные, или когда вы просто были наедине, когда нежность витала вокруг вас двоих. Он никогда более не скрывал своих чувств, лишь на время прятал их, когда приходилось появляться на публике. Но и тогда вы умудрялись ласкать друг друга взглядами через хрусталь бокалов с багряным вином, кружащим голову. Но даже вино не пьянило так, как близость родного сердца. Ваша любовь была нежной, как цветок лилии, и в тоже время страстной, как ураган. Вы будто жили друг для друга. Он дарил свою уверенность и спокойствие, ты – радость к жизни и доброту. Один дополнял другого. Вы такие разные, как черная тень и яркое солнце, но и такие похожие. Музыка была для вас жизнью, а смысл ей придавала ваша любовь, как бы приторно это не звучало. Проживаю твою жизнь день за днем, каждый твой вздох… Уже сложно отличить фантазию от реальности. Но я все еще с уверенностью могу сказать, что люблю тебя… Это так эгоистично с моей стороны. Прошу, прости, но это чувство сильнее меня. Я знаю, что он навсегда будет занимать все твое сердце, но позволь хотя бы издалека за тобой наблюдать?.. Однажды я понял, что ты умираешь. Это происходило медленно и практически незаметно… до недавнего времени. Кашель усиливался, а боли становились все ощутимее. Денег на лекарства и докторов не было категорически. А от помощи ты отказывался. Особенно от Его помощи. Неужели ты не видишь, как сильно он за тебя переживает? Его беспокойство с каждым днем все усиливается. А ты упорно продолжаешь делать вид, что все в порядке... Ни черта не в порядке! Просто так люди не падают в обморок посреди дня. Мне кажется, что ты просто боишься показаться слабым, но пойми, это не слабость. Просить о помощи, о поддержке – не слабость. Тем более если человек рядом с тобой сам теряется, стоит ему заметить на твоем лице или в поведении легкое изменение. Все началось еще до того дня, когда в дождливый вечер в твой дом пришел незваный гость. «Черный человек». Он был будто сама смерть, от него веяло могильным холодом и болезненной тоской. Заказ реквиема – вот причина его визита, а взамен предлагает большие деньги. Но ты подсознательно чувствуешь, что что-то не так… Уже давно практически все придворные Вены вставляют тебе палки в колеса. «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро» провалились. Оставалась надежда, ведь еще есть «Волшебная флейта»... Но они не приняли твои творения. Ни одной ноты. Лишь один человек, почти не дыша, вслушивался в твою очередную оперу… Но даже он был не в силах помочь поправить твое положение при дворе. Уж слишком ты был своенравен. Вольнодумец. В этом твое благословение, в этом твое проклятье. А теперь этот реквием… Это подорвало твое душевное равновесие. И, как еще одно добавление к телесным мукам, ты получил нервное потрясение. Да, ты внутренне уже догадываешься, что он предназначен для тебя. Как горько, как печально умирать так и не доказав своей точки зрения, не поставив «на место» эту капризную публику, так долго насмехающуюся над тобой. Ты никогда не любил Вену, а Вена не любила тебя. Тогда почему же сейчас, спустя столетия, в этом городе все вокруг украшено твоими портретами, каждый хочет показать, что вот он «действительно» тебя уважает, что все они горды тем, что ты жил столько лет в их городе? На мой взгляд, это похоже на бессознательные попытки оправдаться перед тобой. Ведь все они, прародители и их потомки, жалкие лицемеры. Да и не только они. Все люди лицемеры. Доброе, не запачканное грязью общества, сердце всегда было трудно найти. Но ты был этим сердцем. Чистый, светлый, невинный, как ребенок. Таким как ты всегда завидовали и хотели осквернить, унизить, уничтожить. Потому что в этом жестоком мире нет места… для ангелов. Им подрезают крылья, чтобы не дать улететь, их заковывают в кандалы и сажают в золотые клетки, лишь бы только не давать свободы. Ведь на фоне ангела еще более четко видны все пороки, которые они так стараются скрыть. И им ненавистно осознание того, что кто-то лучше их самих. Люди всегда были глупцами. Сегодня наша последняя встреча. Сегодня пятое декабря, день, когда все закончится. Ты лежишь на кровати в окружении смятых одеял и простыней. У тебя нет сил, чтобы подняться и поприветствовать гостя. Он стоит в дверях, не решаясь войти. Его останавливает не твой внешний вид или бедность твоей комнаты, нет, ему не дают войти грозный взгляд и угрожающие речи твоей жены. Она запрещает ему даже приблизиться к тебе. Она ведь всегда его недолюбливала, не доверяла и была против вашей дружбы. А ты никак не мог понять, за что такое отношение к такому прекрасному человеку. За столько лет вашего с ним знакомства Констанция так и не привыкла к частому присутствию Сальери в вашем доме. Она всегда считала его опасным человеком, верила во все эти россказни, что он принесет тебе одни лишь несчастия… Бедная, милая Констанция, она так не права. Но ни ты, ни, уж тем более, я ее не можем осуждать. Ведь она и не догадывается об истинной сути вашей «дружбы»… и никогда не узнает, что ты любил его больше жизни, и он отвечал тебе тем же. Узнай она это, без сомнения, она бы долго плакала от горя и осознания того, что ваш брак не стал для тебя чем-то «божественным и нерушимым». Нет, не этого ты хотел бы для нее. «Оставь нас, дорогая, - тихо шепчешь ей. После очередного приступа кашля твой голос совсем охрипший и слабый, что его едва можно расслышать. – Я хочу, чтобы он был рядом со мной в час моей смерти - это мое последнее желание». Ты знаешь, что она не сможет тебе отказать. Она подходит к тебе, целует лоб, поправляет выбившийся край одеяла и, не гладя на Сальери, уходит из комнаты. А он, наконец, будто почувствовав свободу, почти подбегает к тебе, падет на колени возле твоей кровати, берет твою исхудавшую руку и прижимает ее к своему лицу. «Боже, почему это происходит? – убитым голосом едва проговаривает он. – Почему мы здесь, в таком положении? Почему мой любимый умирает, почему я не могу занять его место, умереть за него, лишь бы дать ему жизнь? Почему ты так жесток, Господи?» «Не обвиняй Его – это грех, - спокойно просишь ты. – Я благодарен Богу за то, что мы встретились, что мы столько лет были вместе, хотя множество раз нашу связь хотели прервать, но этого не произошло. Прошу, не думай о том, что, возможно, это мои последние минуты, просто будь рядом, не уходи, не сбегай, я не вынесу одиночества, - почти плачешь, - не смогу без тебя. Никогда не мог». «Ами, милый, любимый мой, - перебирается к тебе на кровать, садится ближе, чтобы ты мог сам до него дотянуться, - не говори таких вещей, не убивай последнюю надежду, я еще хочу верить, что ты поправишься». «Мы оба знаем, что это неизбежно, и оба понимаем, что никак не можем повлиять на… финал» Он не отвечает, просто грустно смотрит на тебя, протягивает руку к твоему лицу и заправляет за ухо светлую прядь, попутно нежно гладя по щеке. «Не нужно ли тебе чего-нибудь? Может, воды?» – не отрывая от тебя взгляда, задает, наконец, вопрос, чтобы хоть немного развеять эту напряженную атмосферу. «Лучше вина, - откликаешься на его слова, – открой ту бутылку, что ты подарил мне на нашу последнюю «годовщину», она стоит на нижней полке, в шкафу. Я не хотел ее начинать без тебя», - смущенно отвечаешь на его чуть вопросительный взгляд. Разлив по бокалам напиток, он подносит один к твоим губам, но ты перехватываешь его запястье и осторожно сжимаешь тонкую ножку сосуда другой рукой. «Давай выпьем за нашу дружбу, за нашу любовь, за все, что было между нами и что могло бы быть», - с напускной торжественностью приподнимаешь бокал. «Выпьем за музыку, которую рождали наши сердца, за пасмурные дни, когда ты был вынужден оставаться у меня, дабы переждать непогоду, что давало нам еще хотя бы час уединения; за тихие вечера у камина и не тихие ночи, за все то, что ты внес в мою жизнь, - в тон тебе произносит он. – Ты – лучшее, что случалось со мной, Ами», - едва слышным шепотом добавляет он. Но ты слышишь и улыбаешься ему так же беззаботно, как раньше, будто и не было этой ужасной болезни. «До дна?» «До самого конца» Вино обжигает тебе горло и оставляет алые капли на бескровных губах. Но ты будто бы не замечаешь всего этого, не желаешь замечать что-то еще кроме этого красивого темноволосого и кареглазого мужчины напротив тебя, который изменил всю твою жизнь, в которого ты всегда, с самой первой встречи, был влюблен без памяти. Ты и не надеялся на что-то, лишь хотел быть рядом с ним, стать для него другом, а когда твои чувства нашли взаимность в его сердце, твоему счастью не было конца, ничто не было способно разлучить вас… ничто, кроме смерти. «Мой реквием… Я его так и не закончил, - с какой-то грустью говоришь ты. – А ведь эта музыка в моей голове так прекрасна, я слышу ее все время: утром, днем, ночью. Она не дает мне покоя, но у меня уже нет сил даже на то, чтобы разговаривать, не то, что встать, - еще более подавленный голос. – Надеюсь, мой ученик, Франц, его закончит за меня. Там остались мои записи, наброски… это поможет ему…» «Не напрягайся, - он кладет свою руку тебе на плечо, - и не стоит так волноваться из-за этого реквиема. Не падай духом. Ты сам его закончишь, а потом сыграешь его для меня, как раньше это делал…» «Уже ничего не будет как раньше, - прерываешь его на полуслове. - Уже ничего не будет», - добавляешь с пугающей уверенностью. Он старательно отводит взгляд от твоего лица, не желая видеть, как ты сам «выносишь себе приговор», он лишь сильнее сжимает руку на твоем плече. «Поцелуй меня», - неожиданно просишь. Твой голос такой умоляющий, такой слабый и неживой, будто шелест листьев. – «В последний раз… Прошу, поцелуй на прощание…» - уже совсем на пределе слышимости, будто бы силы с каждой минутой покидают тебя, и тебе стоит неимоверных усилий просто не закрывать глаза. Склонившись над твоим лицом, он ловит твой последний вздох, припадая к губам, бережно накрывая их своими. Он часто говорил, что твои губы сладкие, как мед, и нежные, как лепестки розы. Сейчас же они были с привкусом лекарств и недавно выпитого вина. А еще к этому примешивалась… горечь. Горечь смерти. Он уже понимает, что это конец. Он видит, как тускнеет взгляд твоих небесно-голубых глаз, как на твоем лице застывает выражение отрешенности и спокойствия. В его глазах стоят слезы, сдерживаемые только чисто итальянским упрямством. Но еще секунда, и он, уже не контролируя себя, крепко сжимает в объятьях твое бездыханное тело, покрывает твое бледное лицо поцелуями и собственными слезами. Он содрогается в рыданиях, не в силах сдержать стон раненного зверя. Это больно, это очень больно - кого-то терять. Невыносимо трудно поверить, что человек, которого ты любишь, сейчас лежит в твоих руках мертвый, безжизненный… Что он больше никогда не улыбнется тебе своей солнечной улыбкой, способной растопить лед даже самого закостенелого сердца, никогда не поцелует так, как это умел делать только он… Он так любил тебя, как я не в силах. Я знаю, что для него жизнь померкла вместе с твоим уходом. Только подумай, ведь про этого человека люди потом скажут «убийца», «завистник»… Про него, человека, не способного ни на какое злодеяние, человека с добрым и честным сердцем… Просто людям интересна трагедия, накал чувств. Они будут выдумывать легенды об «отравителе», будут порочить его имя, не желая знать «правды». Люди всегда были глупцами… Я просыпаюсь. Все кончено. Но теперь я знаю, что должен сделать. Продолжить. Вот моя роль в этой истории. Теперь мне есть к чему стремиться, есть ради чего жить… Это все она, Lacrimosa. Реквием. В ней твоя душа, твое начало и твой конец. В ней твое сердце и твои слезы… Маэстро, Вы позволите мне завершить ваше дело? Я клянусь вашей памятью, что стану достойным наследником. Ты же всегда будешь рядом, не так ли, Ами?..