Это Детройт, детка.

Ким Джонхен не любил, когда ему кто-то мешает. Неважно, что он делал: пил кофе, играл в компьютер или же переходил дорогу. От мелочей до самых глобальных проблем, он не любил, когда его отвлекают. Ему не нравилось так же то, что его постоянно выдергивают из той спокойной рутины, в которую он только-только вошел. Только привык. Только понравилось. Но тут же дергают, заставляют менять обстановку, менять отношения…и одно из этих отношений – отношение к жизни. Раньше всегда все нравилось. Раньше Джонхен всегда улыбался. А сейчас приходится строить из себя невесть-знает-что за пределами собственной комнаты. Нужно выглядеть, как плохой парень, потому что это… Детройт, детка. Когда родители Джонхена сказали, что ему нужно уехать из Кореи, потому что у их семьи какие-то проблемы и прочие детали, которые подростку решили не пояснять, парень был мягко говоря в шоке. Когда ему сказали, что он должен поехать в Америку к какой-то там дальней родственнице, то по десятибалльной шкале его удивление достигало отметки примерно пятнадцать. А может быть, даже больше. В любом случае, зашкаливало прилично. Впрочем, семье всегда было наплевать на его мнение, потому что: ну кого интересует мнение парня, который ни по корейскому летоисчислению, ни по европейскому еще до сих пор не достиг совершеннолетия? Джонхену тоже было все равно. Ему было хорошо в Корее, ему нравилось общаться с его другом Минки и, скорее даже не другом, а знакомым, Минхеном, последний из которых приходился ему еще и одноклассником. Не сказать, что у Джонхена были хорошие впечатления на счет Минхена, но тот никогда не упускал возможность повиснуть на его шее, чего Минки никогда не делал и, быть может, как раз этим куда больше расположил к себе Кима. Они нередко все втроем попадали в переделки, любили издеваться над соседом Минхена по этажу Донхо. Они не делали ничего противозаконного, однако тогда казалось, что они преступники со стажем. С переездом Джонхена все изменилось. Тот самый «друг» Минхен не писал и не звонил, несмотря на то, что клялся делать это каждый день. Рен стал звонить пару раз в месяц по скайпу, рассказывая о том, какая скучная жизнь в Сеуле. Куда чаще он слушал рассказы Джонхена, которому было что рассказать. Очень даже было что. Детройт, город, в который его отвезли – самый неблагополучный город Америки. Женщина, к которой его привезли – человек отношения наплевательского и похуистического, мол, «что хочешь, то и делай, если умрешь , я особенно сильно переживать не буду». Джонхен жил в районе гетто, что не могло не «веселить» - по утрам, во время похода в школу шанс того, что тебя найдут под забором с ножом в ребрах рос буквально в геометрической прогрессии. И сейчас Джонхену казалось, что лучше бы он попал в такой же гетто район, только где азиаты, нежели афроамериканцы. Хотя, кто знает, каков уровень жестокости у всех этих людей. Первое время Джонхену только и делали, что присвистывали вслед, громко обсуждая его задницу и то, в каких бы позах поимели бы такого «ну пиздец блять как похожего на бабу поцана, у которого, скорее всего, даже хуя с яйцами нет». Джонхен даже пару раз подвергался сексуальным домогательствам со стороны своего «друга» по школе Джона, который приставал к нему прямо в доме той женщины, у которой Ким жил. Вот только ей, похоже, было плевать, что какой-то негр пихает свои грабли в трусы к ее племянничку. Благо, Джонхен уже тогда смекнул, в чем дело, и быстро поставил парня на место ударом в солнечное сплетение. Нельзя сказать, что ему это сошло с рук. Вторым этапом его проживания в Детройте стало то, что теперь изнасиловать его никто не хотел – если только что, как говорится, добить. Теперь его хотели жестоко разукрасить где-нибудь в подворотне, и Джонхен думал, что уж лучше так, чем быть униженным каким-то отморозком, который даже два на два умножить не сможет. Кстати об образовании – Джонхену пришлось его бросить, наплевав на свою мечту выучиться в Гарвардском университете, раз уж оказался в штатах. То, ГДЕ он оказался, ставило крест на всем его будущем. Как и на прошлом, в принципе. Родители предпочитали не звонить своему сыну, заставляя того периодически задумываться: где он оплошал? Всегда хорошо учился, никогда не нарушал правила, не связывался с плохой компанией, не водил девчонок домой… Он не понимал, за что. За что этот мир такой жестокий, черт возьми. Мозг отказывался верить в сказки, поэтому Джонхен, который в нынешних краях получил прозвище JR, сокращенное от Junior Royal, сразу же просек, в чем фишка. Его просто бросили. И родители, и его друзья. Если Минхен еще в Корее не давал даже надежды на то, что они будут вечными друзьями, то Минки даже звонил ему в Америку несколько месяцев, пока просто не сменил аккаунт в скайпе. А других связей с ним не было. Джейа было насрать, потому что он теперь совершенно другой человек. Не тот славный парень, что постоянно улыбался и знал ответ на вопрос учителя даже тогда, когда не слушал. Сейчас Джонхену было глубоко наплевать на все, и за пазухой у него всегда при себе был нож. Он не терпел издевок и сразу лез в драку, ненавидел пошлые шутки, если они касались его драгоценного зада, а еще терпеть не мог весь мир и всех этих людей. За его вполне обоснованной агрессивностью скрывалось отчаянье, которое он не признавал даже сам себе. Он просто отказывался верить в то, что он сорвется. Потому что такие как он – они не должны ломаться, раз уже пережили столько всего. Но Джейа не знал, что для того, чтобы чаша переполнилась достаточно одной капли. Джонхен не знал, за что он вообще боролся. У него не было друзей, зато были те, кто за него. Были и те, кто против, и все это выливалось в слишком частую даже для Детройта поножовщину с морем крови. Нередко проливалась кровь и самого Джейа, главаря одной достаточно большой группировки, которая, чаще всего, и являлась зачинщиком всех этих происшествий. Но, господи, как же все это осточертело! Джонхену становилось удушливо плохо от того, что его жизнь проходит слишком бессмысленно. Все таки он не из тех, кто может спокойно проживать в гетто районе, устраивать драки чисто ради веселья и пробовать наркотики. Белый порошок в маленькой черной коробке красовался прямо на столе, на самом видном месте в комнате Джонхена, но его "тете" было наплевать. Всем было плевать. В том числе ему. Он ни разу даже не брал эту коробку в руки, разве только что повертеть. А потом ставил обратно в нерешимости. Все таки, он нерешительный. Все таки, он не такой. Чтобы сорваться, Джонхену понадобилась всего одна капля. Одна капля его достоинства, которое так безжалостно втоптали в землю и смешали с грязью. Первый этап, казалось бы, давным-давно пройден, но жизнь дала Джейа понять, что она циклична. И когда парня изнасиловали в три часа ночью рядом с тем круглосуточным магазинчиком, в который он наведывается каждую ночь, когда приспичит выпить баночку колы, трое чернокожих верзил, Джонхен понял, что бороться-то, в принципе, не за что. Потому что такая жизнь – не жизнь, и такого он не пожелал бы даже своим бывшим друзьям или родителям, которые так безжалостно бросили его на произвол судьбы. Забраться на крышу семидесятиэтажного Detroit Marriott at the Renaissance Center не составило особенно сильного труда, потому что охранники отеля, по счастливой случайности, мирно-тихо спали на своем служебном месте. Джонхен понял, что это не просто совпадение, что это знак, побуждение. Что он должен это сделать. Покончить со своими страданиями. Ему надоело жить жизнью тех, кого всю жизнь презирал. Это так хреново, становиться тем, кого ненавидел все время. Высотки всегда открывают просто прекрасный обзор. Сейчас Джонхену кажется, что если бы власти не захотели этого – то Детройт процветал бы и дальше, как в двадцатом веке, до начала всего этого упадка и ссылок людей, которых и людьми не назовешь, в это место. Похоже на канализацию, в которую сливают все отходы. Так мало живого осталось, действительно цивилизованного. И человечного мало осталось. Всем уже давно наплевать на чувства других людей, да и на свои чувства всем, в принципе, тоже наплевать. «Никто не останется собой, если попадет сюда», - думал Джейа, поднимая глаза к небу. Стоять на краю небоскреба приносило какое-то мнимое удовольствие, от которого скручивало живот, но парень не был уверен, что это не от страха. Потому что он боится прощаться с этой жизнью, какой бы дерьмовой она была. Ему страшно перед неизвестностью. Так же страшно ему было в самолете, когда он покидал родную страну в одиночестве и летел навстречу неизвестности. И тогда его страхи оправдали ожидания, что если и в этот раз все окажется точно так же? Никто не гарантировал лучшей жизни после того, когда все закончится. Более того, никто не гарантировал жизни вовсе. Джонхену тяжело представить, что спустя шаг и около минуты полета, настанет полное, беспросветное ничего. Просто темнота, чернота и никакого осознания. Это слишком тяжело представить, представить – что тебя нет. Это даже не похоже на сон, это…несравнимо. Наверное. Так Джонхен думал, мешкаясь и не решаясь сделать шаг. Но вспомнив все то, что ему пришлось пережить, он просто пришел к одному единственному верному, как ему самому казалось, решению. «Слабак», - напоследок подумал Джонхен, прежде чем шагнуть прочь с крыши семидесятиэтажного здания высотой в двести двадцать два метра… Джонхен ненавидел. Джонхен ненавидел этого парня всеми фибрами своей души. Он не мог понять, зачем тот выдернул его из объятий воздуха в последний момент. Зачем дернул за ткань кожаной куртки, да с такой силой, что та даже немного потрескалась. Зачем ударил по лицу. Джонхен не понимал уже несколько месяцев. Он не понимал, что он делает в доме этого самого полицейского, которого ненавидит всеми частями тела. Этот парень, так безумно похожий на принца, а может даже и короля, забрал его к себе после того как узнал, в каких обстоятельствах оказался парень. И ему было глубоко наплевать на то, что Джейа - несовершеннолетний оболтус, который постоянно напоминал ему о своем возрасте и грозился подать на Аарона, как потом выяснилось, в суд за совращение несовершеннолетних, а может даже за изнасилование. По словам самого Джонхена, он сам еще не решил, о чем именно поведает суду. Не то чтобы Джейа такое чмо. Он сам понимал, что с этим полицейским он как-то даже теплеет. Возвращается обратно в прошлое. Жизнь циклична. И он снова стал добрее, правда только немножко, и начал улыбаться. Хотя ненавидел этого Аарона так сильно, что портил его имущество в надежде на то, что старший его выгонит. Но тот этого не делал, заставляя бывшего главаря одной из гетто-организаций ненавидеть его еще больше. За что? За доброту. За то, что не дал ему покончить с собой. За то что выдернул его из привычной рутины. Джейа просто ненавидел это. Ненавидел, когда решают за него, а Аарон решил, что здесь ему будет лучше. Решил, что так будет легче контролировать попытки суицида, поэтому когда Джонхен демонстративно хватался за лезвие, у него его тут же забирали. Джейа впервые видел такого преданного своему делу копа. А может дело и не в работе вовсе. От ненависти до любви один шаг, точно так же как одной капли хватает, чтобы перевесить чашу весов. Джонхену стало привычно с Аароном, Аарон стал рутиной, которую младший так любил. Любил и не понимал совершенно. На руках Джейа крови столько, что не отмыть даже мылом, даже если драить до такой степени, что кожный покров полностью сотрется. Ему за это – ничего. Ни тюрьмы, ни колонии. Да даже хоть какого-нибудь маленького наказания! Джонхен думает, что ему какие-то бонусы прямо-таки переломились. Один такой большой бонус, у которого волосы отливают красным. Не сотрешь так же как и кровь, наверное. Джонхену глубоко похуй на цвет волос человека, который сдернул его в тот день с крыши. Аарону так же глубоко плевать (он предпочитал не выражаться), что Джейа в прошлом – полный подонок. В еще более далеком прошлом, этот парень был просто прекрасным человеком. Аарон это знал как дважды два, сам не зная откуда. Джонхен считал себя везунчиком. Он выжил в Детройте. Его не разыскивают копы. Один из этих копов классно целуется и траха… А еще Джейа умел вовремя закрывать свой рот на замок.