Огромный зал ярко освещен бесчисленным числом свечей - самых настоящих. Запах воска смешивается с ароматом духов - в этом сезоне моден один аромат и присутствующие дамы пахнут почти одинаково. Музыка совсем негромкая и почти полностью заглушается стуком высоких каблуков, шорохом платьев и перезвоном драгоценностей, но танцующим она и не нужна - движения заучены до автоматизма. Пары кружат по залу - ни одного неверного шага, ни одного лишнего вздоха.
Они всего лишь ждут.
Прием по случаю дня рождения главы Семьи - всегда событие. Отличается от подобных мероприятий не только обязательным присутствием новорожденного, но и появлением давно покинувших солнечную Италию некогда ближайших его сподвижников.
Нынешний глава Семьи еще слишком молод и не успел доказать на практике, что опасен не менее девяти своих предшественников, поэтому покушения на него нередки - вряд ли этот бал обойдется без очередного наемного киллера и станет исключением.
Обязательной частью программы является речь - торжественная или приветственная - самого виновника торжества, после которой и начинается настоящий праздник. Но сегодня - как и в прошлый, и позапрошлый раз, и пять лет назад тоже - именинник медлит, ища среди замерших в ожидании гостей столь дорогие ему лица. Но их нет, и он поднимается на несколько ступенек огромной лестницы, заставляя приглашенных запрокидывать головы.
Как в прошлый, и позапрошлый, и во все предыдущие разы - тяжелые двери распахиваются, стоит только Десятому произнести первое слово своей - заранее подготовленной, вычитанной и выверенной до последней многозначительной паузы - речи.
Они всегда опаздывают, но сегодня - не как в прошлый, позапрошлый и все оставшиеся дни - их встречает не раздраженный шепот, а оглушительная тишина. Поводом не появиться на празднестве в честь рождения главы Семьи может быть только смерть или наиболее близкое к ней состояние - но тех, кто был, да и до сих пор остается основой Семьи, не сможет остановить и бледная госпожа.
К ближайшему окружению Десятого Вонголы на этих приемах относятся по-разному: кого-то стараются избегать, с кем-то не любят общаться, кое-кого стараются охмурить, к кому-то могут обратиться с просьбой, а кого-то - чем черт не шутит - даже пригласить на танец. Этих двоих - боятся.
Всегда - почти с самого начала - вместе, всегда - последние лет шесть - безразличные к кому-либо, кроме друг друга и, пожалуй, самого Десятого, они скользят среди расступающихся перед ними гостей единым черно-белым существом. Черным - строгие костюмы, белым - идеально отглаженные рубашки; черным - небрежно обрезанные волосы, белым - седой завиток у виска; черным - серьги, белым - отросшие пряди по плечам.
Среди приглашенных немало тех, кто имеет дело с оружием - самым разнообразным, и тех, кто ведет дела с людьми, этим оружием владеющими. И те, и другие вполне способны заметить, как нервно пробегаются пальцы одного вдоль кармана, нащупывая небольшой кусок пластида, или как другой нежно поглаживает рукоять спрятанного в рукаве ножа.
Эти двое здесь с единственной целью - любой ценой защитить главу Семьи. И, хоть мало кто верит, что покушение состоится здесь и сейчас, их обходят по широкой дуге - слишком свежи в памяти гостей фотографии с прошлогоднего приема.
Фотографии прошлого года, сделанные дрожащими руками официальных представителей властей и немедленно изъятые - вместе с заведенным делом, надежно укрыты в дальнем углу нижнего ящика рабочего стола Десятого. Кроме одной - сделанной всего часом раньше.
Пафосные слова заучены так, что Десятому Вонголе нет необходимости думать о них, чтобы торжественная речь звучала должным образом - и он думает о замершей в дальнем конце зала паре.
Они слишком далеко, чтобы различать мелкие детали, но глава Семьи и так помнит их все - и все чаще задумывается о том, насколько изменились они за неполные десять лет.
Речь наконец-то подходит к концу, и Десятый вновь оказывается в толпе, как обычно, пропуская момент, когда рядом с ним - чуть позади - возникают две высокие фигуры. В триста шестьдесят пятый раз - ровно год, как его никуда не отпускают в одиночку.
***
Прошлый год. Двадцать седьмой день рождения Савады Тсунаеши. Радостный - наверное - день, обернувшийся кровавой драмой - замечательный был бы заголовок для газет, если бы нашелся хоть один, рискнувший писать об этом статью.
Рассказать о произошедшем в подробностях могли только трое - и ни один из них не счел нужным посвятить в них Десятого. А сам глава Семьи запомнил только перекошенные злобой лица неудавшихся убийц и, конечно же, то, что застал в зале, когда вернулся.
Сколько из шестисот приглашенных было замешано в покушении на главу Семьи - неизвестно.
Известно - никто не выжил.
Примчавшийся спасать своих людей - двоих, оставшихся прикрывать отход - Десятый хорошо запомнил скрытую от не в меру любопытных глаз тяжелой дверью картину.
Красный.
Грубые, местами аляповатые мазки густого алого цвета по полу, стенам, даже немного на потолке - кровь. Белые брызги - капли воска на искалеченных телах.
И черно-красное пятно в центре.
Композиция безумного художника, вместо игрушечных болванчиков почему-то использовавшего самых дорогих Десятому людей.
Устало прикрыв глаза, Ямамото стоит среди мертвецов. На коленях перед ним, уткнувшись лицом в его рубашку, замер Гокудера.
Под рукой не оказалось взрывчатки и ему пришлось убивать голыми руками - а он этого очень не любит. Даже сейчас. Особенно сейчас. И все, что остается - гладить серебристую макушку, пачкая волосы - или ладонь? - чужой кровью.
Перешагнув невидимый порог - между безопасным здесь и смертельно-опасным там - Десятый оказывается единственным, кто рискнул приблизиться к ним. Перешагивая через тела, не обращая внимания на мгновенно промокшие модельные туфли, он не может отвести взгляда от настороженно ловящих каждое движение тусклых красных глаз под спутанной челкой.
Десятый помнит, как сам помогал выбирать эти линзы в подарок восстанавливающемуся - слишком медленно - после ранения Хаято, бледному и осунувшемуся. "Ты похож на вампира! - хохотал тогда Ямамото, на руках вытаскивая друга на залитую солнцем террасу. - Сейчас испаришься!"
Это было - два года назад - очень давно.
И почему-то он думает, что, если Ямамото сейчас посмотрит на него, его глаза тоже будут красными - как кровь.
Которой на них на всех слишком много.
***
Этот год - тихий. Страх еще не выветрился, да и скользящие над головами тяжелые взгляды готовых разорвать любого за Десятого Вонголу убийц не прибавляют уверенности.
У дальней стены, чуть соприкасаясь плечами - гарантии жизни главы Семьи. Достаточно надежные, чтобы он спокойно отсылал прочь охрану. Десятый Вонгола полностью доверяет им - всегда доверял; а что густой аромат кровавого безумия все еще окружает их - не страшно. Страх - это для остальных.
Всматриваться в чужое безумие Десятый не любит - и не смотрит, отворачивается, оставляя неаппетитное зрелище менее щепетильным. Он просто хранит смазанное фото, на котором они улыбаются - однажды он, как заботливый Отец большой Семьи, подарит им этот кусочек глянцевой бумаги. Но это потом.
Когда они перестанут улыбаться даже друг другу.
