На перекрестке жизней
— Мой. Челюсть Бэкхёна с протяжным свистом полетела вниз, совершив посадку на серый пол аэропорта. Подзависший Исин приземлился чуть позже. — Похоже, не быть тебе кошатником, Су-а, — немного нервно усмехнулся Бэк. Тао и Крис боялись сказать лишнее слово, переводя лихорадочный взгляд с альфы на омегу. Кёнсу, не веря в происходящее, изучающе смотрел на Чунмёна. У альфы были тонкие, слегка потрескавшиеся губы с маленькой аккуратной родинкой над левым уголком. Прямые брови придавали его лицу выражение безразличия и равнодушия, однако искрящиеся светло-карие глаза создавали совершенно иное впечатление об этом человеке. «Доброе сердце», — подумал Кёнсу, заглянув в улыбающиеся глаза Чунмёна, которые были идентичны с бэкхёновскими. Не до конца уверенный в правильности своих действий омега сделал два шага вперед и прижался к груди альфы, почти невесомо касаясь ладошками сильной спины. Почувствовав, как талию обхватили чужие руки, крепче прижав к себе, слегка дрожавший от волнения Кёнсу стал прислушиваться к своим ощущениям. В объятиях Чунмёна омега чувствовал себя защищенным, а сильные руки, надежно державшие его за талию, словно говорили: «ты важен». Вспомнив слова папы о том, как альфа и омега понимают, что они истинные, Кёнсу носом коснулся шеи Чунмёна и сделал медленный глубокий вдох. Альфа пах бергамотом и лаймом. Кёнсу безумно понравилось такое сочетание запахов, что он решил попробовать еще, на этот раз делая уже короткие жадные вдохи. Однако никакого головокружительного восторга омега не испытал. Безусловно, альфа имел приятный и даже слегка будоражащий запах, но разум Кёнсу остался при нем, а ноги уверенно стояли на земле. Получается, Чунмён не его истинный альфа? Тогда как Кенсу смог оказаться его омегой? Такое разве возможно? — Эй, внезапно влюбленные, — прервал его размышления Бэкхён, — не будем же мы здесь целый вечер торчать? Пора домой. — И правда, — выдохнул Чунмён, с неохотой выпуская Кёнсу из своих объятий, но после взял за руку, переплетая их пальцы. — Пойдем? Не в силах что-либо ответить смутившийся омега кивнул. И пара направилась к выходу под заливистый смех подшучивающих над ними друзей и взволнованно-разочарованные взгляды старших.~~~
— Пап? Отец? Я дома! — Кёнсу повесил джинсовую ветровку на крючок и прошел в гостиную, где старшие были увлечены просмотром телевизора. — Что смотрите? — Шерлока, — ответил Хань, даже не повернувшись в сторону сына. Он сидел по-турецки и держал в руках тарелку с поп-корном, который, пользуясь заинтересованностью мужа, активно поедал Чонин. — Будешь с нами? Серия только началась. — Еще спрашиваешь! — Кёнсу поспешно уселся рядом с Ханем и стал негласным соперником Чонина в поедании поп-корна. Обстановка в сериале накалялась. Хань в нетерпении кусал губы, внимательно следя за действиями Шерлока и местами комментируя: «Завали уже Мориарти! Ты же альфа, в конце концов!», «Да гей он! Неужели не видно? А его любовник и есть убийца! Элементарно же, ну!», «О! Это только что был намек на минет?», — и тому подобное. Следившие больше за эмоциональным омегой Чонин и Кёнсу только тихо посмеивались, поедая поп-корн и периодически вкладывая несколько штучек в открывающийся от удивления рот Ханя. В какой-то момент, когда они вновь полезли в миску за очередной горсточкой вкуснятины, их руки соприкоснулись. По телу обоих словно пробежали невидимые щекочущие искорки. И было что-то запретное, но в то же время такое правильное и трепетное в этом самом обычном прикосновении. Чонин первым одернул руку, мысленно ругая себя за это, ведь впадать в такую крайность и избегать любого контакта с сыном, безусловно, очень глупо. Однако альфа опасался именно этих случайных прикосновений, которые кажутся невинными на первый взгляд, но на самом деле, подобно наркотику, вызывают привыкание, а после и зависимость. Кёнсу разочарованно выдохнул, а в душе остался невидимый, но ощущаемый след от тепла Чонина и горечи обиды. — О! Кёнсу-а, — вдруг воскликнул Хань, когда по телевизору началась реклама. Кёнсу был увлечен своими мыслями, поэтому слегка вздрогнул от неожиданно звонкого голоса, — ты ведь ездил вместе с Бэкхёном встречать его брата? — Су заторможено кивнул. — Расскажи, как прошло. — Нууу… — омега заметно напрягся и слегка покраснел, что не ушло от заинтересованного взгляда старшего. — Все прошло хорошо… — И все? — поднял брови Хань, уверенный, что его сын чего-то не договаривал. — А как его зовут? Сколько лет? Симпатичный? — Чунмён, — тихо ответил Кёнсу, а на его лице появилась кроткая улыбка, — его зовут Чунмён, ему девятнадцать лет и… — омега снова стушевался и закусил губу, — да, он очень красивый. — Омо! — Хань приложил ладошку к губам. — Он тебе понравился? Он твой альфа? А о чем вы говорили? — Папа! — возмущенно воскликнул окончательно смущенный Кёнсу, — Мы… Я не… Он… — омега запинался, не зная, что ему говорить. Он и сам не успел во всем разобраться, а Тао вновь отложил теперь уже два их серьезных разговора. — Молодежь, кто что будет: чай, кофе? — спросил Тао с кухни. Все по традиции расположились в просторной гостиной, в которой был длинный темно-бирюзовый диван, по своей форме напоминающий букву «Г». На диване было девять подушек: две желточного цвета, три коричневого цвета с белым узором, похожим на переплетение тоненьких веточек, две нежно-персиковые и две цвета морской волны. А также два вязаных пледа. Один — из разноцветных нитей, из-за чего напоминал радугу, а второй — кактусового цвета, который очень любил Бэкхён. Рядом с диваном стоял маковый пуфик-мешок, в нем удобно устроился Исин. Бэк, обложившись подушками, сидел на краю дивана, а рядом с ним, прижав колени к груди, — смущенный Кёнсу, который побоялся сесть рядом с Чунмёном, оставив альфу одного на другом конце дивана. — Чай! Зеленый, — звонко отозвался Бэкхён, — и печенье! — А мне кофе с молоком, — спокойно ответил Исин, — и три ложки сахара. — Хорошо. Кёнсу? Чунмён? А вы почему молчите? — Мне так же, как Исину, пожалуйста, — отозвался альфа, — только без сахара. — А мне чай с бергамотом, — Кёнсу посмотрел в сторону Чунмёна и, поймав ответный взгляд улыбающихся глаз, добавил: — и долькой лимона, если можно. Через несколько минут вошли Крис и Тао с подносами в руках. — Итак, — подал голос Тао, когда у каждого из присутствующих в руках была чашка с горячим напитком, — Чунмён, — альфа повернул голову в его сторону, — расскажи нам о себе. Где ты учишься и на кого? Вы с родителями по-прежнему живете в Даляне? — Да, я второкурсник Даляньского медицинского университета. Учусь на стоматолога. Однако отец хочет, чтобы я получил второе высшее образование, а после пошел работать в его компанию по производству компьютерной техники. — Ха! А не много ли он хочет? — слишком резко спросил Тао, после чего почувствовал легкий толчок в бок. Многозначительный тяжелый взгляд Криса из-за чашки слегка остудил его пыл. — Я просто хочу сказать, что ты сам должен выбирать путь, по которому будешь идти. Ведь это твоя жизнь, а не его. — Вы с моим папой очень похожи, — тепло улыбнулся Чунмён. — Он сказал мне то же самое, — Тао на эти слова лишь горько усмехнулся и сделал глоток кофе, разбавленного сладким сгущенным молоком, — и даже пообещал помочь устроиться в одну частную стоматологическую клинику, принадлежащую его другу. На несколько минут повисла неловкая тишина. Чунмён не был любителем такой обстановки, поэтому решил первым нарушить затянувшееся молчание. — А вы, ребята? — обратился он к слегка заскучавшим омегам. — Вы же еще школьники, верно? Куда планируете поступать после? — В Сеульский национальный университет, — тут же заговорил Бэкхён. — Я хочу на факультет музыки, Исин — на юридический, а вот Кёнсу на факультет… — Ким запихнул в рот неугомонного друга печенье, чем вызвал у всех легкий смех. — Социальных наук, — закончил Кёнсу. — Приятного аппетита, Бэк, — хохотнул Исин, получив в ответ обиженное мычание. Дальше беседа протекала плавно и неторопливо. Чунмён рассказывал о своих интересах, омеги рассказывали ему о своих, а старшие наконец-то позволили себе слегка расслабиться, узнавая много новых интересных фактов из повседневной жизни каждого и заливисто смеясь над забавными случаями. — Кстати, братишка, — Бэкхён и Чунмён в ходе беседы успели хорошо сдружиться, поэтому уже свободнее общались между собой, откинув в сторону первоначальную неловкость. Но последующие бэкхёновские слова заставили напрячься всех присутствующих (за исключением, наверное, Исина, который так же невозмутимо, как, впрочем, и всегда, поедал песочное печенье), — что насчет тебя и моего друга Кёнсу? — А что ты подразумеваешь под этим? — вопросом на вопрос ответил Чунмён. — Ты сказал, что он твой истинный омега, — радостно улыбнулся Бэкхён, не подозревая о том, что как минимум двоим в этой комнате хочется как можно скорее закрыть ему рот, — разве нет? — Бэкхён, у тебя совершенно отсутствует чувство такта, — сделал замечание сыну Крис. — Разве я спросил что-то плохое? — надулся омега. Крис уже хотел прочесть лекцию о том, как некрасиво лезть в чужие отношения, но вмешался Чунмён. — Нет, все в порядке, — тонкие губы растянулись в безмятежной улыбке. — И, да, Кёнсу — мой истинный омега, однако позволь сначала нам самим поговорить наедине об этом, хорошо? Я уверен, что после твой друг обязательно тебе все расскажет, и вы сможете в полной мере обсудить эту тему. Верно, Кёнсу? — Чунмён взглянул в сторону молчавшего до этого омегу. Его лицо окрасилось в маков цвет, но было непонятно: от смущения или от злости. — Да, — тихо, но уверенно ответил Ким, — все верно. На несколько долгих минут в гостиной вновь повисла напряженная тишина. Чунмён и Кёнсу неотрывно смотрели друг на друга. Альфа взглядом пытался передать омеге, что все действительно в порядке, и он не станет торопить его с разговором, предоставив время узнать себя получше. Кёнсу смог прочесть это в мягком взгляде светло-карих глаз и благодарно улыбнулся, получив в ответ такую же улыбку. Бэкхёну же было стыдно за свою нескончаемую болтливость и излишнее любопытство, поэтому, не зная, куда деть виноватый взгляд, он опустил его на дно кружки, смотря на плавающую в остатках чая траву. Крис и Тао, сидевшие на середине дивана, с головой утонули в своих беспокойных противоречивых мыслях. На этот раз чересчур затянувшееся молчание нарушил Исин: — А вы знали, что французы называют голубя «летучей крысой»?~~~
Домывая последнюю чашку, Тао снова задался вопросом, почему все это произошло именно с ними. Почему именно Хуан Цзытао и Хуан Ифань оказались одной из тех редких истинных пар? Омега бы и рад утешить себя, мол, он ни о чем не жалеет, а любовь мужа и возможность быть вместе возместили все потери, вот только это неправда. Нет, безусловно, Ифань дорогой ему человек и возможность потерять его равносильна смерти, однако в жизни черноволосого омеги был еще один не менее родной и любимый человек. И его он фактически потерял. Не было ни дня, чтобы Тао не винил себя за свою слабость. Но что он мог? Даже Ифань не посмел перечить воле отца. Родители. Тао ненавидел их. Да, пусть они и позволили им с Ифанем быть вместе, помогли шагнуть в новую жизнь, но какую цену им пришлось за это заплатить? Родители отняли у своих детей самое дорогое, лишив их даже права выбора. И пара не могла пойти против их воли, потому что на кону стояло слишком много жизней. Чашка выскользнула из ослабевших рук и вдребезги разбилась. — Милый, ты в порядке? — услышав шум, Крис заглянул на кухню. — Д-да, все хорошо, — пользуясь тем, что муж не может видеть его лица, Тао быстро смахнул непрошеные слезы и стал поспешно собирать осколки. Но за годы, прожитые вместе, Крис научился чувствовать своего омегу и всегда улавливал даже самые незаметные изменения в его интонации и жестах. Поэтому, подойдя ближе, он аккуратно заключил его в крепкие объятия. От заполнившего душу ощущения любви и заботы стало спокойно, но вместе с тем мучительно больно. Тао хотелось кричать от отчаяния и злости и разбивать все, что попадется в руки. — Прекрати терзать себя, — совсем тихо сказал альфа. — Так ты ничего не исправишь, а только принесешь лишние страдания себе и мне. Ничего уже нельзя изменить, Тао. — Но как же так? — осипшим голосом отозвался омега. — За что с нами так, Ифань? В чем мы перед ними виноваты? В том, что природа распорядилась так, а не иначе? Ведь в этом нет нашей вины. В этом нет нашей вины, Ифань! — Тао сорвался на тихий крик, дрожа и плача в руках мужа. — Да, любимый, ты прав, — все так же спокойно шептал Крис, хотя его сердце изнывало от боли. Хотелось послать все к черту и забыться в алкоголе. Но он больше ни за что не допустит этого. Он должен быть сильным. Ради Тао, который на самом деле слишком слаб и раним, ради Бэкхёна, которого он любит больше жизни и для которого обязан быть защитой и тем, кем тот мог бы гордиться, а также ради Чунмёна, перед которым он так виноват, что не хватит и целой жизни, чтобы искупить вину. — Но всему есть своя цена. — Цена? Речь идет о живом человеке, Ифань! — не выдержал Тао. — О нашем с тобой сыне! Его отняли у нас под угрозой смерти. А за что? За то, что мы все бессильны против природы. — Тао, послушай… — Не хочу ничего слушать! Чунмён — мой сын, а я ни то что забрать его не могу, я даже не могу открыть ему правду! А почему? Потому что его чертов дед – глава триады, который убьет нас, если мы лишим его прямого наследника. Я удивлен, как Шенг еще умудрился уговорить его, чтобы Чунмён сначала окончил учебу. Уже думал, что он прилетит к нам с кинжалом в каждом кармане и татуировкой во всю спину. Господи! А тут еще и Кёнсу! — Кстати, что ты ему сказал? — А что я должен был ему сказать, когда сам не знаю, что делать? Сказал, что поговорим об этом позже… У нас проблемы, Ифань. Очень серьезные. — Я понимаю. — И в этот раз мы не можем остаться в стороне. Мы должны бороться! Ради Чунмёна! Ради нашего сына! Ифань, пообещай мне! — глаза омеги наполнили слезы злости. — Обещаю, Тао, — Крис прижал мужа к себе. — Пусть я умру, но не позволю причинить боль своей семье. Не позволю вновь забрать у нас Чунмёна. На этот раз мы сделаем все, что в наших силах. Стоявший у стены все это время Исин взглянул на свой пустой стакан и понял, что пить ему совсем расхотелось. — Ну, так что, Су-а? — Хань от нетерпения заерзал на месте. — Да не приставай ты к ребенку! — не выдержал молчавший все это время Чонин, чем заставил обоих омег удивленно взглянуть в свою сторону. — Ну, может, не понравился он ему, чего ты… — Вообще-то понравился, — перебил отца Су и вновь покраснел. — Чунмён интересный собеседник, к тому же очень хорошо воспитан. И, кажется, я его истинный омега. Все трое на миг замолчали. Но уже через секунду Хань восторженно вскрикнул, а Чонин сжал руку в кулак, злясь на мгновенно атаковавшие его противоречивые мысли. — Это замечательно, малыш! — обнял сына Хань. — Когда ты нас познакомишь? — Эм, чуть позже, ладно? Он позвал меня на свидание завтра, но… — А не слишком ли вы торопитесь? — чуть более резко, чем хотелось бы, спросил Чонин. — А? Отец, да я даже… — Послушай, сынок, я тебе доверяю, конечно, но нянчиться потом с внуками я не собираюсь. Особенно от какого-то левого альфы. Опешивший сначала Кёнсу не знал, что сказать. Но позже шок сменился гневом, и омега впервые позволил себе повысить голос на отца. — Что? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Нянчиться с внуками? Значит, такого ты обо мне мнения? Альфа всего лишь позвал меня погулять вместе. Между прочим, племянник твоих лучших друзей, а не, как ты выразился, какой-то левый. Да как ты… Как ты только мог сказать такое! Я даже не дал ему согласия, решив в первую очередь посоветоваться с вами! А что я слышу в итоге? Мой родной отец сравнил меня со шлюхой! Замечательно! Я, пожалуй, пойду в свою комнату. — Кёнсу… — Не надо, отец. Все, что мог, ты уже сказал. Извини, но я больше не хочу с тобой сегодня разговаривать. Сказав это, Кёнсу поднялся и ушел к себе. Чонин, проклиная себя, ударил кулаком по ручке дивана. Он совсем не это хотел сказать, но слова сами ядовитой каплей ревности сорвались с его губ. Однако альфа, не желая принимать того факта, что он действительно приревновал своего сына к другому альфе, отчаянно пытался найти оправдание своему поведению. — Чонин, — вновь погрузившись в свои мысли, Ким совсем забыл о сидевшем рядом Хане. В его бегающем взгляде читалось удивление и некий укор, отчего альфа внутренне съежился. — Что это было, Чонин? Объясни. — Хань, я… — Зачем ты сказал такое нашему сыну? — Да потому что переживаю за него! Признаю, я зашел слишком далеко, но ведь это мой сын, я люблю его и волнуюсь. Я вовсе не хотел его обидеть, просто… просто боюсь, что этот альфа… — Заменит ему тебя? Чонин шумно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Как же он себя сейчас ненавидел. — Ты его отец, Чонин. Ни один альфа не сможет заменить ему тебя, пойми. И ни одного альфу он не полюбит так же, как тебя. Ты ведь знаешь это, однако все равно ревнуешь, — Хань тяжело вздохнул, взяв мужа за руку. — Дети растут, милый. Рано или поздно, но нам приходится их отпускать. Однако это не значит, что они перестанут любить нас. Мы были и остаемся их родителями. Взгляни на нашего Кёнсу. Этот милый и всегда искренний омежка… разве он заслужил недоверие? Тебе следует извиниться перед ним. — Ты прав, — Чонин прижал Ханя ближе к себе и поцеловал в макушку. — Вот только вряд ли он захочет меня сейчас видеть… Не то что говорить. — Дай ему время остыть и поговори завтра. Согласно кивнув, Чонин зарекся впредь лучше стараться контролировать свои эмоции. Кёнсу не должен страдать из-за его несдержанности. Тем временем, сидя на полу своей комнаты, омега изо всех сил старался успокоиться, ладонью стирая дорожки слез на щеках. Маленькое сердечко кололо от жгучей обиды. Разве он давал повод усомниться в себе? Ведь даже сейчас он поставил мнение родителей выше своих интересов, в то время как большинство подростков даже не считают нужным вообще что-либо говорить своим родителям. Так почему же отец сказал ему такое? С каких пор он перестал доверять ему? Разозлившись из-за непонимания, Кёнсу решил поступить так, как он считает. Поэтому, приведя дыхание в норму и дождавшись, когда мучительно длинные гудки сменятся ласковым голосом, уверенно сказал: — Чунмён? Я согласен.