Яд.

Первую трубку Мадара выкурил после очередной ссоры с Хаширамой. Можно сколько угодно храбриться и считать себя самодостаточным человеком, но когда ты всю жизнь живёшь в постоянной готовности встретить смерть, когда тебя не понимает единственный друг, и нервы сдают, голова вместе с душой ищут покой. Этот покой Мадара нашёл в опиуме. Ему не хотелось возвращаться домой всё чаще и чаще, поэтому он шёл в опиумные курильни, находящиеся неподалёку от деревни в небольшом городе. И пропадал там неделями. Облокотившись на расписные сёдзи, Учиха лениво перебирал полы простого чёрного кимоно в ожидании новой трубки. Больше всего ему доставляло удовольствие то опустошающее состояние покоя и абсолютной апатии к окружающему миру, что дарили ему «слёзы мака». После пяти-шести порций Мадара засыпал неглубоким, поверхностным сном и перед глазами всплывали самые потаённые желания и мечты, затравленные в дальние уголки сознания. Было приятно вспомнить о том, что забыл когда-то и о чём мечтал. Ему виделись то полные крови врагов грёзы, то видения, настолько спокойные и умиротворённые, что спустя несколько минут Мадара невольно проваливался в настоящий сон с блаженной улыбкой на лице. Его сны становились образом его собственной души, всех её самых дальних закоулков. Было одно сновидение, запомнившееся особенно сильно: равнина, на которой абсолютно всё было покрыто снегом, и каждый след, оставленный в этом измерении, становился похож на красное чернильное пятно, расползающееся кровавым цветком — как тяжёлый росчерк суми-э. Мадара не любил девственно-белый цвет, куда ближе ему был кроваво-красный, цвет крови его врагов, так любезно проливаемой им каждое сражение, массовую баталию или обычную стычку. Потому его забавляло сначала осторожно ступать по снегу, оставляя алые лунки, потом идти по этим же следам, заворачивать, искать другое направление, метаться, путаться в полах своего же кимоно, кружиться, рисуя невиданные узоры, напоминающие томоэ знаменитой техники клана Учиха, его клана. В этом мире он позволял себе дурачиться и вести себя совсем не так, как подобает могучему воину. И каждый раз он умирал. Он погибал духовно, танцуя на крови своих врагов. Взмах рукава и кровавая равнина вновь становилась белоснежной, чтобы окраситься в красный. Новая смерть. Когда-нибудь он не проснётся, неважно, от опиума ли, от раны в груди или от старости. Мадара это прекрасно знал, оттого ему и было всё равно, когда умирать. К тому времени мак стал его верным спутником и символом, вышитым на одеждах. Учиха находил что-то священное и трепетное не только в дурманящем его свойстве, но и в том, каким хрупким и беззащитным казался сам цветок, роняющий лепестки от одного неловкого прикосновения. У него не было выбора. Каждый раз свинцовый туман отпускал Учиху всё неохотнее. Не хватало воздуха, а свет, даже приглушённый, нестерпимо бил в глаза. Мадара понимал, что это самая малая толика его расплаты. Понимал и всё равно продолжал курить, наполняя свои лёгкие тяжелым ядом. Бездна поглотила его. И он смело шагнул ей на встречу.