It's nothing left to say now

Реймонд не поджарый; он костистый, как обтянутый сухой кожей рыбий скелет, зачем-то выставленный под жаркое летнее солнце. Реймонд ухмыляется, прячет пистолет под куртку; волосы его, недавно снова покрашенные, в этом освещении кажутся невыразимо яркими и режут глаза не хуже кислотных цветов. Кажется, он пьян. Похоже на то: на столе сумка (не то полуразобранная, не то недосложенная), бутылка трофейной водки, привезенная из Восточно-Славянской республики, и стопка — такая же трофейная и оттуда же. Казалось бы, зачем, с их-то образом жизни — да вот как-то само получилось. Три года в их сумках попеременно ездила, прямо как талисман какой. Реймонд, наконец, замечает гостью; взмахивает рукой, здороваясь. — Пьешь, и без меня? — спрашивает она вместо приветствия. Он качает головой и фыркает; так знакомо, так привычно. Не презрительно и не раздраженно, скорее, устало. — Не надейся, — отвечает. И продолжает, протягивая телефон: — Посмотри. Она смотрит. Долго, внимательно. — От знакомой, — говорит он, и в эти слова вложено больше, чем кажется на первый взгляд, — из штаба. Хорошая девочка. На экране мобильника — смска. Одно слово. "Беги". *** У машины завязывается диалог, короткий и емкий. — Я поведу. Тебя ищут активней. — А ты приметней. Сколько раз говорила состричь это непотребство, так нет же... — Джесс, не начинай. Она отпихивает Реймонда локтем, стучит по стеклу у водительского места. — Ключи. — Черт с тобой. Держи. *** Слово "скучал" похоже на шорох гравия под колесами и шуршание оседающего на асфальт песка, сдутого с привычного места воздушным потоком от случайной машины; но куда сильнее оно напоминает Реймонду тот неопределимый звук сметаемых с деревянного стола засохших хлебных крошек. Реймонд не может сказать, почему так, но к этому точно не имеют отношения ни семья, ни детство. Но если пойти по скользкому пути ассоциаций дальше, можно увидеть обжигающее итальянское солнце, заглядывающее в распахнутое окно, старые, застиранные занавески, вздымающиеся пузырями от каждого ветерка, небрежно брошенную на спинку кресла сине-голубую бейсболку. Можно увидеть небольшую, заставленную всяким хламом комнатушку, множество коробок, словно хозяин квартиры собирается переезжать, старую черно-белую фотографию женщины с младенцем на руках и лежащий совсем рядом пистолет. Можно вспомнить крики чаек и запах моря, кружащий голову; и старинные каменные здания, и узкие улочки, и горячую брусчатку, и развешанное по балконам белье, и раздающееся вслед торопливым шагам эхо; и слабый страх, засевший под ребрами крепко, словно коготь хантера, и волнение, и глубоко зарытую надежду. И то, как эта надежда полыхнула в конце концов, затопила все тело, захлестнула разум приливной волной; и легкую улыбку, и расслабившееся наконец тело. И как было просто сидеть на тесной, маленькой кухоньке и говорить о чем угодно, только не о работе; и чужой низкий смех, топящий весь чертов самоконтроль в темной воде, и как неожиданно сложно стало на него смотреть, и такое же неожиданное смущение, и... Да много чего. Реймонд поднимает голову, пристально смотрит в зеркало заднего вида. Поймавшая его взгляд Джесс дергает краешками губ в подобии улыбки. — Выехали из города, — говорит она. — Блокпост начали воздвигать почти прямо за нами, и, кажется, я видела там кого-то знакомого. Точно сказать не могу, но... Реймонд кивает и снова закрывает глаза, надвигая козырек бейсболки глубже. Он скучал по Джессике, определенно. Но есть кое-кто, по кому он скучает сильнее. *** Какое солнце, бог ты мой, какое солнце! Как Джессика сейчас любит свои темные очки, знает только она сама. Одиннадцать утра, среда, междугородняя трасса. Большие, большие проблемы. Ничего нового. Нет, но все-таки, какое солнце... *** Реймонд спит, и ему снится море. Галечный пляж, шорох прозрачно-синих волн; он лежит на линии прибоя, позволяя воде швырять его тело, словно игрушку. Тихо. Спокойно. Умиротворение сочится из всех его пор, из шрамов, из уголков глаз и губ; море ласкает его, море окутывает его тишиной, словно тонкой простынкой, моментально липнущей к телу. Море снится Реймонду уже четвертый год. Море раскрыло свой зев после "Королевы Зенобии"; жестокое, непостоянное, двуличное, таинственное — оно тянет на дно щупальцами спрута, морочит голову, туманит разум не хуже вируса. И снится, снится, снится; безымянные пляжи, темные глубины, опасные твари, круизные лайнеры — все смешалось в один невнятный ком, тянет в затылке дурным предчувствием. Снится огонь — к неприятностям; снится вода с огнем — к огромным проблемам. Море снится Реймонду четвертый год. Реймонд ненавидит море. *** Джессика тормозит у какой-то придорожной кафешки, глушит двигатель, сдергивает надоевшие очки; машины проносятся мимо, поднимая пыль. Реймонд дремлет на заднем сиденье: бейсболка съехала, и теперь козырек закрывает не только глаза, но и половину лица; весеннее солнце оставляет на неприлично растрепанных рыжих лохмах золотой отблеск. Джессика беззвучно хихикает над своим поэтичным настроением, прикусив губу. Какой же он милый, когда спит. И не поверишь, что язва первостатейная; и не поверишь, что пристрелит и не задумается — или точно так же, без раздумий, заразит чем-нибудь экспериментальным. Все ради дорогого начальства, чтоб ему икалось. Во многое другое, впрочем, поверить не легче. Она потягивается с довольным вздохом, как только что проснувшаяся кошка, и тянется к небрежно кинутому на соседнее сиденье пакету. — Рыжик, есть будешь? — интересуется она, не оглядываясь. И так понятно, что проснулся. — У меня с прошлого дня во рту ни крошки не было. — Буду, наверное, — раздается с заднего сиденья негромкое и хриплое, словно и вправду спал. — Я тоже не завтракал. — А я и не ужинала. Пирожок будешь? Вредно, но у меня после задания вообще ничего не осталось. И заплатить за него мне не успели, вот ведь... — Сколько раз тебе говорить, что трескать сухпайки за себя и за напарника еще вредней? — Паршивец, — она беззлобно фыркает. — Держи свой дорогой сухпаек, раз уж от цивильной еды отвык и шутки мои понимать разучился. — Это не я разучился, — Реймонд, скрытый от нее сиденьем, с шуршанием разворачивает врученное, — это ты отвыкла. От меня. Как там твой новый Кадет? — Как-как, в госпитале, — она горько смеется над иронией судьбы; на языке мерещится привкус лекарств. — На коготь хантера напоролся посреди задания. Животом. Тут травой не вылечить... Вызвала поддержку, потребовала, чтоб парня дели с глаз долой. Уж черт знает, куда они его увезли и не помер ли он вообще по дороге. Жаль пацана. У вас, Кадетов, что, карма такая? Реймонд не отвечает, делая вид, что целиком и полностью занят едой; Джессика не настаивает. *** — Куда ты собираешься... — Джессика невразумительно взмахивает рукой, спешно дожевывая булочку и одновременно отъезжая от стоянки, — податься? Реймонд кидает на нее задумчивый взгляд. Море внутри него шуршит галькой; волны насыщенно синего, неестественного цвета сжирают белые камни, не оставляя от них и следа. — В аэропорт, — усмехается он, и Джессика смеется тоже. — Это понятно, но куда именно? Море плещется о ребра, поднимается выше, встает горьким комом в горле, и Реймонд сглатывает его, полный недоумения. В конце концов, он не собирался думать об этом всерьез. — Ну не в Италию точно, — фыркает он наконец. — Насмотрелся я на Средиземное море, спасибо, на всю жизнь хватит. Подамся в наемники... — Прямо в аэропорту? — Джессика хмыкает. — Нет, бордели — это все-таки не мое, — Реймонд качает головой, привычно распознав в почти невинной фразе кусачую подначку. — Восточная Европа, может быть... Джессика обиженно дергает тонким плечом: — Эй, я первая решила туда ехать! — Да пожалуйста. Прибавь газу, а то в аэропорту организуют оцепление раньше, чем мы туда прибудем. А впрочем... Он задумывается, снова закрывая глаза. — Что — "впрочем"? — подбадривает она. — Может, долечу чартером, — Реймонд дергает головой и раздраженно заправляет челку за ухо. — А, зар-р-раза... Права ты была, подстричься надо. — Ты что, новый образец себе вколол? — Джессика раздраженно вдавливает педаль газа в пол. Машина, к счастью, не спортивная и вообще старая, так что реагирует адекватно. — Какой к дьяволу чартер? — Ну не сразу же до Холиграда, — закатив глаза, укоризненно вздыхает он. — Перелечу до Лондона, а уж оттуда как-нибудь... — Ага, автостопом... — в тон подхватывает Джессика. — Мозги включи. Хотя я сомневаюсь, что они у тебя есть — мог ведь пожертвовать ради прически и исполнительности. — А у тебя и того нет, — отмахивается Реймонд. — Не такая уж и плохая идея. — Ага, всемирно разыскиваемый биотеррорист путешествует автостопом. Очень умно. Реймонд ограничивается усталым взглядом и нахохливается. Волосы снова падают на лицо, но стряхивать их лень. В отражении он похож на изрядно задолбанного жизнью крашеного воробья. Море химически синего цвета, больше похожее на кондиционер для белья, лижет ему ребра. *** Ближе к трем пополудни они подъезжают к перевалочному пункту. Солнце жарит так, словно они на чертовой сковородке; Джессика ругается под нос, нацепив солнечные очки и открыв окно, но это слабо помогает. — Нехорошо женщине так выражаться, — отстраненно комментирует Реймонд, сдвинувший бейсболку на лоб и не испытывающий таких острых проблем. Джессика зло фыркает. — А кто говорил, что женщину во мне не видит, "несмотря на все идиотские ухищрения"? — Ну, я, — Реймонд равнодушно пожимает плечами. — Ну так когда это было? Не идиотские у тебя способы маскировки. Вполне рабочие. — Шовинист и сексист, — припечатывает Джессика. — Заметь, я не говорю, что женщина не имеет права уметь стрелять из гранатомета, — его глаза смеются. — Или что должна провести жизнь на кухне, иногда уезжая в роддом. — Но отнимаешь право нецензурно выражать эмоции! — Джессика с удовольствием подхватывает его тон. — Ну, издержки воспитания, — он снова пожимает плечами. — Бывает. А еще я двери придерживаю. — Ах ты!... — она в наигранном возмущении вскидывает ладонь к губам, но тут же замирает, обрывая жест на середине — и показывает Реймонду в отражении кулак с выставленным указательным пальцем. "Внимание". Возле обычно пустующего убежища для агентов стоит незнакомый грязно-зеленый пикап, и это нехорошо. Совсем нехорошо. — Если это не наши, — произносит Реймонд одними губами, поймав в отражении взгляд Джессики, — разворачиваемся. В ответ она досадливо взмахивает рукой: "Понимаю, не дура". — А если наши и они кого-то убили, — тянет она шепотом, вылезая из машины, — пол будут отмывать сами. Реймонд усмехается, вылезая следом, и выразительно указывает подбородком на дверь. Рука его при этом ложится на рукоять "Пифона"; знай Джессика привычки напарника хуже, заподозрила бы угрозу. Она кивает. — Понеслась. Верхняя, открытая всем ветрам часть здания пуста, только в пыли чернеют две цепочки следов, ведущие к люку под лестницей — неоригинально, но жить можно... Или "можно было". Зависит от того, чей пикап. Хлам, обычно закрывающий люк, предсказуемо отброшен в сторону. Один из старых ящиков, видимо, прогнил настолько, что от удара развалился, разметав по полу тряпье, журналы и детские игрушки; Джессика едва не спотыкается о медведя, потерявшего в неравной борьбе с временем и детьми оба глаза, руку и левое ухо. Она осторожно отталкивает игрушку с пути носком ботинка и прислушивается. Внизу тихо, как на кладбище. Не к добру. Она раздраженно встряхивает головой и идет дальше. Шаги Реймонда за ее спиной почти беззвучны — и где он выучился так тихо ходить? Люк закрыт. Джессика подцепляет старое железное кольцо, местами уже покрывшееся ржавчиной, играющее роль дверной ручки, и пытается вспомнить, сколько тут метров вглубь. Останавливается на трех. — Пожелай мне не сломать ноги, — шепчет она и нашаривает такую же местами ржавую лестницу. — Ага, желаю, — звучит ей в спину такой же еле слышный шепот, и, усмехнувшись в ответ, она принимается спускаться. Кажется, в подвале нет ни одной исправной лампы. Все мерцают, словно выдернуты из какого-то фильма ужасов, и в их свете относительно свежие пятна крови на полу превращаются из суровой обыденности в такой же антураж. Сморщив нос, Джессика идет вперед, поглядывая под ноги. Не хватало еще подошвы запачкать: вовек не отмоешься. Да и не спрячешься. Кажется, насчет убийства она все-таки угадала: подобные кровавые дорожки обычно заканчиваются трупом. Или несколькими. Или трупом и убийцей. Она, конечно же, предпочла бы первое, но кто станет ее слушать? Коридор петляет между стеллажами со всяким барахлом, как пьяная змея. Чертов лабиринт Минотавра, думает Джессика и осторожно вытаскивает пистолет; интересно, внутри ли еще чудовище. Лампа подмигивает ей. Человек, превративший убежище в склад ненужного барахла, явно был ненормальным. Ладно коробки с патронами, ладно спреи и подсохшая трава — это хотя бы необходимо; но копилки? Мягкие игрушки? Какие-то шкатулки, рабочая одежда, просто одежда, полуразобранный пистолет (половины деталей не хватает), непонятно почему не растворившаяся лапа хантера, банки, бутылки, рамки для фотографий с треснувшими стеклами — и это только малая часть. Только ради маскировки под обычный подвал тащить сюда всю эту мелочевку... Безумие. Джессика невольно ускоряет шаг, желая выбраться уже наконец отсюда — и замирает у очередного поворота, когда рука Реймонда тяжело падает ей на плечо. — Стой, — шепчет он ей в самое ухо почти беззвучно, и в этом шепоте желание предупредить мешается с такой острой горечью, что на мгновение становится трудно дышать. — Что? — спрашивает она так же тихо. — Слушай, — шепчет он, не торопясь отходить. Она вслушивается — и замирает, потому что там, за поворотом — мерные шаги, мерное дыхание, спокойная негромкая речь человека, которому уже нечего бояться. Три шага, поворот, три шага — так расхаживает перед жертвой желающий допросить, так беспокойно кружит зверь в маленькой клетке. Спокойная негромкая речь, знакомый голос — и Джессика спешно вцепляется в тыльную сторону ладони, гася обморочный вздох и пытаясь уверить себя болью, что это не снится. — Отходим, — продолжает шептать Реймонд таким голосом, словно рвет себя на части. — Быстро и тихо. Она кивает и разворачивается; вот только лампа не находит другого времени и гаснет прямо над ее головой. Ничего опасного, ничего сверхъестественного — но неожиданная смена освещения заставляет ее вздрогнуть и опустить ногу на пол чуть громче, чем необходимо. Шаги за стеллажом замирают. — Кто там? — звучит резкое и хриплое. — Покажись! — Уходи, — выдыхает Реймонд, за секунду решив для себя что-то, — и уезжай. Меня не жди. Живо! Нет ничего более логичного, чем последовать этому приказу — и она подчиняется, втрое тщательней высматривая на полу кровавые пятна. Дойдя до следующего поворота, она слышит далеко за спиной негромкий голос, бьющий в этой тишине по ушам не хуже крика: — Не стреляй, Паркер. Выхожу. *** Реймонду кажется, что у Паркера перехватывает дыхание, но — только кажется, разумеется: доверять себе сейчас — последнее дело. Его собственное сердце колотится где-то в горле; он сглатывает, пытаясь перебороть себя. Вот тебе и Италия с Восточной Европой, думает он непроизвольно и неожиданно горько. — Ты, — наконец роняет Паркер, не торопясь опускать пистолет, и это единственное слово, выдавленное исключительно чудом, звучит как пощечина. Но Реймонд уже пришел в себя — иронично склоняет голову в согласии: — Я. А ты ждал кого-то другого? Помирать — так с музыкой; Реймонд шагает вперед. Ствол "Пифона" по-прежнему устремлен в потолок, руки подняты в спокойном и даже несколько легкомысленном жесте — словно он не воспринимает ситуацию всерьез. Паркер остается на месте — хмурый, взъерошенный, похожий на только что разбуженного медведя. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он хрипло, серьезно и тяжело глядя из-под бровей. — Ты не знаешь про облаву на "Трайселл"? — Реймонд хмыкает. Ему кажется, что в животе шевелится, пытаясь свернуться поудобнее, ящерица молох; царапины от ее шипов наливаются тяжелой болью. Он слишком устал, чтобы бороться за свободу и жизнь всерьез. Он вообще слишком устал. — Я знаю, — Паркер не меняется ни в лице, ни в голосе. — Но что здесь делаешь ты? Реймонд хорошо его знает. "С нами ты или против нас?" — вот что это значит. Знал бы еще он сам. — Твои варианты? — Реймонд вскидывает брови в выражении задумчивого любопытства, обходит его и поворачивается спиной, ожидая выстрела. Пусть стреляет, какая уже разница — но нужно увидеть, кого же Паркер загнал в угол. Лицо агента, в последнем предсмертном усилии прижавшегося к стене, Реймонду смутно знакомо. Наверное, хорошо, что коллега уже ничего никому не расскажет, но Реймонд не находит в себе сил обрадоваться даже этому. Выстрела все нет и нет, и Реймонд косится на молчащего Паркера через плечо: — Если ты не собираешься немедленно меня пристрелить, можно мне уже опустить руки? Затекли. Паркер медлит несколько секунд и кивает, убирая пистолет в кобуру. — Я не собираюсь в тебя стрелять, — Реймонд смотрит открыто, честно и прямо; и, кажется, Паркер видит поселившуюся в его глазах усталость. — Я вижу, — отвечает тот. — Как ты сюда добрался? — Автостопом, — он усмехается, и Паркер усмехается в ответ, явно не поверив: — Сурово. Они молчат, не двигаясь с места; Реймонд приваливается боком к холодной бетонной стене и прикрывает глаза. Вот он, Паркер: рядом, живой, целый и невредимый. При желании можно даже прикоснуться — но лучше не надо. — Ты все еще носишь эту бейсболку? — неожиданно спрашивает Паркер. — А то ты не видишь, — горькая усмешка снова искривляет его губы. — Да, ношу. И возвращать пока не собираюсь, уж прости. Она мне понравилась... или это я понравился ей, — в почти спокойный голос пробиваются неправильные, болезненные нотки, и Реймонд замолкает, неловко кашлянув. Паркер отводит взгляд, словно ему неловко или больно на это смотреть — и Реймонд взрывается неожиданно даже для самого себя: — Черт возьми, хватит! Он бросается вперед и, схватив Паркера за грудки, впечатывает в стеллаж; тот вздрагивает, с полки сваливается на пол набитая, кажется, шурупами банка, но все же каким-то чудом продолжает стоять. — Это мои проблемы, и мне их решать! — шипит Реймонд в чужое лицо. — И не смей винить себя в том, что не можешь... — он спотыкается и судорожно вдыхает; воздух кажется слишком сухим и проходится по горлу наждачкой, — не можешь дать мне то, чего я хочу! Мир кружится вокруг него, шатаясь, как пьяный; Реймонд дышит быстро и неглубоко, яростно раздувая ноздри, и пристально, отчаянно смотрит в чужие карие глаза. Так близко. Сердце стучит одновременно в висках и горле, Реймонд задыхается от бешенства и странного, невыразимого чувства, поселившегося где-то под ребрами; и, переполненный ими, подается вперед, сминая чужие губы коротким, жестким поцелуем. Реймонд отстраняется почти сразу. Отчаяние клокочет в нем, обжигая горло; он отступает на несколько шагов спиной вперед и отворачивается, резким движением вытирая губы. — Прости, — роняет он и делает вслепую шаг вперед, предсказуемо оступается, но удерживается на ногах. — Я не должен был... — Ничего, — отзываются сзади на удивление спокойно. — Я понимаю. — Да если бы ты хоть что-нибудь понимал... — Реймонд глубоко вдыхает, успокаиваясь. Голос его звучит сухо. Позади него Паркер еле слышно вздыхает и наверняка качает головой. Оборачиваться не хочется. Реймонд вслепую добирается до стенки и сползает по ней, случайно задевая тыльной стороной ладони холодную кисть мертвеца. Идиот. Господи, какой же он идиот. У Паркера даже дышать получается упрямо. Слышно, как он беззвучно подбирает слова, отказывается от них и принимается подбирать снова; и эта безмолвная выразительность заставляет Реймонда сжать зубы, пережидая приступ чего-то острого и болезненного в груди. Как мальчишка, честное слово. Вернее, мальчишки. Оба хороши... — Вставай, — раздается сверху спокойный голос Паркера. — Зачем? — Реймонд поднимает голову и все-таки открывает глаза. — Ты собираешься сидеть тут, пока тебя не найдут оперативники? Реймонд через силу усмехается: — А что, еще не нашли? — А я неправильный оперативник, — губы Паркера дергаются в намеке на улыбку, и наступает очередь Реймонда отводить взгляд. — В любом случае, я ухожу, а ты можешь... — Паркер глотает слово, явно забыв, как это по-английски, — ...на все четыре стороны. — Ага, автостопом... — негромко роняет Реймонд и фыркает под нос, смеясь в основном над собой. — Далеко уеду, конечно. — Еще варианты? — несмотря на свои слова, Паркер не торопится уходить: стоит рядом, привалившись к стене, и внимательно смотрит. Реймонд вздыхает и запрокидывает голову. — Ну, я могу сдаться. — Шутишь? — Паркер недоверчиво вскидывает брови. "Не знаю," — думает Реймонд. — Пожалуй, — говорит он вслух и пожимает плечами. — Сдавшиеся идут под суд, — в голосе Паркера звучат предупреждающие нотки. — Я знаю. — Тебе так хочется в тюрьму? — бросает он с непонятной злостью. В голове со свистом проносятся десятки возможных шуточек Джесс, и Реймонду не удается сдержать резкий вздох. — Не слишком, — Реймонд снова пожимает плечами. — Но я все равно туда попаду. Вопрос только в том, раньше или позже... И с насколько целой шкурой. — Ты вряд ли сохранишь нос целым, даже если сдашься, — хмыкает Паркер. — Биотеррористов у нас не любят. — Да уж догадываюсь, — Реймонд коротко дергает уголками губ. Паркер так же коротко улыбается в ответ. — Пошли, — говорит он. — Сюда вот-вот прибудут, и лучше бы нам в этот момент оказаться подальше. Встаешь? И он протягивает руку. Перед тем, как принять ее, Реймонд медлит несколько секунд. Наверх они поднимаются в молчании. Реймонд идет первым, лопатками чувствуя пристальный взгляд, что кажется хуже пистолета. Уж лучше бы ствол, думает он; все было бы намного проще. — Зачем тебе это? — спрашивает он, обернувшись через плечо. — Что именно? — Паркер недоуменно хмурится. — А, зачем я пытаюсь тебя спасти, а не заковываю в наручники? Он замолкает, собираясь с мыслями. Реймонд терпеливо ждет, отвернувшись и следя за дорогой: не хватало еще налететь на стеллаж. Они тут далеко не все такие устойчивые... — Просто не могу, — наконец говорит Паркер. — Слишком давно считаю тебя другом... Сложно отвыкнуть, — он усмехается. Реймонд сглатывает насухую и прикусывает язык, чтобы не спороть очередную чушь: и так сказал и сделал слишком много лишнего. — Тем более что ты спас мою жизнь, — продолжает Паркер. — Так это когда было, — слабо пытается возразить Реймонд. — И я возвращал долг. — Какая разница? — отмахивается Паркер и, кажется, хочет продолжить — но замолкает. Реймонд кривится, прекрасно зная, что осталось непроизнесенным, и неуютно поводит лопатками. Хорошо, что они уже подошли к лестнице наверх; он ускоряет шаг и, преодолев оставшееся расстояние почти бегом, буквально вспрыгивает на нее — сразу на вторую ступеньку. Люк оказывается закрыт. И хорошо, что не завален: с Джесс бы сталось провернуть и не такое. Интересно, это просто перестраховка или она догадалась? Какая, впрочем, разница. Реймонд с трудом откидывает тяжелую крышку и вылезает наружу. Солнце кажется слишком ярким, и он на мгновение зажмуривается, выругавшись под нос — но шагает вперед, освобождая место для Паркера, и вскидывает руку, закрываясь от света. Обычному человеку, не имеющему возможности пользоваться эхолокацией, небезопасно ходить здесь с закрытыми глазами. Он выходит из дома и встает у дверного проема, прислонясь спиной к стене. Машины, конечно, уже нет. Было бы странно ожидать чего-то другого — это ведь Джессика, в конце концов, она никогда так не сглупит. Она может просчитаться, она может подчиниться неверному приказу — это да, это уже было; но глупо путать ее излюбленную маску с ней настоящей. А выживать и прятаться настоящая Джессика умеет будь здоров. — Реймонд, — окликают его сзади. — Это не твое? Он оборачивается и видит, что Паркер присел на корточки, рассматривая что-то, валяющееся на земле. — Этого не было, когда я пришел, — поясняет он и взмахивает рукой, прося подойти. Реймонд подходит и садится рядом. — Мое, — соглашается он. Это его сумка. Не уронена и не брошена, а аккуратно поставлена на пол; Реймонду остается только поразиться бесстрашию и наглости подруги. Впрочем, возможно, ей просто стало жалко счастливую трофейную бутылку? Или документы, которые наверняка пострадают от разлившейся водки? Кто знает. Уж точно не он. Он подбирает сумку и встает, закидывая ее на плечо; она туго ударяет его по бедру, привычно тяжелая. *** Уже сев в пикап, он решает проверить сумку. Вряд ли там появилось что-то новенькое, но все же... На первый взгляд все в порядке. Минимальный запас одежды и средств гигиены, ноутбук с зарядным устройством, тщательно упакованная в прозрачный пакет счастливая бутылка вместе с рюмкой... Только отделение, в котором лежали документы, наполовину расстегнуто. Казалось бы, зачем — у Джессики есть свои, и даже с более высоким уровнем допуска, — но в работе с Шерават Реймонд точно узнал одно: ничего не бывает просто так. Он запускает в отделение руку и вытаскивает пачку бумаг. "Трайселл", "Трайселл", еще "Трайселл", карточка допуска высокого уровня "Иль Вельтро", позабытое в этом ворохе удостоверение "ФБС", с десяток пропусков для разных мелких компаний, в которые он внедрялся в ходе операций, права, три паспорта на разные имена, еще "Трайселл"... стоп, а это что? Он моргает, пытаясь убедиться, что ему это не кажется, и открывает удостоверение. — Паркер, — спрашивает он где-то через минуту, подняв глаза, — ты никогда не слышал про человека по имени Ричард Шейд? — Краем уха, — Паркер пожимает плечами, не отвлекаясь от дороги. — Вроде это кто-то из агентов, который показывается в местах операций раз в месяц, машет корочкой для прохода на закрытую территорию и исчезает там бесследно. Кто-то из наших уже записал его в призраки, — он усмехается. — А тебе зачем? Реймонд фыркает. — Приподниму завесу тайны, — он раздраженно заправляет челку за ухо. — Этого Ричарда убил кто-то из моих коллег и прихватил заодно паспорт с удостоверением оперативника. Так у нас эти корочки по рукам и ходят... ходили. Я их в карты месяц назад выиграл и забыл. — Серьезно? — Вполне. — Ваш уровень организованности и дисциплины поражает, — саркастично бросает Паркер и косится на Реймонда в зеркале заднего вида. Реймонд пожимает плечами, не желая ввязываться в перепалку. Предупредить он предупредил, но не больше того; если сейчас Паркер не попросит отдать удостоверение, он с удовольствием оставит его себе. Пригодится. Паркер, конечно же, не просит. *** Они почти не говорят. Реймонд не спрашивает, куда они едут — ему, впрочем, все равно, — Паркер не заговаривает вообще; так что их общение сводится к "переключи песню" и "передай бутылку". Кажется, им обоим одинаково неуютно. Реймонд вспоминает, как однажды перевозил экспериментальный образец — одну из первых версий адьюла. Зараженный плагой пес лежал на дне клетки, опустив голову между лап, и не реагировал ни на что — даже когда машина наскочила на препятствие и подбросило вообще всех, кто был внутри: от удара он перекатился к стенке, ударился о нее боком — но не пошевелился. Они тогда, помнится, засомневались, живой ли он вообще — но подкинутую в клетку мышь, пойманную на следующей стоянке, мутант сожрал исправно. Только челюсти щелкнули. Поразительное сходство с внутренним состоянием Реймонда. Ближе к вечеру, когда солнце уже касается горизонта, они останавливаются у небольшой придорожной гостиницы. Реймонд бывал здесь дважды и сейчас тихо радуется, что в прошлый приезд щеголял натуральным цветом волос. — Приехали, — говорит Паркер и глушит двигатель. — Сумку не забудь. — Ага, забуду я ее, как же, — бормочет Реймонд и, подхватив ее, выходит из машины. Обводит взглядом парковку — и, наткнувшись на свою машину, беззвучно ругается. Джессика, чтоб ее, не нашла другого места переночевать. Хорошо, традиционно: они друг друга не знают и никогда в жизни не видели. С "Королевы Зенобии" она трижды сменила цвет волос и дважды — длину волос; может, им повезет и Паркер ее не узнает? Вряд ли. Сложно забыть человека после такого. С другой стороны, кто мешает надеяться? Если Джесс будет стоять спиной... и молчать... и не двигаться... Может, и повезет. — Реймонд, — звучит со спины. — Пошли. Ночь пересидим здесь, а дальше — определимся. Без тени сомнения на лице Паркер заказывает номер на двоих; девушка за стойкой бросает задумчивый взгляд на маячащего позади мрачного Реймонда, но не комментирует никак. Свободный номер, к сожалению — или к счастью, поди пойми, — находится. Осталось надеяться, что там будут две кровати, а не одна — в противном случае Реймонд отправится спать на пол. Конечно, он хочет выспаться в комфорте, но собственное душевное спокойствие дороже. Да и не удастся у него толком поспать, деля кровать с Паркером. Краем глаза Реймонд замечает замершую на лестнице Джессику и поспешно отворачивается: не хватало еще, чтобы ее заметили. За не несколько часов, что они не виделись, она успела собрать волосы в конский хвост и переодеться в странное зеленое платье в горошек, которое ей совсем не шло; впрочем, так было даже лучше — никакого сходства с ее обычным обликом гламурной девочки. — Идем, — Паркер отворачивается от стойки и взмахивает ключом. — Так точно, синьор конвоир, — кривовато усмехается Реймонд и подходит ближе. Когда они добираются до лестницы, Джесс там уже нет. Когда они входят в номер, первое, что делает Реймонд — шипит сквозь зубы. Второе — почти беззвучно ругается, но так, что его мать хватил бы удар, если бы она слышала это. Кровать в номере все-таки одна. Он аккуратно ставит сумку на пол и, присев возле коварного предмета мебели на корточки, проверяет: может, это все-таки две сдвинутые кровати, и их можно растащить? Увы, нет. Снова выругавшись, уже громче, он встает обратно и, обернувшись, видит, что Паркер смотрит на него. — Вот так и выглядит воплощенное отчаяние, да? — бросает Реймонд хрипло и, сдернув куртку, кидает ее поверх сумки. Паркер неловко, принужденно пожимает плечами и, бросив: — Я первый в душ, — скрывается за незаметной дверью, почти сливающейся с обоями. Под раздающийся из-за стены шум воды Реймонд разувается, сдергивает и кладет в тумбочку кобуру, чуть помедлив, прячет "Пифон" под подушку. Ладно, черт с ней, с кроватью. Переживет. В крайнем случае можно будет вскрыть счастливую бутылку, тогда ему все станет безразлично... В целом, он почти приходит в себя, и вышедшего из душа Паркера встречает спокойно — хотя вышел тот в одних штанах и со свежей повязкой через грудь. Реймонд садится на кровать, поджимая одну ногу, и спрашивает: — Кто это тебя так? Паркер проходит мимо, к окну, и у Реймонда не получается не впиться в чужую загорелую спину цепким взглядом. Не слишком приятно, он знает; но лучше, чем взглядом голодным или жаждущим. — Не повезло, — отвечает наконец Паркер, и его акцент, кажется, становится сильнее. — Я недавно вернулся из Африки. — Понимаю, — кивает Реймонд и отворачивается. Хватит с него искушений на сегодня. — Аналогично, да? — хмыканье. Реймонд кивает и слабо вздрагивает, когда Паркер опускается на кровать с другой стороны. — Еще не слишком темно, — звучит сзади. — Может, поговорим? Ну, знаешь, как нормальные люди. — А что, в темноте это делать нельзя? — пытается отшутиться Реймонд, но получается не очень. — В темноте я предпочитаю заниматься другим, — очень серьезно отзывается Паркер, и по спине от этих слов бросаются мурашки. — Например, спать. — Ладно, — Реймонд вздыхает и ложится на постель поверх одеяла. — И о чем же мы собираемся говорить? — Предлагай, — Паркер пожимает плечами. — Между нами накопилось много... всякого. — Это уж точно, — невесело хмыкает Реймонд и прикрывает глаза, задумываясь. — Ммм... Не хочешь спросить, какого черта меня понесло в "Трайселл"? — Не хочу. Я давно подозревал, — Паркер закидывает руки за голову, продолжая пялиться в потолок — это видно даже через опущенные ресницы. — Но, видимо, ты хочешь ответить. Примерно на минуту повисает молчание: Паркер терпеливо ждет ответа, а Реймонд собирается с мыслями, выскальзывающими из памяти не хуже, чем мыло из мокрых рук. — Я уже и сам не знаю, — говорит он наконец. — Минусов в такой работе больше, чем плюсов — но ведь понесло же... Он вздыхает и закрывает глаза окончательно, надеясь не уснуть: размеренное дыхание под боком оказывается неожиданно успокаивающим. — Еще вопросы? — интересуется он. Наступает очередь Паркера собираться с мыслями, и пригревшийся Реймонд все-таки едва не засыпает. — Знаешь, — наконец негромко доносится справа, и Реймонд сонно хмыкает, показывая свою готовность отвечать, — я, наверное, все-таки не хочу ничего знать. Спи. Реймонд фыркает, по-кошачьи вздергивая верхнюю губу: — Вряд ли я сейчас усну. — Ты еще не попробовал, — мягко возражают ему. Он пробует — и, к своему удивлению, засыпает тут же. Он просыпается незадолго до рассвета. Правому боку тепло от прижавшегося к нему чужого тела; Паркер дышит тихо и размеренно, склонив голову на плечо. Полюбовавшись на это зрелище несколько секунд, Реймонд плюет на свою рефлексию и с чистой совестью засыпает обратно. *** — Доброе утро, засоня, — тихо звучит над ухом, и Реймонд, еще не до конца проснувшись, отмахивается: — Имею право, трое суток нормально не спал, — и только после этого открывает глаза. Никуда не откатившийся Паркер негромко посмеивается. Вся эта ситуация слишком напоминает устоявшиеся отношения или романтическую комедию, и Реймонд сонно смеется над ассоциативными рядами, не торопясь отползать. И вообще, он замерз. Имеет право. — Где ж это тебя носило? — То здесь, то там... — Реймонд поводит плечом. Любопытство любопытством, но есть еще и шкурный интерес. — Восточная Европа в основном. Так и передашь штабу — "получил сведенья от плененного агента противника", — он хмыкает. — Чем плененного? — со смешком интересуется Паркер, и толком еще не проснувшийся Реймонд откликается: — Харизмой и обаянием, — он спокойно, отстраненно улыбается и закидывает левую руку за голову. — Сколько времени? — Половина десятого. Никуда не торопишься? — Уже некуда, — Реймонд фыркает. — А ты? — Да, в принципе, тоже, — чувствуется, как Паркер пожимает плечами. — Но нам все равно скоро придется отсюда убираться, вместе или по отдельности. Так что... — Так что встаем, — заканчивает Реймонд и не двигается с места. — Встаем, — со смешком подтверждает Паркер и медленно, явно нехотя садится. Реймонд садится следом и спускает ноги с кровати, медленно просыпаясь. — Надумал за ночь что-нибудь? — спрашивает он почти ехидно. — Надумал, — подтверждает Паркер. — Вручить тебя Джесс. Она точно знает, что в таких ситуациях делать. Спину от этих слов продирает липкой прохладой; Реймонд замирает на середине движения. — Джесс? — спрашивает он, надеясь, что голос звучит как обычно. — Она здесь? — А то ты не видел, — хрипловато смеются за спиной, и от этого смеха мурашки бросаются по хребту повторно. — Но я рад, что ты ее покрываешь. Она хороший напарник... пусть и специфичный. — Знаю, — вздыхает Реймонд: а смысл скрываться дальше, если уже все известно? — Поспеши, — Паркер встает с постели и, судя по шагам, подходит к окну. — Она еще не уехала. — И как ты это узнал? — Реймонд встает тоже и первым делом лезет в тумбочку за кобурой. — Думаешь, я не увидел, на какую машину ты вчера смотрел? — Паркер добродушно хмыкает. — Теряешь квалификацию. А вообще, у нас окна на парковку выходят. — Скорее, концентрацию, — бросает Реймонд, не подумав, и тихо хмыкает. "Пифон" занимает положенное ему место в кобуре; осталось обуться, подхватить сумку вместе с курткой и уйти. Он принимается за ботинки, сброшенные вчера в коридоре; преклоняет колено, принимаясь их расшнуровывать. Сзади задумчиво молчат, и в кои-то веки Реймонду от этого молчания спокойно. Он возвращается в комнату за сумкой и подхватывает ее, закидывая на плечо. Куртка болтает рукавами, как свежеубитая утка — крыльями. — Реймонд, — окликает его Паркер, когда он уже почти доходит до двери. Он оборачивается. — Да? Паркер сидит на краю кровати, все так же в одних штанах и с перебинтованной грудью; лохматые темные волосы собраны с короткий хвостик. — Не дай себя убить, — говорит он. — Я слишком привык. Губы Реймонда изгибаются в усмешке: — Постараюсь. *** С Джессикой он сталкивается у машины. Она уже открыла дверцу, собираясь сесть на место водителя, но замерла, заметив его, и оперлась на крышу. — Доброе утро, — он коротко кивает. — Меня отпустили с благословением. — И отобрали бейсболку? — она хмыкает. — Бейсболка в сумке, — он подходит вплотную и кидает эту самую сумку на заднее сидение. — Я поведу. — Вот в чем прелесть имиджа, — Джессика усмехается и, обойдя машину, залезает внутрь. — Забыл расчесаться — и тебя уже не узнают. Реймонд улыбается и садится тоже. — Понеслась, — говорит он, заводя машину. — Я все-таки полечу чартером. Ты со мной? Джессика фыркает, словно это что-то давно решенное: — С тобой, конечно. Мне жутко не понравилось водить эту развалюху. Восточная Европа ждет! — Восточная Европа ждет, — соглашается Реймонд вполголоса.