Кожа, и кости, и гниль

Она была такая милая. Такая славная. Серьезно, что может быть умилительней, чем блондинка-солдат? Она делала начесы, она ходила на каблуках, она трогательно не понимала намеков; и целоваться с ней, такой милой и женственной, было ужасно приятно. Джессика тогда сказала ее напарнику: — Посмотри, какое тебе сокровище досталось. Джессика тогда сказала: — Береги ее. Тот, помнится, только фыркнул и принялся чистить свой "Пифон". Она была такая милая — пока была живой. Истерзанное тело, окровавленное тело; она ползет по коридору, и из срастающихся ран на пол падают смятые пули. Она хрипит и стонет, завывает на разные лады и не может встать: ноги перебиты не то автоматной очередью, не то из дробовика. Выпала из вентиляции — а обратно залезть уже не может. Ползет, выбрасывая вперед словно свитую из проволоки руку; вцепляется в пол и подтаскивает себя еще немного вперед. Хоть полметра, хоть двадцать сантиметров — без разницы; ползет туда, где чует живое, горячее. Вкусное. Джессика наблюдает за ней из-за угла. Конечно, надо спешить, конечно, надо раздолбать этот корабль к чертям — но она не может пройти вперед, пока там... это. То, что когда-то было Рейчел. И дело не в том, что это противник, а у нее нет огневой поддержки. И дело не в том, что ей не хочется убивать Рейчел повторно. Ей просто... жалко. Есть эмоции, которые она не может понять. — Нашла... тебя... — хрипит монстр, конвульсивно вздрагивая всем телом, и снова выбрасывает руку вперед — но замирает. — Нашла... тебя... Теперь смысла прятаться нет — и Джессика выходит из укрытия. То, что когда-то было Рейчел, встречает ее высоким смехом, звонким и истеричным; Фоули никогда так не смеялась. Или Джессика никогда не видела ее в истерике. А вот пьяной — было дело... — Что хрипишь? — спрашивает она негромко; шуметь — последнее дело. — Не заболела, случайно? Может, это ее успокоит. Джессика не ученый, не знает, как у зараженных мозги работают; может, если говорить с ней как обычно, она не нападет? Глупость, конечно же. Заигралась ты, Джесс, в глупую гламурную девочку. — Пить, — просит монстр, неловко задирая голову; кожа сползает с горла, обнажая темно-красные мышцы. Джессика не хочет присматриваться. — Пить. — Дорогая, вокруг море! — Джессика всплескивает руками, едва не роняя пистолет. — Тебе не хватает воды? Что тут вообще происходит, думает она. Почему я не могу просто пристрелить это, думает она. Или напоить. — Хорошо, — наконец вздыхает Джессика. — Будет тебе "пить". Только немного. У каждого хорошего оперативника должен быть нож. Джессика — оперативник не просто хороший, а очень хороший: у нее есть, чем залечить рану. Кровь капает из глубокого пореза на руке. Джессика кривится; капли медленно падают на пол и на изуродованное тело Рейчел, стекают по лицу, которое теперь сложно назвать лицом; монстр облизывается и задирает голову навстречу каплям — словно это дождь. Или снежинки. Или что-то такое же милое. — Лучше, болезная? — спрашивает Джессика и получает в ответ тихое, почти не визгливое: — Да.