Hurricane

      Дориан Павус ненавидел предмет своего воздыхания. Каждая черта его несовершенства казалась лишь неровной чертой в идеальном портрете. Совершенство не может быть не идеальным. Но Дориан мог поспорить с этим, когда Инквизитор улыбался уголками губ, и даже слегка перекошенный шрам не уродовал его. Дориан ненавидит его так сильно, что чувство перекрывало всё остальное.       Нельзя быть совершенством с изъянами. Бертольд Тревельян был им. И Дориан ненавидел его за то, что он влюблен в этого марчанина с осенними волосами.       Бертольд – воин каждым сантиметром своего тела. Дориан никогда не любил грубых воинов. Близкий контакт с врагом, звук меча, входящего в плоть, и вес обмякшего тела на мече никогда не завлекали его. Он был магом. Маг – отступник. Вечные скитания и злобная храмовничая тень должны были пугать богатого отпрыска с древними корнями, но он не боялся. Может где-то в глубине души. Неосознанно, но почему-то с Тревельяном ему не страшно. И за это он тоже его ненавидит. Каждый должен чего-то бояться, с Бертольдом Тревельяном это невозможно. Рядом с совершенством невозможно чувствовать себя по-другому.       Дориан медленно отправляет в рот одну чищеную виноградину. Вкус приторно-сладкий. Очень хорошо перекрывает горечь вина. Ферелденские вина горьки и имеют цвет запёкшейся крови. От этого сравнения Дориану становится дурно. Его отвращение замечает Инквизитор. Даже не спросив разрешения, он присаживается рядом с ним. Бледно-голубые глаза смотрят по-доброму. Никто не решается начать разговор. Инквизитор берёт из серебряной тарелки виноград.       – Слишком сладко, – говорит он и выплевывает куда-то далеко, на что тевинтериц хмыкает. Даже не верится, что он из знатного рода. Ему впору быть наёмником или тем же храмовником, которые без устали пьют свой лириум.       – О чем думаешь? – спрашивает Бертольд.       Дориан хочет сказать о том, что ему не нравится, как на него смотрит дипломат. От её томных взглядов в его сторону, Дориану хотелось поджечь ей волосы, но он лишь кривил губы в ухмылке и кидал очередную колкость в сторону Жозефины, на что она краснела, как деревенская простушка.       – Обо всём и ни о чем, – говорит в своей привычной манере маг, на что объект его неопределённых чувств лишь усмехается. Свет факелов тускло освещает комнату, и кажется, что Инквизитор выглядит моложе своих лет. Они почти ровесники. Забавно. Даже шрам в полумраке кажется лишь тонкой линией. Рука Бертольда дружески ложится на плечо Павуса. От этого прикосновения у него пересыхает во рту.       – Ты можешь довериться мне, Дориан, – говорит он так тихо, что можно услышать звон мечей новобранцев. Дориан хочет доверять. Но доверие такая тонкая грань. Он боится её переступить. Он Вестник Андрасте. Не то чтобы Павус был слишком религиозен, но совершенство не должно марать свою жизнь с магом-отступником из Тевинтера.       Дориан мало о ком думал. Забота была слишком пугающим и неизвестным чувством, что каждое её проявление он считал трещиной в их отношениях. Странно. Такой непохожий на всех, Тревельян мог говорить часами об Андрасте и ядах с Лелианой, слушать очередную байку о Спасителе Киркволла, улыбаться этой простушке, что по ошибке была знатной дамой из Антивы, соглашаться с Касандрой, смеяться шуткам Серы, но между ними как пробежала черная кошка. Колкие замечания Дориана и молчание Бертольда, и скорбь в его светло-голубых глазах, которые напоминают морозные дни. Засыпает Дориан беспокойным сном. Ему снится кровь и лириум. Он не разбирается во снах и в их природе.       Наутро он опустошает две чаши отвратного ферелденского вина. Бертольд не спрашивает об его мешках под глазами и лихорадочных взглядах. Он просто кладёт руку на плечо темноглазого мужчины. Дориан не откинул привычным жестом крепкую руку Инквизитора.       Бертольд всегда самоотверженно шёл в самое пекло битвы. Его движение – танец. Бледная сталь то и дело мелькает среди тел. Дориан стоит сзади и не подпускает никого к нему ближе, чем на десять шагов. Дориан – отличный маг, и реакция не подводит его, когда очередной храмовник хочет подрубить Бертольда. Молния откидывает храмовника, и на его месте остается кучка костей в бесформенном доспехе. Бертольд салютует ему мечом и улыбается. Дориан мог поклясться, что даже перемазанный в крови и с расширенными от адреналина зрачками он был чем-то большим, чем Вестник Андрасте.       Дориан Павус не умел думать о других. Но забота об Инквизиторе стала личным ритуалом.       – Тебе нравится она? – прямолинейно спрашивает Дориан. Он в подпитии. Безупречно чистая мантия украшена алыми пятнами вина. На его вопрос Тревельян даже не повёл ни одним мускулом своего безупречного бледного лица с лёгкой россыпью веснушек.       – Жозефина – отличный дипломат. Без неё Инквизиция осыпется, как карточный домик, Дориан, – флегматично говорит Бертольд. Он откладывает бумаги и смотрит прямо на Дориана.       – Иди проспись, – говорит Тревельян без капли какой-либо эмоции. Руки Павуса с аккуратными ногтями легли на стол.       – Ты трахаешь её? – язык заплетается, голова кружится. Бертольд откинулся на кожаном стуле и расхохотался. У человека не может быть такой чистый смех. Дориану кажется, что он попал в Тень, и перед ним Демон Похоти, но, когда он начинает говорить, он понимает, что это лишь он. Тревельян.       – Нет, Дориан. У нас только деловые отношения, если тебя это интересует, – говорит он с улыбкой на губах. Напряжение между ними можно резать ножом. Бертольд выше Павуса на добрых полметра, и ему приходится наклониться, чтобы поцеловать эксцентричного мага. Губы марчанина на вкус как спелый виноград, и Дориан упивается их вкусом. Они оба не хотят говорить. Слова – это звуки. Набор слов и слогов, которые выражают чувства. Они выражали свои чувства в битвах и страстных поцелуях. Странная любовь.       Дориан Павус любит несовершенные черты Инквизитора, шрамы на поджаром теле. Они белые полосы на идеальной картине. Ему бы впору быть натурщиком для лучших художников Орлея, но он лишь Инквизитор. Вестник Андрасте, чья рука горит изумрудным огнем, когда в небе появляется брешь. Его Инквизитор совершенен в своем несовершенстве. Но Дориан не скажет ему об этом.       "Совершенство не должно знать своих недостатков", – думает он, когда проводит рукой по плечам, которые украшены веснушками и белыми неровными шрамами. Он предлагал залечить шрамы. Спрятать старые ошибки, но его Инквизитор лишь улыбался уголками губ. Возможно, когда-нибудь он уговорит его убрать их, но пока что тёплые белые ладони Бертольда накрывают смуглое лицо Дориана и увлекают в поцелуй.       Впервые за долгое время Дориан спит мирно, потому что его страж рядом с ним. И даже горькое ферелденское вино кажется ему слаще, когда Бертольд наливает его в кубок Павуса.