fetish

Когда ты у маменьки неврастеник, то это значит, что ты просто чувствуешь всё острее. Или не чувствуешь. Зависит от точки зрения и стадии заболевания. Но, к несчастью, Тао себя не считал больным или даже хоть чуточку нездоровым. Он был молод, полон энергии, да еще и врезать мог по самое не хочу при особом желании страждущих. А то, что агрессивный немного, так это с кем не бывает, правда? - Блять, - лаконично, ёмко и совершенно понятно, что рисунок в виде очаровательного зайчика на пенке капучино ему абсолютно не нравится. Три ложки сахара, тщательно размешать, превращая творчество молодого баристы в месиво. - В тебе нет творческой жилки, - едко замечает Бэкхен. Друг, товарищ и брат, а по совместительству первая дура на деревне, по мнению всё того же Тао. - В тебе сейчас вообще никакой жилки не будет, - миролюбиво отзывается младший, делая глоток. Бэкхен был в принципе неплохим парнем, когда молчал. А молчал он редко. Выводы напрашивались самые неутешительные, но выбирать не приходилось. У Тао был скверный характер, твёрдые принципы и стальные яйца. Такого самца мало кто выдержит рядом. Вот Бён Бэкхен был удивительным человеком с ангельским терпением (и внешностью, как считал он сам), но если вы думаете, что только поэтому ему удается существовать рядом с этим китайским рэмбо, то вы глубоко ошибаетесь: два раза сломанный нос за попытку бегства - это вам ни просто так, знаете ли. Бэкхен легким движением мизинца откидывает чёлку и горестно вздыхает, сетуя на свою неподъемную судьбинушку общаться с этим бесчувственным бревном. Цзы Тао ставит чашку на стол и удивленно смотрит. Внимательно. Явственно собираясь прожечь в этом самовлюбленном карлике дыру, а лучше две. - Бревном? Бэкки, мне кажется, ты слишком хорошо спишь по ночам. И Хёна давно не заглядывала к нам в гости, - при упоминании этого имени внутри Бёна что-то сжалось, сломалось, обрушилось и в конце концов сдохло. Сколько бессонных ночей он провел, слушая, как его друг самозабвенно трахается со своей девушкой. И если вы думаете, что сладкий голосок этой худосочной девицы его возбуждал, то вы сильно ошибаетесь. Но Тао об этом знать не обязательно. А то он ему не только нос сломает, но и евнухом сделает, чтобы не дрочил. Ночью. На друга. Бён Бэкхен был самым обычным геем. Типичным таким. Ничего особенного, в принципе. А Тао был вполне себе таким натуралом, трахая по ночам не только свою девушку, но и левых тёлок, у которых есть ноги, грудь и задница. Задницы - это вообще фетиш младшего. И не то, чтобы Тао был мечтой Бэка, совсем нет. Просто за пять месяцев знакомства с младшим, у Бёна не было ни одного нормального мужика, да не то что нормального, никакого не было. А всё, по той простой причине, что Бэк еще хотел жить в здравии, желательно долго и счастливо. Но при наличии Тао в его жизни возможен только такой вариант развития событий: - Тао, понимаешь... мм, я гей. - Пидор, что ли? - Ну, можно и так сказать. А дальше удар. Боль. Темнота. Потом 9 дней. 40 дней... Бён Бэкхен не был самоубийцей, поэтому: - О, нет-нет, мне хватило вашего позавчерашнего марафона, от одного голоса твоей девушки уже можно кончить, а это как-то не комильфо. Тао удовлетворенно хмыкает и подвисает. Конкретно так выпадает из своего бесменного амплуа халка, превращаясь в кота, у которого сейчас пойдет пена изо рта. От бешенства или возбуждения особого значения не имеет. Это могло означать только одно: - Только не говори мне, что сзади меня очередная "ОБОЖЕЯХОЧУЕЕПОТРОГАТЬАПОТОМТРАХНУТЬ". - Ты сам это сказал. Самодовольный придурок чуть ли не облизывается, а малышу Бэкхену приходится делать вид, что ему тоже очень интересно, да и вообще, он весь в предвкушении и в восхищении. Заранее. С Цзы Тао иначе нельзя. Нос всё еще иногда болит. - Знаешь, мне кажется, это вообще лучшее, что я видел в жизни. Я сейчас на полном серьёзе тебе говорю. Она настолько богична, что я готов уйти от Хёны лишь бы... Дальше Бэк слушать не стал. Это было на грани фантастики. Бросить Хёну для Тао - это как если бы Бён перестал быть геем. Хёна для Тао - это что-то святое. - Еретик, - констатирует парень, всё еще откровенно стремаясь поворачиваться и увидеть "это". А дальше немая сцена, перевернувшая жизнь Бэкхена с ног на голову. Причем на чужую. Бён поворачивается ровно в тот удачный момент, когда обладатель охуенной задницы (даже он это признает) выпрямляется. Какого же было удивление китайца, который от ужаса забыл не только родной язык, но и применение нижней челюсти. Это был парень. С широкоми плечами. Симпатичный такой. Сехун зовут, отметил про себя Бэкхен, когда официант повернулся. Хотя это он вообще зря сделал. - ТВОЮ Ж МАТЬ, - Цзы Тао наконец вспомнил, что он умеет говорить (лучше бы не вспоминал). Реплика повисла в воздухе ровно на две секунды, потом раздался скрежет стола по полу и грохот упавшего стула. Последнее, что успел заметить Бён это то, что глаза младшего налились кровью, а кулак был в полной боевой готовности. Бекхен осторожно поставил свою чашку кофе на стол, ему было жаль этого парня. И его нос. - Подумать только, в нашем мире можно полчить кулаком по морде, имея самую охуенную задницу в этом гребаном городе. Но Бэкки не расстроился. Скорее даже наоборот. Слушая ревущего медведем Тао, Бён Бекхен подумал, что у него всё-таки еще есть шанс наладить свою личную жизнь. Годика через пол. После того, как у младшего пройдут первичные стадии отрицания, принятия и смирения. Но это уже совсем другая история. А пока: - Всё-таки тяжело жить с неврастеником, - отметил Бэкки и пошел к стойке бара. За льдом. - ДА КАКОГ Ж ХЕРА ТЫ ПАЦАН?