Глаз над Парижем

Кардинал-министр Ришелье удовлетворенно осматривал новый зал роскошного кинотеатра Пале-Кардиналь. Через три недели в его любимом детище должен был состояться премьерный показ всемирно известной трилогии Питера Джексона "Хоббит", а точнее, ее заключительной части, "Битвы пяти воинств". После десяти дней премьеры, уже для настоящих фанатов, в малом зале, который сейчас был занят картинной галереей, предусмотрен был одновременный показ всех трех серий – для этой цели из галереи уже выносили полотна, драпировали стены и устанавливали шезлонги и кушетки, на которых могли бы расположиться для девятичасовой "медитации" самые стойкие поклонники Толкиена и Джексона. Но пока что нужно было подготовить для премьерного показа, на который приобрела билеты вся королевская семья, новый комфортабельный IMAX-зал. Специально к премьере "Хоббита" зал был оформлен в стиле "Норы" Бильбо – деревянные балки, состаренные "под побелку" стены, круглые "окна" с пейзажами Шира, и внушительные кожаные кресла, которые можно было отрегулировать практически до лежачего положения. На кресла были наброшены флисовые пледы – даже если после премьеры кто-то захочет унести с собой такой сувенир, затраты копеечные, но зато какая атмосфера создается подобными мелочами! – Арман, – отец Жозеф, как всегда, подошел совершенно неслышно, во многом благодаря тому, что, согласно правилам своего ордена, ходил босиком, – вижу, дела продвигаются успешно? – Вашими молитвами, дорогой Иосиф, – лицо "железного министра" смягчилось при виде человека, приложившего немало усилий для того, чтобы подготовить предстоящий триумф. Собственно, именно скромный монах-капуцин разрабатывал вместе с Ришелье концепцию Пале-Кардиналь и собственно дворцового кинотеатра, а также единолично руководил рекламной кампанией сети кинотеатров "Алый знак", которая медленно, но верно захватывала всю Францию, вытесняя конкурентов. – У меня тут появилось интересное предложение, – произнес капуцин, – которое заставит всю мировую прессу писать о парижской премьере. – И какое же? – заинтересованно спросил кардинал. – Вы знаете, как я ценю ваши идеи... Может, удобнее будет поговорить в кабинете? – Да, я предпочту беседу sub rosa, – согласился Жозеф, – нужно обсудить детали, которые, возможно, потребуют консультирования со специалистами. Они неспешно покинули зал, прошли через холл, где витали запахи попкорна и апельсинов – в детском зале показывали "Пингвинов Мадагаскара", сейчас как раз начинался очередной сеанс – и поднялись на третий этаж на бесшумном кардинальском лифте. В скромном кабинете, где Ришелье беседовал с доверенными лицами, кардинал, не спрашивая, сам заварил для Жозефа его любимый капучино, так как знал о единственной страсти друга. Отец Жозеф поблагодарил и, пока Ришелье устраивался напротив, сделал первый глоток из чашки. – Так что там у вас? – немного нетерпеливо спросил кардинал, зная слабость коллеги – "преподносить", а не просто делать деловые предложения. Впрочем, любое предложение мессира дю Трамбле было буквально на вес золота, так что малую толику терпения Ришелье считал не слишком высокой ценой за хорошую идею. Капуцин еще раз отхлебнул кофе и веско произнес: – Нужен Глаз. – Глаз? – немного озадаченно переспросил кардинал. – Какой глаз? – Саурона, – не менее туманно продолжал развивать идею Жозеф. – Дорогой мой, выражайтесь понятнее, – Ришелье нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. – Откуда мы его возьмем и зачем он нам нужен? – В день премьеры, – пояснил капуцин, – мы установим на крыше Пале огромную проекцию Глаза Саурона. Это будет грандиозный скандал! – Скандал, говорите... – нахмурился кардинал. – Берюль и "благонамеренные" будут в ярости... А? – Само собой, – невозмутимо подтвердил Жозеф, прихлебывая из кружки. – И Его Святейшество тоже выразит возмущение. – Естественно. – И все гугеноты выйдут на марш протеста... – Разумеется. – Прекрасная идея, Иосиф! – оживленно воскликнул кардинал. – Уладьте там проблемы с авторским правом, а я обсужу техническую сторону дела с Рошфором. – Будет сделано, монсеньер, – улыбнулся монах. *** Когда Рошфор, вернувшись от шефа, хлопнул дверью их общего с Жюссаком кабинета, стаканы на столе жалобно зазвенели, а со стены сорвалась и грохнулась на тумбочку с электрочайником полка. Анри де Жюссак, который увлеченно чистил клавиатуру, спокойно поднял глаза и посмотрел на тумбочку. Удостоверившись, что чайник не пострадал, он так же спокойно спросил: – Что на этот раз? Рошфор ответил ему замысловатой идиоматической тирадой. – Нет, это как раз понятно, – продолжал Анри. – А по сути дела что имеете сказать, господин Левая Рука Тьмы? Тут, пожалуй, нужно отметить, что титулом Правой Руки Тьмы начитанные французы в свое время наградили отца Жозефа. Так что, если учитывать, что государственная иерархия Франции начиналась с короля, то Шарль-Сезар де Рошфор мог по праву считаться четвертым человеком в государстве. Впрочем, никто, в том числе и сам кардинал, не мог определить в точности занимаемую этим важным человеком должность, что давало Ришелье повод иногда патетически вопрошать: "И за что я ему только плачу?". Круг обязанностей Рошфора был столь широк, что временами выходил за пределы элементарной геометрии и превращался в сферу. А точнее – он был тем, что в современных компаниях цинично называют "старшим куда пошлют". Иногда посылали его всерьез и надолго, но и оттуда он возвращался с выполненным поручением и магнитиками на офисный холодильник. – Монсеньер решил, что нам срочно нужен Глаз Саурона на крыше Пале-Кардиналь, ебись оно все конем! – заорал Рошфор. Стаканы зазвенели снова. – А где мы эту хуету достанем? – поинтересовался Жюссак, откладывая в сторону вычищенную клавиатуру. – Хер его знает, – уже спокойнее ответил Рошфор, садясь в кресло. – Воды дай. Анри налил другу стакан воды, подвинул и спросил: – Лазерная проекция? – Ну наверное, – угрюмо ответил Рошфор, залпом осушая стакан. – Башня нужна, типа как этот, Барад-Дур, или как там его. – А ты шефу сказал, что это хренову тучу денег стоит? Крышу разбирать придется. – Сказал, сказал. Ему похер, главное, чтобы эту поебень на крышу затянуть. Пиар-ход, говорит, блядь. Раньше не могли подумать? – А срок какой? – Десять дней. – Херово, – покачал головой Анри. – Но не смертельно, что я тебе скажу. Есть у меня один человечек... Щас, погоди, вызываю... Лемерсье? Здоров, друг... И тебе туда же... Слушай, дело есть. Твои ребята свободны сейчас? Нет? Паршиво. А? Да тут срочный заказ, сам понимаешь, от кого... Металлоконструкцию на крыше Пале нужно выгнать, метра три-четыре... Для лазерной проекции. Слушай, будь другом, отсрочь тот заказ, а? Ну неустойку оплатишь или еще что... По деньгам не ограничено, главное – время. Ладно? Вот и спасибо тебе, с меня бутылка... Ага... Давай, решишь – набери меня, добро? Давай. Он отложил айфон и повернулся к Рошфору: – Ну вот, Лемерсье я, кажется, уболтал, у него команда толковая. С тебя бутылка "Курвуазье" – этот говнюк ничего дешевле и не понюхает. Тем временем мессир дю Трамбле пригласил к себе "теневого" ответственного за связи с общественностью Рене д"Эрбле, в среде ролевиков известного как "Арамис". – Так вот, Рене, нам примерно дней через десять нужно организовать пару флэшмобов в поддержку акции, – сказал он, изложив суть дела. – Толчков вам организовать? – живо откликнулся тот. – Запросто! Какое количество желательно? – Кого-кого? – переспросил Жозеф, сочтя, что ослышался. – Ну толчков, толкинутых, фанатов Толкина, – с оттенком нетерпения пояснил Рене. – Автора "Хоббита". Так сколько народу надо? Тысячи три, пять? – Ну примерно в этих разумных пределах, – с оттенком сомнения в голосе произнес Жозеф. – Смотри, имя монсеньера, мое или твое не должно упоминаться. Мы тут вообще ни при чем, это стихийные народные гуляния... – Понял, мессир, будет сделано! Беспорядки заказывать будете? – бодро протрещал Рене. – Господь с вами, какие беспорядки? С беспорядками до выборов завязываем, при вас же было сказано в августе на совещании... – Извините, запамятовал, – повинился "массовик-затейник", – значит, будут только тихие фаны и косплееры. Ну эти, которые персонажей изображают, – добавил он, поймав неодобрительный взгляд Жозефа. – Правильно я понял? – Правильно, правильно, – ворчливо ответил капуцин и благословил молодого человека, который опустился перед ним на колено. – О готовности доложите через неделю в это же время. *** В среду утром кардинал-министр проснулся от отвратительного, напоминающего о стоматологическом кабинете, жужжания болгарки. Он поморщился, не совсем еще вынырнув из мутного теплого облака сна, и инстинктивно исследовал языком свежезапломбированный зуб. – Зарраза, – хрипло проговорил он, ни к кому не обращаясь и с досадой вспоминая, что сам затеял всю эту катавасию с "Оком Саурона" на башне Пале. Вздохнул прерывисто, потянулся и решительно выполз из постели. Через полчаса, уже после душа и в свежей рубашке, он вышел через парадный вход во двор и, задрав голову, принялся разглядывать суету на крыше. С десяток мужчин с перфораторами и болгарками деловито передвигались по ней, словно вскрывая брюхо старому доброму кардинальскому дворцу. Они снимали кровлю аккуратными кусками и спускали вниз с помощью торчащего тут же, у крыльца, крана. – Монсеньер? – Ришелье не услышал, как к нему сзади подошел Рошфор. – Доброе утро. Надеюсь, они вас не разбудили. Понимаете, сроки поджимают, а на возню со всем этим мы потратим минимум неделю, если не больше. – Неделю? – переспросил Ришелье. – Не долго? – Ни в коем разе, – Шарль принялся загибать пальцы. – Во-первых, сейчас вот они разбирают кусок кровли и часть стропильной системы аккурат над холлом кинотеатра. Потом на чердаке соберут опорные конструкции, закрепят их на здании. Потом выпустят опорные стойки с фланцами. Дальше по монтажным блокам установят башню, восстановят кровлю и подключат ее к сетям. На каждый вид работы – минимум день. – Это вы компанию Лемерсье пригласили? – осведомился кардинал, не отрывая взгляда от рабочих. – Именно, монсеньер, они единственные смогут смонтировать эту конструкцию в ограниченные сроки и к тому же так, что она не рухнет на головы зрителей при первом же ветерке. – Сдерут три шкуры, – беззлобно проворчал Ришелье, – но ладно, ладно, не волнуйтесь только, – остановил он вспыхнувшего Рошфора, – заплатим сколько нужно. Вредно так нервничать перед завтраком, граф. Кстати, приглашаю, если вы еще не ели. На крыше рабочий уронил на ногу перфоратор и вспомнил мать всех нехороших людей на свете. – Звонили из "Монд" и "Фигаро", – Жозеф неспешно подчищал корочкой тарелку из-под овсянки. – Хотят узнать, что у нас тут за стройка века. – Ну так давай проведем пресс-конференцию, – Ришелье потащил к себе свежие булочки и масло. – Ты им намекнул? – Очень осторожно, – капуцин принялся за кофе. – Сказал, что это связано с одним давно ожидаемым событием. Насчет конференции уже сказал Франсуа. Сегодня в два будешь готов? – Куда я денусь, – вздохнул кардинал. – Вот что, проведем ее прямо перед входом в кинотеатр, пусть заодно и поснимают. Внутрь пускать не будем – еще не время. А я сразу после завтрака к его величеству – предупрежу, что у нас в скором времени будет очень весело... *** – Господин кардинал, я понимаю, премьера, хороший рекламный ход, но вы могли бы посоветоваться со мной перед тем, как принять подобное решение, – взъерошенный и невыспавшийся после бурной ночной ссоры с обер-шталмейстером король был ожидаемо недоволен инициативой своего министра. – Ваше величество, чем вас смущает эта идея? – спросил Ришелье, наперед зная ответ. Однако не поинтересоваться мнением монарха он не имел права – хотя бы для того, чтобы опровергать обвинения в злонамеренности и непочтительности. – Арман, ну что вы, право, – поморщился Людовик, – как будто сами не понимаете... Он подошел к столу, отщипнул виноградину и рассеянно бросил в рот. – Угощайтесь, неплохой сорт, – предложил он. – И садитесь. Будем грустить вместе, целых пятнадцать минут. Одному грустить скучно, – король повелительно ткнул пальцем на мягкий стул. Не подчиниться было невозможно, и Ришелье уселся поудобнее, едва заметно поморщившись, когда хрустнул коленный сустав. – Вы отдаете себе отчет, какой вой поднимут Берюль и "благонамеренные"? – с места в карьер взял король. – И громче всех будет высказывать свое бесценное мнение моя августейшая родительница... Она скажет, что я обязан пресечь творящееся безобразие, принять решительные меры, не допустить водружения символа зла над городом. – Ну разве же он будет над городом? – лукаво возразил кардинал. – Только над Пале.... – Как это вы не решились установить его на Эйфелевой башне! – фыркнул Людовик. – Прекрасная мысль, ваше величество! – с энтузиазмом подхватил Ришелье. – Позволите, я прямо при вас подготовлю примерную смету? Король резко повернулся к Ришелье и изумленно уставился на него. Потом выдохнул и рассмеялся. Вслед за ним рассмеялся и первый министр. – Клянусь памятью моего дорогого отца, – утирая вызванные искренним весельем слезы, проговорил король, – вам таки удалось сделать мой день, кузен Ришелье... Я бы и сам не против такого сказочного нахальства, но вы же понимаете... Кардинал сочувственно кивнул. – Словом, когда моя матушка, эта свинцовая перекладина нашего с вами общего креста, начнет свою кампанию, я умываю руки, – неожиданно жестко заключил Луи. – Я не могу сосредоточиться на действительно важных вещах, и не желаю тратить время на скандалы из-за дешевого фокуса, да, я в курсе, что недешевого, – отмахнулся он от подавшегося вперед Ришелье. – Словом, оставляю на вашу долю все самое интересное и приятное. – Как обычно. – Как обычно, – усмехнулся Людовик, и, тут же меняя настроение и тему беседы, по-детски полюбопытствовал: – А когда парад толкинистов будет? Я хочу посмотреть. – Да хоть поучаствовать, ваше величество! – живо откликнулся кардинал, довольный, что "кузен" отвлекся от предстоящего скандала. – Переоденем пару моих гвардейцев, пусть они с вами прогуляются. Решите, кем хотите быть, я распоряжусь, чтобы даже в случае беспорядков вас не оттащили в участок. Людовик медленно подошел к зеркалу и испытующе поглядел на себя. – Бард Лучник, – сказал он, не оборачиваясь. – Я хочу быть Бардом Лучником. *** – Арман, мы стали событием месяца, – на следующее утро Ришелье разбудили уже знакомый визг болгарки и довольный голос отца Жозефа. Капуцин приволок в спальню премьера ворох свежих газет и, усевшись на краю кровати, подал его кардиналу. Арман, приподнявшись на локте, рассеянно перебрал их: "Премьер пробует себя в макрохирургии Глаза", "Символ Зла над дворцом князя Церкви", "Истинный Глаз кровавого бюрократа", "Ришелье в погоне за наживой объявил войну здравому смыслу?". – Как банально, – прокомментировал он, теряя интерес к свободному слову, и уронил газеты па пол. – Все, что есть хорошего в печатной прессе – она приятно пахнет, если сразу же из типографии. У телевидения и интернет-СМИ нет даже этих преимуществ... Что у нас еще неутешительного? – Вас желает видеть угадайте кто? – Спорим на миллион, что я угадаю? – улыбнулся Ришелье. – Монсеньер, откуда миллион у бедного монаха... Вы и так понимаете, что вас хотя видеть самые красивые и влиятельные женщины Франции. – "Форбс" бы их побрал, – прокомментировал кардинал, сползая с кровати. – Господин кардинал, что означает ваша вчерашняя, ээ, выходка? – налетела на него королева-мать, пылая от негодования. Щеки ее были цвета помидора на гриле, волосы растрепались, и даже многочисленные воланы на блузке разлетелись, словно от порыва бурного ветра, обнаружив все еще сочные прелести. Ришелье тактично отвел взгляд от декольте монархини и ответил: – Если ваше величество соблаговолит сообщить мне, какая из моих вчерашних выходок пришлась ей не по вкусу, то я буду готов дать исчерпывающие объяснения. Он сознательно шел на конфликт – сегодня же вечером об этом скандале узнают журналисты, и первая полоса в завтрашних газетах обеспечена. Мария задохнулась от гнева и патетически обратилась к своей невестке, которая скромно стояла около портьеры и делала вид, что любуется садом: – Вы видите, дочь моя, как тяжела судьба королевы? Несмотря на декларируемое равноправие, мне постоянно приходится сносить пренебрежение... "...всей мощью своего напора", – промелькнуло в голове кардинала, и он только чудом удержался от улыбки. Анна повернула голову к свекрови и произнесла: – Что вы, матушка, я уверена, что господин кардинал – ваш верный и почтительный слуга. Просто, возможно, он, полагаясь на собственную компетентность, попросту не принял в расчет, что не все могут проследить за стремительным развитием его мысли. "Ах ты язва", – отметил Ришелье. Младшая королева беспокоила его все больше – с годами она обещала переплюнуть свою наставницу. И, судя по тому, как успешно она осваивала азы подковерных игр, кардинал понимал, что ему придется ой как несладко. Перехватив его быстрый и внимательный взгляд, Анна Австрийская улыбнулась, показав острые жемчужные зубки, и снова как будто утратила интерес к перепалке. – Так вот, господин дю Плесси, – королева Мария называла его родовым именем только в моменты незамутненной ярости, – почему вы решили, что имеете право водружать над Парижем символ зла? – Символ зла, – взялся пояснять министр, – и загорится, и погаснет в день премьеры фильма – как напоминание о том, что зло было побеждено силами добра. Глаз Саурона – это не объект поклонения, но скорее арт-объект, своего рода инсталляция, символизирующая как раз то, что жизнь продолжается именно благодаря самоотверженности и дружбе. Видите ли... – Еще не вижу, и слава Богу! – почти вскрикнула Медичи. – Скажите мне еще раз, я должна услышать от вас подтверждение – этот самый глаз символизирует зло? А? – Да, – ответил Арман, уже понимая, что последует дальше. – Чудесно, – зловеще произнесла королева. – А возвышение символа злой силы над городом – это что? Знак победы? Это поднятое над плененными и захваченными знамя оккупанта? Это вызов? Это что, я вас спрашиваю! Вас, служителя Христовой церкви? Его святейшество папа Урбан в телефонном разговоре выразил недоумение, слышите – не-до-у-ме-ни-е! – вашей легкомысленностью! Вам он не звонил, потому что счел, что это бесполезно! Что только я смогу повлиять на вас, раз уж у моего сына недостает силы воли! "Еще один удар", – отметил Ришелье. То, что папа Урбан позвонил не ему напрямую, а предпочел обсудить "проблему" с королевой, означало, что он имеет к кардиналу некие претензии, естественно, не касающиеся инсталляции с Глазом – в такие мелочи папа не входил, предоставляя своим подчиненным свободу иногда развлекаться в пределах разумного. Сделав мысленную зарубку разобраться, кардинал вернулся к действительности. – ...даже не хочу спрашивать, подумали ли вы, что нужно посоветоваться с руководителями города, и с королем, в конце концов, прежде чем безответственно заявлять об установке подобного сомнительного объекта! – бушевала старая королева. Молодая все так же стояла у окна, но теперь она с интересом смотрела на министра. "Ну что, допекли тебя или нет?" – читалось в ее взоре. "Не дождетесь", – мысленно ответил ей Ришелье, с досадой отметив, что взгляд Анны сделался откровенно глумливым. Через мгновение он понял, почему – левое веко задергалось. – Надеюсь, вы все поняли, господин дю Плесси? – поинтересовалась королева Мария, "линяя" из помидора в благородный оттенок семги. – Да, ваше величество. – И вы предпримете надлежащие меры? – Какие именно, ваше величество? Мария адресовала Анне выразительный жест отчаяния. – Без согласования с церковью и с городскими старейшинами никакого Глаза над городом быть не должно, – твердо заявила молодая королева. – Это наше с матушкой общее мнение, которое поддержал его величество. Через два дня вы предоставите нам согласование со старейшинами. Если же нет – никакой инсталляции не будет. Не смеем вас более задерживать, – она снова показала зубки и величественно, не дожидаясь прощания, выплыла в другую комнату. Вслед за ней, глумливо зыркнув на кардинала, тяжело прошествовала королева-мать. Оставшись один, кардинал приложил ледяную ладонь к дергающемуся веку. Война началась. *** – Значит, так, – в который раз напоминал лейтенантам Эсташ Кавуа, капитан гвардейцев его высокопреосвященства. – Охраняете короля как зеницу ока. Если начнется брожение – выдернули из толпы и быстренько в Лувр. Все понятно? – Да вроде все, – прогудел Бикара, наряженный Люрцем. Гример крутился вокруг него, внося последние мазки в общую устрашающую картину. Вот он намазал широкой кистью свою правую руку и потребовал: – Закройте глаза! – Зачем? – удивился гвардеец, но припечатавшая его физиономию ладонь быстренько дала ему понять, что к чему. – Бля! – Не бля, а длань Сарумана, – наставительно произнес уже загримированный Азогом Бернажу, который с интересом наблюдал, как "украшают" его товарища. – А представляешь, как охуенно будет смотреться – Азог и Люрц утаскивают Барда? Бикара заржал: – Да вообще. Главное, чтобы его ве... то есть Бард в роль не вошел и стрелами нас не потыкал. – Так для этого стрелять надо уметь. – А ты думаешь, он не умеет? Чтоб ты знал, он и из пушки шмаляет неплохо, и из лука тренировался – белку в глаз бьет. – Твою ж мать. – Ничего, сделают тебе глаз, как у Левой Руки, будешь ходить умный и красивый. – Иди-ка ты туда, где солнце не светит, – беззлобно ответил Бернажу. – Ну все вы там, закончили? – Закончили, закончили, – Бикара поднялся и посмотрел на себя в зеркало. – Красавчик! Так и домой пойду, дети будут счастливы. – Смотрите мне, проштрафитесь – можете сразу в Голливуд ехать, орками наниматься, – пригрозил Кавуа. – Да ладно, капитан. Не впервой, – ответил Бернажу, даже не подозревая, что ждет его в течение ближайших двух часов. Около Пале-Кардиналь творилось светопреставление. Орки, гоблины, хоббиты, три Горлума, отряд эльфов, Радагаст в ушанке и с кроликом на поводке, два чувака, изображающих лося, и почему-то вусмерть пьяный Гэндальф обнимались, хлопали друг друга по спине, целовали руки прекрасным девам, танцевали, распевали песни про Элберет Гилтониэль и про корову на луне, и время от времени слаженно вопили: "Глазу – быть!". – Еба, – лаконично прокомментировал ситуацию Азог. Король зыркнул на него, но промолчал. Видимо, он придерживался примерно такого же мнения. Два орка и Бард-лучник сидели в обшарпанном минивэне и наблюдали за происходящим на площади. – Так, выбираемся по одному. Ваше величество, вы идете вторым, после Люрца, – распорядился Бернажу. – Тогда на вас поначалу обратит внимание меньше народу. А уже там, в толпе, будет проще. Следите за мной, если что. Король кивнул, поправляя пояс: – Я помню. Если что – сразу к вам или к машине. – Ну, да хранит нас Пламя Удуна, – со смешком сказал Бикара и распахнул дверь. Все случилось, как и было задумано. Увидев мастерски загримированного предводителя Сарумановых орков, толпа радостно заулюлюкала и бросилась к нему, так что Бард незаметно, как он считал, прибился к группе эльфов, которая, казалось, не принимала участия в общем безумии, и прислушался к их разговору. – Ой, смотри, Азог! – взвизгнула рыжая девица с колчаном за спиной. Стоящий с ней рядом эльф в короне сделал страдальческое лицо: – Тауриэль, я тебя умоляю, о твоих извращенных вкусах и так известно больше, чем нужно. – Папа! – возмущенно воскликнул державший рыжую за руку "Леголас". – Помолчи, позор моего рода! – ответствовал король Лихолесья, отбрасывая плащ нервным движением. Леголас обиженно заткнулся, а Людовик заметил, что косплеер, изображавший Трандуила, нервничает все больше и больше – как ему показалось, из-за отсутствия должного внимания к его особе. Бернажу и Бикара в это время крутили головами и смущались, ошалев от натиска поклонниц. Впрочем, оба они уже заметили, где стоит король, и не выпускали его из виду, несмотря на то, что Люрца облепили розовые грудастые обитательницы Хоббитании, а вокруг шеи Азога уже обвились обнаженные руки Арвен и Галадриэли, каждая из которых предъявляла свои права на инфернальное существо и требовала от соперницы катиться в Мордор. "Кажется, для парней вечер перестает быть томным", – усмехнулся он. Горящий взор его лихолесского величества наконец оторвался от созерцания отродий зла, и, обозревая окрестности, остановился на короле. – О Эру, кого я вижу! – воскликнул он. – Элен сила луменн оментиэльво, хэрэдир Бард! Людовик онемел. Во-первых, он не зашел в своем увлечении так далеко, чтобы изучать эльфийский язык, а во-вторых – искренне забыл, как полагается обращаться к этому экстравагантному владыке. Однако, решив, что косплеер поприветствовал его какой-нибудь пышной ритуальной фразой, напряг мозг и, наклонив голову, ответил: – Да пребудет с тобой свет Двух Дерев, король! Если бы у Трандуила по роли было прописано умение улыбаться, он бы, наверное, растекся в улыбке. Однако невероятная сила воли удержала его от проявления подобных кощунственных для первого дитяти Илуватара эмоций. Бард позавидовал такому самообладанию. – Что же привело победителя дракона в это скучное место? – елейно осведомился эльф. Людовик растерялся и почему-то брякнул: – Надежда увидеть ваше величество, дабы обсудить взаимоотношения наших королевств! Улыбка Трандуила стала просто-таки хищной. *** – Ну что там, пора уже? – спросил молодой полицейский, выглядывая из-за спин товарищей. Они стояли в переулке и смотрели на толпу, орущую про Глаз. – Отставить! – строго сказал сержант. – Начинаем ровно в девятнадцать ноль-ноль! Еще раз повторяю – мужчину в костюме Барда уведут вон те два орка, – он указал на переодетых Бикара и Бернажу, – так надо по сценарию, их не трогаем. Запомнили все? – Затейники хреновы, – проворчал кто-то. *** – А не желаете ли выпить? – осведомился Трандуил, кивая в сторону уличного кафе напротив фонтана. Бард сглотнул слюну – выпить он бы не отказался, во рту пересохло от всей этой суеты. Но как же... А вдруг его потеряют... Он еще раз взглянул на Трандуила и ответил: – А желаю! И черт с ними, с этими орками. Ему же что важно было? Чтобы полиция не замела... Так и не заметет. И вообще, когда еще ему выпадет такой случай отомстить Сен-Мару? Разумеется, ничего серьезного, просто приятная беседа за бокалом вина. Час-полтора, не больше. А он потом позвонит Арману... *** – Да-ешь Глаз! Да-ешь Глаз! – ревела толпа сказочных существ. – Не надо Глаз, не надо! Он плохой, он хочет мою Прелесссть! – блажил один из Горлумов, бросаясь всем под ноги. Эльфийки взвизгивали, хоббитанки награждали его пинками, прочий народ просто не замечал – ну в образе человек, что ж такого. Брошенный папашей и ускользнувшей поближе к Азогу Тауриэлью, Леголас ввинтился в толпу, взял Горлума за шкирняк и потащил к Арагорну – просто так стоять и орать было скучно. Вскоре возле колоритной троицы начала собираться небольшая группка ценителей актерского мастерства. – Телефон? А что такое телефон? – ненатурально удивлялся Люрц, пытаясь всеми силами отделаться от наседавшей Эланор и виновато поглядывая на мрачного Сэма Гэмджи. – Да-ешь Глаз! – Ты Барда видишь? – прошипел ему Азог. – Да ни хера я не вижу... – Люрц оглянулся. – А, вон он, с каким-то эльфом стоит! Недалеко совсем, около фонаря. – Через пять минут ажаны понабегут, хватаем его и смываемся, – торопливо напомнил орочий главнокомандующий и ущипнул за задницу Арвен. Та ойкнула и вцепилась в "кавалера" мертвой хваткой. "Как же ее стряхнуть, заразу?" – озадачился Бернажу. – Милая, ты не сгоняешь мне за пивом? – брякнул он, не придумав ничего получше. – А потом мы поедем ко мне в гости? – капризно протянула та. – Конечно, поедем! Я тебя тут подожду... *** – Да-ешь Глаз! Над площадью взревела сирена, а из проулков высыпались полицейские. Девицы завизжали. Гномы поплевали на топоры и встали в боевую стойку. – Все, уходим! – Бернажу дернул Бикара за руку. Они вдвоем преодолели пространство, отделяющее их от Барда, и, схватив его за руки, поволокли к машине. Король вопил и упирался. – Это не игрушки, ваше величество, у нас задание, а вы могли пострадать в толпе! – Блядь, какое нахер величество?! – "король" сорвал с головы парик, и гвардейцы увидели, что допустили роковую ошибку. – Арамис? А ты тут с какого хуя скатился? – удивился Бикара. – Я скатился?! Вашу мать, да это вы меня какого-то хера загребли и утащили, хотя я орал вам, что вы ошиблись! Ваш Бард с Трандуилом в кабак пошел! – Блядь, погоди... Это значит, что король куда-то пропал? Бикара вцепился в волосы и со стоном сполз на пол машины. – Да в кабаке он, в "Трех розах", с Трандуилом! Объедете площадь по параллельной, там заезд есть, – Рене отряхнулся. – Через площадь не ходите, там щас каша будет... Все, я пошел! – Погоди, – остановил его обстоятельный Бернажу. – А ты чего Бардом нарядился? – Так мне этот мудозвон Левая Рука только за час до начала сказал, кем король будет одет! – возмутился Рене. – Мне уже переодеваться было не во что и некогда! – Твою ж дивизию, – устало проговорил Бикара, когда Арамис покинул машину и отважно ринулся в гущу схватки. – Ну все через жопу. *** – Так, – мрачно проговорил Ришелье. – Короля потеряли, значит. Молодцы. Гвардейцы и Кавуа стояли перед ним, не поднимая глаз. "А ковер в кабинете монсеньера поменять бы надо, – отрешенно думал Бернажу, – а то потертый какой-то. Негоже. Вот уволит он меня из гвардии, пойду на курсы дизайна по интерьеру...". Ришелье постучал карандашом по столу. – Прочесать весь Париж. Действовать аккуратно. Надеюсь, – его голос просто-таки истекал ядом, – вам понятно, что любая ваша ошибка может иметь непоправимые последствия? – Так точно, – нестройным хором ответили его подчиненные. – Ну и прекрасно. Найдете короля – поговорим. Карандаш с хрустом переломился в пальцах министра, и гвардейцы поспешили покинуть кабинет. Уже за полночь, когда Ришелье вылущил из серебристой оболочки очередную таблетку от головной боли, его телефон в очередной раз завибрировал. Кардинал поморщился – за последний час он выслушал четыре истерики королевы-матери, и, судя по всему, предстояла пятая. Нехотя он взял телефон – и застыл, глядя на экран. "Номер не определен". "Шантажисты, – подумал он, холодея. – Похитили и будут требовать выкуп...". – Слушаю, – сказал он в трубку хрипло. – Арман? – Ваше величество, вы где? Что с вами?! – Арман... успокойтесь, все в порядке. Я внизу, в такси... Меня может не пропустить ваша охрана, предупредите их. Да, со мной еще один человек... – Что за человек? – Думаю, вам стоит с ним встретиться. Это не телефонный разговор. – Хорошо. Поднимайтесь. Отдав по селектору распоряжение пропустить двоих визитеров, Ришелье позволил себе минуту слабости – обмяк в кресле, вытирая со лба холодный пот. Однако к тому моменту, как дверь отворилась, он снова был собран и подтянут. – Рад вас видеть, ваше величество, в добром здравии, – невозмутимо проговорил он, словно и не было этих пяти с лишним часов страха, нервов и унижений. – И вас, герцог. Джордж Вилльерс, герцог Бэкингем, улыбнулся и наклонил голову. *** – В ресторане было слишком шумно, и мы с господином министром, – Людовик обернулся на сидящего в расслабленной позе Джорджа, – перебрались в... более тихое место, чтобы обсудить проблемы взаимоотношений между Францией и Британией. Лицо Ришелье не дрогнуло, но взгляд, устремленный на распухшие и покрасневшие губы короля, был достаточно красноречив. Людовик, в чужой рубахе и пиджаке, который был ему явно широк в плечах, сделал над собой героическое усилие, чтобы не покраснеть. – Надеюсь, вы пришли к взаимовыгодным соглашениям, ваше величество, – улыбка кардинала была вежливой почти до оскорбительности. – Господин герцог дает обещание не начинать военных действий на спорных территориях, – почти робко произнес Людовик, – а взамен мы заключаем эксклюзивный договор на поставку оружия. – "Мистралей"? – поинтересовался Ришелье, переводя взгляд на герцога. Тот кивнул. – Интересный вариант, – задумчиво сказал кардинал, – и что же стало причиной тому, что ситуация изменилась так радикально? Король покраснел, а Бэкингем ответил: – Исключительно понимание необходимости добрососедских отношений между нашими странами, уважаемый коллега. Впрочем, этот вопрос в любом случае требует более детальной проработки... – Несомненно, – кивнул Ришелье. – Именно поэтому я собираюсь провести в Париже... – Джордж запнулся, внимательно оглядел короля и твердо договорил: – Неделю. – Как вам будет угодно. *** После того как король и Бэкингем скрылись за дверью, Ришелье снова взял в руки телефон. Поразмыслив, он набрал номер и, когда ему ответил тихий сонный голос, произнес: – Ваше величество, я звоню сообщить, что ваш супруг нашелся. И вы можете не беспокоиться. – А я и не беспокоюсь, – в голосе появилась улыбка. – Хватит и того, что матушка устроила во дворце столпотворение вавилонское... Извините меня, Арман, я очень хочу спать. С вашей стороны крайне любезно, что вы мне позвонили. – О, простите, ваше величество, я не хотел вас будить! – Разумеется, вы думали, что я в тревоге ломаю руки или что там еще положено делать жене, чей муж пропал... Теперь вы будете считать меня плохой женой. – Ни в коей мере, ваше величество, я... – Спокойной ночи, – перебила его Анна, – рада была вас слышать, но сон сильнее меня. Позвоните мне в это время, ну, скажем. завтра... – и положила трубку. А кардинал еще несколько минут бессмысленно пялился в экран, стараясь не улыбаться. *** – Господин кардинал сегодня в отличном настроении, поэтому вы уволены не будете, – хмуро заявил Кавуа обалдевшим гвардейцам. Бикара и Бернажу переглянулись, и последний спросил: – А не знаете ли вы, господин капитан... – Не знаю! – рявкнул Кавуа. – Кругом! – А почему у капитана такое плохое настроение, если у шефа хорошее? – поинтересовался Бикара уже за дверью. Бернажу вздохнул: – Видишь ли, дорогой ты мой Люрц, когда у кардинала слишком хорошее настроение, то очень скоро оно сменится очень плохим. И тогда под горячую руку попадет либо Рошфор, либо капитан... Бикара почесал затылок: – И ты думаешь, шеф все-таки решит нас уволить? – Не исключено, – мрачно подтвердил "Азог". Бикара тяжко задумался, а потом просветлел: – Слушай, но сейчас-то нас не уволили, верно? Значит, можно сейчас пойти и хорошенько поработать, а вечером накатить и радоваться жизни? Бернажу ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу: – Мне нравится твоя философия, малыш. Кстати, ты не помнишь, куда я заныкал ту бумажку с телефоном Арвен? *** – "... таким образом, мы не можем позволить, чтобы символ торжествующего зла вознесся над городом, да еще и над резиденцией, принадлежащей нашему первому министру и кардиналу святой римско-католической Церкви", – заявил его величество. Их величества королевы Мария и Анна горячо поддержали короля в этом..." – ну и так далее, и тому подобное. Вам все ясно, Рошфор? – Ришелье сложил газетный лист и выжидательно взглянул на Левую Руку. Граф, побагровев, кивнул. – Да, монсеньер. Разрешите вопрос, монсеньер? – Конечно, Шарль. – Конструкцию на крыше разбирать будем? – Пока нет, – ответил Ришелье. – Может, придумаем еще какую-то акцию, зачем же платить дважды? Пусть пока стоит... заодно и напоминает о наших мракобесах. Еще вопросы есть? – Нет, монсеньер, – граф поклонился и исчез за дверью. По Пале он пронесся как вихрь, сметая на своем пути всех, кто не успел увернуться. Влетев в кабинет, он грохнул дверью так, что даже привычный Жюссак вздрогнул, уронил на брюки чашку с кофе и длинно, замысловато выругался. – Вот именно трихомонада пропиздоблядская! – заорал Рошфор. – Лучше, блядь, не скажешь! Эти ебучие козлы запретили нашу инсталляцию! Жюссак поднялся и раскорякой прошел в бытовку – сменить брюки. – Ну напейся сегодня и забей, – посоветовал он оттуда. – Хер им! – Рошфор показал потолку мощный фак. – Я все равно что-нибудь придумаю, просто так они от меня не отделаются! *** В день премьеры "Хоббита", казалось, половина Парижа собралась у кинозала Пале-Кардиналь. Билеты были распроданы задолго до сеанса, но оптимисты-неудачники не теряли надежды – а вдруг кто-нибудь захочет сдать билетик! Бикара и Бернажу, снова переодетые Люрцем и Азогом, стояли у входа в кинотеатр, создавая, как выразился Ришелье, атмосферу. Атмосфера, впрочем, сгустилась и без того – хоть ножом режь. Настороженные ажаны бдительно следили за порядком, то и дело выдергивая из толпы то одну, то другую подозрительную личность и отводя ее в сторонку – для душеспасительной беседы. Ришелье любовался толпой из окна своего кабинета. "Хорошие будут сборы", – подумал он, и тут зазвонил телефон. – Ваше святейшество? – немного удивленно проговорил он. – Рад тебя слышать, сын мой, – послышался в трубке тягучий голос папы Урбана. – Ты знаешь, почему я тебе звоню? – Нет, ваше святейшество, – ответил Арман настороженно. – Неужели? И ты не помнишь нашего разговора о возрождении ордена иезуитов? Я удивлен, что до сих пор не вижу конкретных шагов по воплощению в жизнь требования Церкви. Ришелье замялся. Он недолюбливал братьев Общества Иисусова, считая их слишком пронырливыми и активными, и рассматривал их как потенциальную опасность для своей политики. Однако Святейший Престол требовал от него лояльнее относиться к этим хитрецам... Что ж, любая проблема может превратиться в выигрыш, если умело расставить акценты. – Я готов исполнить волю вашего святейшества, – смиренно отозвался он. В трубке послышался тихий смех: – Это хорошо, господин кардинал... Итак, кого вы можете порекомендовать для исполнения трудной задачи по восстановлению этого сообщества Божьих тружеников? "Рене!" – внезапно озарило Ришелье. Действительно, д`Эрбле был идеальной кандидатурой на этот пост, особенно учитывая его расторопность, хитрость и личную преданность кардиналу-министру. – Я завтра же утром пришлю вашему святейшеству свои рекомендации, – ответил он самым почтительным тоном. Папа снова усмехнулся: – Я рассчитываю на это, сын мой. Господь с тобой. Ровно за полчаса до премьеры около парадного входа в кинотеатр остановился кортеж, в котором прибыло на премьеру "Хоббита" королевское семейство с высокопоставленным гостем – премьер-министром Великобритании. Ришелье встретил высокопоставленных гостей у крыльца, и только самый тонкий знаток этикета мог бы заметить, что молодую королеву он приветствует немного дольше и теплее, чем обычно. Анна по обыкновению улыбалась всем собравшимся, стоя между мужем и министром, и казалась внешне равнодушной, однако успела подарить Ришелье такой взгляд, что он в глубине души обмер от предвкушения счастья. А еще через несколько минут на крыше Пале-Кардиналь зажегся Глаз. Он не был красным и с вертикальным зрачком, как планировалось изначально; синяя лазерная проекция обычного человеческого глаза поворачивалась на башне, словно бы оглядывая толпу, и всем показалось, что этот внимательный глаз видит их всех насквозь. Журналисты, расталкивая друг друга, бросились к Ришелье, который и сам казался слегка озадаченным и скользил взглядом по толпе. Затем, властным движением остановив поток вопросов, произнес: – Граф, вы дадите вместо меня объяснения нашим уважаемым средствам массовой информации? – Конечно, – ответил Рошфор, пробираясь сквозь толпу, и когда он повернулся к собравшимся, все ахнули и загалдели. Левый глаз графа закрывал кожаный наглазник. – Итак, господа, – начал он, поклонившись королю и королевам, – как вам известно, нам запретили демонстрировать проекцию Глаза Саурона. Однако при этом не запретили высвечивать проекцию любого другого глаза. У меня нашелся подходящий, – пояснил он. указывая на свой наглазник, и продолжил свой рассказ. Около десяти лет назад, когда он еще состоял при кардинале в качестве телохранителя, Рошфор закрыл патрона собой во время покушения. Кардинал не пострадал, а граф был серьезно ранен – пуля выбила ему левый глаз. Несколько дней лучшие врачи Франции боролись за жизнь Рошфора, и им удалось совершить практически чудо – в полной мере чудом это можно было бы назвать только в том случае, если бы они смогли сохранить зрение графа. Тогда его друг Жюссак и предложил превратить Рошфора фактически в киборга, вживив в его голову сложнейший механизм, который мог выполнять функции камеры, передающей в мозг изображение. В течение полугода такая камера была создана, еще больше года понадобилось для того, чтобы организм графа привык к чужеродному телу. После сложного адаптационного периода граф научился пользоваться всеми возможностями устройства, и с тех пор каждый год этот уникальный девайс улучшали, в конце концов изобретя для Левой Руки эксклюзивную технологию "Гугл-Глаз". Теперь устройство в голове Рошфора было не просто камерой, но также и проектором довольно большой мощности – при встроенном питании он позволял получить доступ в интернет практически из любой точки земного шара, высвечивал при необходимости проекцию клавиатуры на любой доступной поверхности и являлся переносным хранилищем данных большой вместимости. Именно последним обстоятельством, пояснил Рошфор, он и решил воспользоваться. – Технически мой глаз выступает здесь как большая флешка, на которой записана его собственная проекция-презентация – через переходник к транслятору изображения мы смогли использовать его вместо той, которая вызвала возмущение Церкви и части активной общественности, – закончил он свое объяснение. Репортеры начали было выкрикивать новые вопросы, однако в дело вмешался Ришелье. – Господа, – заявил он тоном, не терпящим возражений, – господин де Рошфор даст вам необходимые разъяснения в другое удобное для всех нас время. До премьеры осталось пять минут. Добро пожаловать в наш новый комфортабельный зал, который, я надеюсь, придется вам по душе... Прошу вас, ваши величества, – он пропустил вперед королевскую чету и королеву-мать, и сам последовал за ними рядом с Бекингемом. Вслед за ними потянулись обладатели приглашений и билетов, и вскоре площадь перед дворцом практически опустела. И только на вышке по-прежнему вращался внимательный ярко-синий глаз, который заставлял прохожих ежиться и ускорять шаг с досадным чувством, что некая таинственная сила видит каждого из них насквозь.