Простите...

Вот уже пятую зиму Вернон, щекоча короткими усиками, по утрам чмокает меня в щёку, дальше нахлобучивает пушистую шапку (почему-то это выглядит так забавно!) и шагает в утренний полумрак под завывающий ветер. Зима. Так много снежинок — как песчинок на пляже. Мне он нравится. Снег, в смысле. Детьми мы с Лили под её мелодичный смех частенько резвились зимой на улице и строили с мальчишками небольшие горки. Даже с тем несносным Снейпом. Правда, всего лишь раз. А потом скатывались в сугробы под оглушительный девчачий визг... Господи, как давно, как давно это было! Пожалуйста, верните! Остались лишь светлые воспоминания, да и те со временем потускнели. Заливистый смех сестрёнки, как перезвон колокольчиков – пожалуй, единственное, что отчётливо врезалось в память. Однако вскоре я возненавижу Лили всеми фибрами души и не раз прокляну. Она станет... ведьмой? Нет, неправильно — уродкой! Да, именно так! Стуча зубами от пронизывающего до костей ветра, Вернон никак не откроет намертво примёрзшую дверь машины. Ну а я, почему-то застыв на крыльце, наблюдаю, как муж пытается совладать с железным монстром и никак с ним не сладит, а его бьёт по колену развязавшийся шарф. — Чёртова дверь! — смачно сплюнув, наконец-то он забрался в салон. — Тунья, до вечера! Жуткий холод. Пока смотрела на потуги мужа, успела продрогнуть. Значит, сейчас отправлюсь к недавно установленному камину и буду греться под звук потрескивающих поленьев. Может, если настроение позволит, возьму спицы и довяжу для Дадлички свитер. Для моего сыночка... Едва проснувшись, он тут же засел в маленькой спальне и сейчас расстреливает плюшевых и пластмассовых монстров. Ненастоящих и вовсе нестрашных... Уж всяко лучше, чем быть таким, как его кузен. Таким, как моя сестра. Нет, выброси это из головы! Этот свитер — один из подарков ему на Рождество. Я вяжу его собственными руками, трачу время и нервы, порчу зрение, но всё-таки пытаюсь доставить малышу приятное. И пусть пока он не поймёт, пусть сейчас ценит всякие паровозики, машинки и пистолеты, но этот подарок станет самым главным. Почему? Потому что от мамы. Покупные игрушки со временем надоедают, Дадли их ломает и благополучно про них забывает, и потому спокойно даёт отнести на свалку или в гараж. И ждёт новых. И так до бесконечности. Благо, Вернон прилично зарабатывает, и мы ни в чём не нуждаемся... А вот свитер останется если не навсегда, то надолго. И даже годы спустя, когда Дадлик из него вырастет, останется лежать в шкафу. Как напоминание о детстве. Ребёнок... мой ребёнок. Чувствуя огромную нежность к своему чаду, я расплываюсь в глупой улыбке и прижимаю пряжу к груди. Меня способна понять только мать. Ещё семь лет назад от одной только мысли, что кто-то возьмет замуж такую селёдку — меня, я неизменно фыркала. И вот на тебе! Известный бизнесмен, настоящая любовь… прямо как в сказке! Только всё по-настоящему. Но какая же сказка без трагедии? Таких мало. Вот и я, к сожалению, пять лет назад познала настоящее горе (или, как кое-кто считает, тогда проняло даже мою чёрствую душу). В автокатастрофе потеряла родителей, а ещё через два года лишилась сестры. Милой, родной Лили. Губы в кровь, хочется свернуться в комочек и заплакать, но я сдерживаюсь. Да, я её ненавидела, и очень сильно. И до сих пор ненавижу. Раньше люто презирала, но родственников не выбирают. И как бы меня не разочаровала сестра — кровь-то одна. Вот и любила, скрепя сердце. Любовь пополам с ненавистью. Интересное сочетание — как горе и радость. Вроде бы противоположные чувства, но часто идут рука об руку. Как там говорят – от любви до ненависти один шаг. А здесь и того меньше. Вот и мечусь постоянно. * * * Тот день не выделялся ничем: завтрак, Вернон привычно клюёт в щёку и убегает на работу, обед, тщательно прибрать дом и встретить мужа. Всё интересное случилось за ужином. Дадли в очередной раз размазал кашу по новому стульчику и кидался ею в Вернона, а тот умильно вытирал лицо салфеткой. А заодно пытался засунуть хоть ложечку в кривившийся ротик сына. Я уже успела разлить чай (конечно, только себе и мужу – Дадли отказывался) и собиралась поставить на стол вазочку с печеньем, как в дверь пару раз точно дубиной ударили. А затем раздался звонок. Мы с Верноном с недоумением переглянулись – сегодня мы никого не ждали. Полкиссы собирались прийти на ужин только завтра, чтобы отметить рождение дочери. Что-то бормоча про нежданных гостей, русских и татар, Вернон покряхтел и всё-таки поднялся. Я не слишком вслушивалась, потому что мои мысли резко перескочили на сестру, которая внезапно перестала писать. Уже несколько месяцев от миссис Поттер ни единой весточки. Я их читала. Эти письма. Все. Но никогда не отвечала, а лишь откладывала к другим ненужным бумагам, которые шли на растопку. И чувствовала облегчение, что хоть так поддерживаю связь с Лили. Заодно в курсе, что у них все хорошо — сестрёнка рассказывала про ситуацию в ма... в её мире. После каждого взгляда на знакомый размашистый почерк с души падал даже не камень — скатывалась многотонная глыба. А сейчас я волнуюсь. Почему она молчит? Неужели смирилась, что не дождётся от меня ни словечка? Что ж, спустя несколько минут я выяснила ответ на этот вопрос. Горький ответ, от которого ещё долго на глаза наворачивались слёзы, пропадали сон и аппетит, дыхание прерывалось, а сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Бледный до синевы Вернон — словно сама Смерть заглянула к нам на чай — принёс большой свёрток и дрожащей рукой протянул мне конверт. Я сразу же узнала почерк Дамблдора — эти завитушки ни с чем не спутаешь (в конце концов, с директором мы переписывались... часто). Боже, это очень плохой знак! Я не ошиблась... * * * Как давно это было! А всего-то три года прошло. Вырвавшись из цепких лап горьких воспоминаний, я отодвинулась от камина и покачала головой. И продолжала вязать. И вдруг вспомнила, что новые игрушки Дадли, которые утром принёс Вернон, так и стоят в прихожей в углу. — Поттер! — Как же я ненавидела эту фамилию! Зачем Лили вышла за этого клоуна, за этого... недостойного сукина сына?! Жила бы сейчас припеваючи и сама заботилась о своём мальчике. Но Госпожа Судьба распорядилась иначе. Что ж, её воля — закон. — Мальчишка, не заставляй меня ждать! И он пришёл. Даже нет — пулей вылетел из чулана и уставился огромными зелёными глазищами на ковёр, не решаясь взглянуть ни на меня, ни на инвалидное кресло, к которому вот уже полгода я прикована. Да, ещё одна яма на «сказочной» дороге. Или целый колодец. Одно слово — автокатастрофа. С тех пор я до смерти боюсь железных монстров. Эти четырёхколёсные чудовища не только лишили меня возможности двигаться, но и забрали родителей... Какое совпадение, не правда ли? Кстати, мальчишка тоже считает, что жизнь Лили прервал автомобиль. — Да, тётя? — голос испуганный и напряжённый. Кажется, он едва не умирает от страха. Вон как жмётся к тёмному углу и сверкает оттуда глазами. Как же его запугали... И мне его стало жаль. Правда, совсем чуть-чуть и ненадолго. Прости, Лили, но я не могу перебороть ненависть к твоему сыну. Прости... Он же Поттер, в нём слишком много от Поттера! А от тебя только глаза, да и те со временем наверняка сменят цвет. Надев обычную презрительную маску, я выдала указания вперемешку с угрозами и теперь незаметно наблюдала за мальчишкой. Всё-таки беспокоилась – хватит ли у него сил, справится ли?.. Справился. Вот он хватает тонкими ручонками неподъёмные пакеты с длинными ручками. Потом тащит их в сторону лестницы… тужится, дыхание прерывается... Вот маленькой ножкой аккуратно нащупывает ступеньку, потом другую, третью, подтягивает пакет... И выше, выше... Я вздохнула поспокойней и собиралась вернуться к вязанию, но тут переполненный пакет порвался, игрушки застучали по ступенькам и градом посыпались вниз. Раздался грохот. А потом — испуганный всхлип сквозь ладошку. Зелёные глаза в страхе мечутся по машинкам и погремушкам и останавливаются на мне. А меня буквально перекосило от злости. Увидев моё лицо, наверняка сбежал бы даже Волдема... Вольдер... Как-его-короче-там! В груди вспыхнула ярость, а от злости заскрежетали зубы. И даже непонятно, откуда взялась такая всепоглощающая ненависть? Такая жгучая, что кровь буквально кипит? — Ах ты маленький паршивец! — рявкнула я так громко, что аж в горле запершило. Я закашлялась, а наверху стихли звуки стрельбы. — Бегом собрал игрушки и отнёс их в спальню Дадлички, болван! И три дня без еды! Понял!? Малец быстро закивал и шумно сглотнул. А потом размазал по лицу сопли и начал спускаться. Лестница — самая тёмная часть гостиной. Всегда. Даже когда горят все светильники. А уж сейчас, когда кроме камина горит единственная лампа, и вовсе мало что видно. Всхлипывая и отчаянно вцепившись в перила, мальчик постепенно спускался всё ниже и... С писком улетела в проём между ступенями розовая мышь, на которую наступили, а мальчик, от неожиданности разжав слабенькие ручки, с истошным криком полетел головой вниз... Бах! Ещё! И ещё... Небольшое тельце подкатилось прямо к инвалидной коляске, поэтому я сразу разглядела Поттера (а вот слышала только громкий стук своего сердца): неестественно вывернутая правая ручка, странно изогнутая ножка, а изо рта тонкой струйкой течёт кровь, пачкая дорогой ковёр. Но последнее неважно. — Нет, — я зажала себе рот и мысленно продолжала повторять: «Нет, нет, нет, нет...» * * * Гарри Джеймс Поттер 1980 — 1985 Так плотно, как позволяла коляска, я прижалась к Вернону, а потом всхлипнула и положила венок на могилу. Молча поддерживая, муж опустил мне руку на плечо. Затем поправил любимую шапку и высыпал на пробивающуюся сквозь тонкий слой снега траву какие-то леденцы. Будто Гарри это поможет. Ни конфеты, ни венок, ни слёзы — ничто не вернет к жизни маленького мальчика. Как и ту, кто лежит рядом. Семья воссоединилась. Поттеры теперь вместе — и Лили с... этим, и Гарри. Все здесь. — Простите! — сердце болело даже сильней, чем после смерти родителей. Оборвалась последняя ниточка, которая связывала меня с семьёй, с сестрой... Я вытирала покрасневшие глаза и бессвязно шептала: — Лили, прости! За то, что не уберегла твоего сына, за то, как с ним обращалась... За то, что ты зря отдала свою жизнь... И ты, Гарри... Уже не сдерживая рыданий, я выскользнула из-под руки мужа и поехала в сторону калитки. Я не желала и просто не могла здесь оставаться, не могла смотреть на движущиеся фотографии, где Поттеры почти живы и так счастливы. Почти. Понимаю: мои извинения — пустой звук. Они не нужны ни мёртвым, ни мне самой. Прощу ли я себя когда-нибудь?.. Вряд ли. Скорее, займусь самобичеванием, и так и буду просыпаться в холодном поту. Гарри Поттер умер по моей вине, и тут ничего не попишешь. Сейчас мы заберем Дадлика от Мардж и покинем Англию. Да, скроемся. Забьёмся поглубже... если возможно, куда-нибудь в Марианскую впадину. Так нужно... И будем молиться, чтобы нас не нашёл ни один волшебник. Ведь среди этих уродов немало очень жестоких, они ненавидят нам подобных и обязательно попытаются отомстить. Даже Дамблдор, который с презрением, усталостью и великой печалью во взоре посоветовал нам срочно покинуть Тисовую, не стал этого отрицать. Постепенно Годрикова лощина оказалась позади. Слушая какую-то грустную, но весьма уместную мелодию, мы в последний раз кидаем взгляд в сторону кладбища. Вернон печально вздыхает. Надо скрыться, и побыстрее. Ведь. Гарри Поттер. Мёртв.