Сезон дождей

Дофламинго давно собирался озадачить Крокодайла внезапным ужином при свечах без права отказа. Он составил план (импровизация почему-то иногда давала осечку), дотошно ему следовал, заказал цветы, нашел дорогущий ресторан высшего класса и… Именно в тот момент, когда рука зависла над несчастной улиткой, чтобы она связала его со старым врагом, где бы он ни находился, Дофламинго буквально насильно заставили обратить свое драгоценное внимание на «более важные вещи». Он мог бы проигнорировать вопли работорговцев с Сабаоди. Мог бы послать подчиненных разбираться с проблемами. Но когда со всех сторон на тебя рушатся все новые и новые неприятности, решить которые совершенно невозможно за одну-две секунды, невольно начинаешь осознавать: свидание откладывается на неопределенный срок. Крокодайл же никуда не денется, верно? Это упрямое земноводное – жуткий консерватор, ненавидит резкие перемены, внезапные рояли из кустов и тех, кто пытается выбить его из привычной колеи. Частые переезды он тоже не любит. Зануда, честное слово! Каким был в молодости – скупым на эмоции, с холодным разумом и горячим сердцем, таким и остался. А может, просто сам Донкихот изменился? Тем не менее, карусель из дел завертелась не на шутку. Казалось, будто обыденному кошмару из бумаг, встреч, уговоров, убийств, шантажа и махинаций не будет конца. Буквально каждая минута расписана, нет ни мгновения на передышку, что уж тут говорить про личную жизнь? Дофламинго все чаще и чаще цинично грустно задумывался, а появится ли она вообще на горизонте? Сколько бы ни было в его постели шикарных дам, ни одной из них не позволено заглянуть ему в душу, увидеть дальше идеального тела, пусть его хозяин – полноправный король, грозный Шичибукай и уже практически не пират. Так, воротила преступного мира, безжалостный убийца, садист и прагматик. Регалий хватает, но не настолько, чтобы легко найти такую же одинокую, истерзанную болью душу, которая просто поймёт. Не осудит, не станет читать нотации, а позволит на несколько кратких мгновений дышать полной грудью. Это всё, что ему было нужно. Спустя несколько месяцев в душе Дофламинго что-то натянулось и дрогнуло. Издало тонкий, предупреждающий звон – и мгновенно умолкло, словно ожидая его реакции. Тревожный звоночек интуиции. Если не вырваться из бесконечного порочного круга, то один из самых опасных людей Нового Мира... сломается. Но останется при этом для всех таким же беззаботным и дурашливым. Въевшуюся в лицо маску уже ничем не оторвать, не смыть. Дофламинго улыбался, а в груди с каждым днем болело и ныло все сильнее. Он устал. Смертельно. Невыносимо. Пошло оно все к черту! *** Есть комнаты, где приятно находиться. Не жить постоянно, а зайти на час или два, удобно растянуться на мягком пушистом ковре возле камина, выпить кофе и разделить одно молчание на двоих. Где не будет неудобных вопросов и фальшиво-вежливых ответов. Где можно быть самим собой. Одна из комнат нового казино Крокодайла была именно такой. На полу – небольшие возвышения, устланные цветастыми покрывалами, кругом подушки, ароматические свечи и курительницы с воткнутыми в них палочками. Беловатый дым растекался, подобно молочному туману, и ласкал ноздри приятным запахом. Дофламинго лежал на возвышении, накрыв ноги покрывалом, смотрел на огонь в камине и щурился, как прирученный дикий зверь. Сэр только улыбался одними уголками губ и разливал по чашкам крепкий кофе. Чистота мяты, сладкая нега корицы, острые воспоминания о прошлом с привкусом черного молотого перца. Уже не кофе вовсе, зато душа не болит. Горячо, язык печет. ― Сигару будешь? ― Крокодайл сел рядом и несколько раз щёлкнул зажигалкой, пока конец сигары не начал тлеть. Благородный запах дыма медленно расползся по помещению, укутывая, словно одеялом, тела и сердца. Спокойно и мягко. ― С Джаи, если поставщики не врут. ― Тебе врать чревато, ― ни тени улыбки на смуглом лице, зато тон и слова честнее, нежели искусственная улыбка Джокера – самой непредсказуемой карты в колоде жизни. ― Я хочу кальян. Желание гостя – закон. Слуга установил небольшой кальян на низком столике подле Донкихота, разжёг угли и участливо поинтересовался, чего еще угодно господину и его гостю. Господин желал тишины, а гость – чтобы лишние уши проваливали к чёрту. Вымуштровал Крокодайл своих людей как надо: ни звука протеста, ни единого недовольного взгляда. Они остались одни, и Дофламинго обхватил губами мундштук, медленно вдыхая дым в лёгкие. Когда-то он тоже курил ужасные тяжёлые сигары, но сейчас эта ноша полностью легла на плечи «героя Арабасты». Она, Арабаста, тоже была, кажется, когда-то очень давно. В иной жизни. Лишившись статуса и защиты титула Шичибукая, Крокодайл не утратил способность ненавязчиво создавать вокруг себя уют и необходимую атмосферу. От сдержанного, холодного и расчётливого человека трудно ожидать расслабленности мыслей и движений. Крокодайл умел преподносить сюрпризы. За пределами комнаты, вне мира, заполненного терпким дымом и ароматом кофе, лил дождь, противный, моросящий, его шум едва заметно пробивался сквозь плотно прикрытые ставни. Возможно, только из-за отвратительной погоды Дофламинго не вышвырнули вон, позволив остаться. Выделили вешалку для промокшей насквозь шубы, швырнули в лицо полотенце и сухо заметили, что «не царское это дело – по безымянным островам Нового Мира летать, будто ему там мёдом намазано». А ему не намазано, ему просто некуда больше лететь, чтобы вылечить уставшую душу. Семья – это хорошо, но не то. Они не разговаривали, чтобы не задевать болезненных струн прошлого, что оплели каждого с невероятной силой. Короткие, ничего не значащие замечания уплывали вместе с дымом и смешивались под потолком, отчего получался воистину удушающий коктейль. Крокодайл водил пальцем по причудливому узору на старой, потрёпанной временем карте и думал, как коварна и непредсказуема порой судьба. Молодость пролетела быстрее, чем хотелось бы, оставив шрамы, тоску и воспоминания о несбывшихся мечтах; зрелость вроде бы компенсировала то, что они не успели, не смогли, не поняли, но какая разница, если всё равно чётко выверенные планы отправились на дно морское кормить рыб? У предусмотрительного Сэра не вышло создать утопию для целой страны, но здесь, в самой маленькой комнатке огромного дома, он был полноправным властелином храма разбитых надежд. Своих и Дофламинго, который прилетел только для того, чтобы… Увидеть? Поговорить? Помолчать, глядя уставшими тусклыми глазами на пляски огня и думая о бездарно прожитых днях и упущенных возможностях? Вот у кого, как казалось раньше Крокодайлу, всё сбылось: и собственное королевство, и власть, и мощь, и команда, которую не разбросало по всему свету, в отличие от некоторых. Не Донкихот ли издевался над ним, когда увидел в Маринфорде? О да, презабавное зрелище: беглый преступник, потерявший всё, что имел когда-то, кроме разума и гордости. Смеялся. Но в этом смехе чудился надлом, истерика, что-то невообразимо горькое и тёмное, чему нет названия, но есть выход. Раз пришёл к нему, значит искал спасения от внутренних демонов. Кому, как не Крокодайлу понимать?.. Знать?.. Прошли вместе многое, гораздо больше, чем этот мальчишка в соломенной шляпе со своей командой. Предчувствия в последнее время не подводили Крокодайла, и он проворчал хрипло, будто бы обращаясь к карте, а не дурной птице. ― Будь осторожен. ― Ты волнуешься обо мне, Кроки? ― Взгляд Сэра опускал в самую глубокую впадину океана, повесив предварительно на шею пушечное ядро. Язык без костей, как всегда. А в глазах – благодарность. Тоже гложет что-то, да, Ваше Величество? Крокодайлу льстило, что за успокоением Дофламинго являлся именно к нему, не в объятия портовой шлюхи, не к своему цепному псу Верго или другим членам семьи, а сюда, на безымянный остров, далеко от проторенных путей многих пиратов. Когда-то они нашли его вместе, забравшись настолько далеко, насколько это вообще возможно было в их возрасте бушующих гормонов и неукротимого юношеского максимализма. На карте – нет, не сокровищ, – кровью нарисован крест. У Дофламинго одна половинка карты, у Крокодайла – вторая. ― Сейчас сезон дождей, ― будто это что-то моментально разъяснило, проронил Крокодайл, коротко улыбаясь. ― Не намочи перья, когда будешь лететь назад. Кстати, ― он встал лениво, плавно, расслабленный сигарой, не спеша подошёл к неприметному столу в углу комнаты и выдвинул нижнюю полку. ― Забери его. Мне нет резона хранить чужие вещи у себя дома. Револьвер, старый, с затёртой медью на крючке и там, где дуло соприкасается с поясом, глухо упал на подушки рядом с Дофламинго. Он отложил кальян и провёл пальцем по холодному металлу. С закрытыми глазами мог описать каждую царапину и каждую едва заметную трещину. А ещё – кого убили из этого оружия. ― Он изначально принадлежал тебе. ― Хочешь вернуть подарок? ― невозмутимо спросил Крокодайл и поднёс к губам мундштук кальяна. Дофламинго следил за ним с плохо скрываемым интересом. ― Я думаю, он тебе пригодится. «Если ты так говоришь, то да». ― А ты знаешь, Кроки, ― преувеличенно весело, с нотками безумия, мурлыкнул Дофламинго, ― что сейчас ты меня поцеловал? ― Непрямой поцелуй, да? ― ухмылка – горькая, как и дым, выпущенный в лицо королю. ― Ты как всегда невыносим. Довольная улыбка Дофламинго стиралась только одним способом, одинаково приятным для обоих. Через несколько дней Донкихот Дофламинго улетел из тайного убежища Крокодайла, преследуемый навязчивой мыслью о том, что в сезон дождей ему придётся много убивать и много страдать, снова калеча собственную душу. Крокодайл был в этом уверен, рассматривая свою половинку старой карты и глядя в распахнутое настежь окно. Косой дождь колол холодными иглами мрачное лицо, вызывал неосознанную, на грани с интуицией, тревогу. «Какая глупая ирония…». Возможно, судьбу они тоже поделят пополам.