Война.

Это было страшно. Кровь, крики, решимость в глазах и бесконечное самовнушение, что так должно быть. Мы умирали, но не было никаких мимолетных воспоминаний, света в конце туннеля, храбрости, только немая просьба о спасении. Рядом лежит мой друг, тот, кто улыбался смерти, проклиная ее после каждого сражения. Он сражался, рвался вперед, становясь перед старухой с улыбкой. А та, нет, ей не жаль героев, не жаль никого. Плевать, чья душа, какой огонь в ней горит, за что она покинула тело. Она просто протягивает свою костлявую руку и забирает. И теперь, ей уже принадлежит молодой лейтенант Гриммджо Джагерджак. Тот самый, который устраивал пьяные дебоши, совращал прекрасных дам, покидая их перед рассветом, не забыв поприветствовать мужей. Голубые волосы как клочок неба на грязной земле. Только окрашены они в красный. Рана на животе, глубокая, сквозная, такую не зажмешь. А он пытался, его пальцы до сих пор держаться за рваные края. И в ясных глазах нет ни тени жизни. Мне кажется, он уже холодный. Но я ничего не могу сделать, поэтому делаю шаг вперед. Сапоги тонут в грязи, но я не обращаю внимания, иду дальше. Странно, но я уже не слышу ни криков, ни приказа командира, только гул в ушах. А зрение, что с ним? Почему все в серых тонах, да еще и так размыто? Наверное, просто устал. Рука дернулась, словно от укуса комара. Что ж, это был не он, всего лишь железная пуля вошла в плечо, но не пожелала оставаться там. Видимо, моя кровь не так горяча, как ее пылкость. Просто немного завести назад, чтобы не видеть крови и идти дальше. Теперь еще и нога немеет, падаю, лицом в грязь. Надо подниматься, но почему мне не хочется?! Я солдат, а значит должен воевать! Только вот, мое тело протестует, а разум обманывает. Ты не должна здесь быть, не имеешь право! Слышишь, уходи! Почему же смотришь, не слышишь? Прошу, не хочу тебя видеть здесь, среди этой смерти. Ты другая, тебя она не тронет, я не позволю. Я же клялся, когда отправлялся сюда, смотрел в твои фиалковые глаза и обещал. Ты мне что-то шепчешь, но я не слышу. Даже сейчас, когда ты прикасаешься ко мне своей холодной ладошкой, я не чувствую тебя. И откуда в твоих глазах столько печали, ты ведь ничего не знаешь, они бы не успели так быстро сообщить, что я мертв. Снова качаешь отрицательно головой, и твои темные волосы повторяют это движение, а их кончики щекочут мне щеки. Рукия, прошу, уходи. Не хочу, чтобы ты видела меня таким слабым. Только не обижайся, ладно. Я ведь тебя только люблю, понимаешь? Только тебя. Продолжаю кричать, но никто не слышит. Да и что может хорошего сказать умирающий? Поэтому мои губы не шевелятся, а может, просто запекшаяся кровь не дает. Рукия, хочу пить, очень хочу. В предсмертной агонии всегда хочется воды. Ведь, я ошибся. Пуля не плечо пробила, а грудь. Вон, течет красная и теплая, родная. Может, на этой земле что-то вырастит путное, ведь, столько крови пролито. Вот, теперь совершенно не чувствую тела, падаю лицом в грязь, прикрывая глаза. И не вижу я голубого неба и солнца. Нет романтики в моей смерти. Хотя, уже вторые сутки моросит дождь, а тучи и серый цвет меня не привлекают. Рукия, надеюсь, ты простишь. Не вернусь, не поцелую, не смогу его увидеть. Надеюсь, с малышом все хорошо, ты только не переживай. И еще, у него будут темные волосы и папины глаза. Хотя, какая разница, главное чтобы счастливый. А папочка ему это устроит, обещаю присматривать. Хотя, вру, я же солдат. Рукия, не думал, что не будет боли, только холодно. Я хочу быть с тобой и с нашим ребенком. Хочу вернуться на полгода назад и никуда не уезжать, послушать тебя, бросить службу. Хотя, это бы был уже не я. Так что придется тебе меня простить. Люблю тебя и его. Скажи, что его папа был... Просто был. А остальное не важно. Рукия, теперь и воды не хочется, уже ничего не хочется, даже, сердце не бьется.