Аттракцион невиданной щедрости

Действующие лица: Румпельштильцхен — Тёмный маг, владелец Тёмного Замка, позже известный, как мистер Голд. Обладатель изогнутого ножика, которым желают завладеть все, но который ещё никому не принёс хэппи-энда. Наполнен метаниями и всяческими секретами из своего более чем тёмного прошлого, коими и фонтанирует. Белль — смотрительница Тёмного Замка. Совмещает в себе должности горничной, поварихи и прачки. Проще говоря, состоит в рабстве у Румпельштильцхена. Гастон — покойный жених Белль, превращённый в розу. Немая неграмотная кухарка — молчалива и исполнительна, даром, что неграмотная. Призрак Зосо — мёртвый, а потому совершенно невозмутимый бывший Тёмный маг. Хочет казаться белым и пушистым. Безумный Шляпник — безумен и весьма несдержан в высказываниях. Любит идиотские шутки. Также известен, как Джефферсон. Любит играть в домино. Доктор Франкенштейн — циничен и строг в суждениях. Ставит опыты на животных и на людях. В миру — доктор Вейл. Также любитель поиграть в домино. Сцена 0. Nina Simone - I Put A Spell On You Чёрная сцена. Посередине в столбе света стоит железная двуспальная кровать. На кровати головой к зрителям лежит Румпельштильцхен, его лица не видно. Верхом на его бёдрах сидит Белль, на ней только пышная жёлтая юбка. Волосы распущены, а соски заклеены крест-накрест чёрным скотчем. Она медленно двигается на Румпельштильцхене. Играет музыка. Из вороха юбок Белль достаёт кинжал Тёмного, медленно заносит его над головой и резко опускает на грудь Румпельштильцхена. Свет гаснет. Музыка обрывается. Сцена 1. Свет загорается. Румпель так же лежит в постели. Белль сидит на полу и возит край простыни с кровати по стиральной доске. Справа тумбочка и большая прямоугольная рама, завешанная белыми простынями. Слева огромный искусственный камин с жёлтой подсветкой. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: А ты знала, что кровь лучше всего отстирывать в холодной воде? БЕЛЛЬ: Конечно. Как бы ещё я отстирывала все твои рубашки и сюртуки? Я ещё где-то слышала, что кровь можно убрать с помощью магии, но… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: У любой магии есть своя цена, дорогуша. Иначе зачем мне было заводить домработницу? БЕЛЛЬ: Замолчи. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (переворачиваясь на бок): Это не отстирывается. БЕЛЛЬ: Я знаю (продолжает истерично тереть простыню о доску). РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты сегодня особенно прекрасна. Я только сейчас заметил. БЕЛЛЬ: А ты совершенно не меняешься. Ты меня обманул. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Как будто ты мне никогда не лгала. БЕЛЛЬ: Я тебе не лгала. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты скрывала правду. Думаешь, я не заметил, что ты вела себя как-то иначе? БЕЛЛЬ: Я старалась тебя отвлечь. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: И эта пламенная ночь тебе удалась! Почему ты не сказала, что нашла мой кинжал? БЕЛЛЬ (шёпотом): Это был сюрприз. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Так почему ты не рада? Ты должна смеяться от счастья, ведь теперь у тебя есть отличный ножик филигранной работы! Белль демонстративно отворачивается вместе со стиральной доской и продолжает своё занятие. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Кажется, кто-то сегодня не в духе. Тебя что-то расстроило? БЕЛЛЬ: Тебе огласить весь список? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты никогда не жаловалась. Разве что, умоляла… Было бы интересно послушать твои претензии. Белль достаёт из ящика тумбочки свиток и раскатывает трёхметровый рулон, исписанный с двух сторон. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: А ты подготовилась… БЕЛЛЬ: Во-первых, Гастон! Зачем ты его убил? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Не я, а ты. Его убила ты. Ты всё время путаешь! БЕЛЛЬ: Ты виноват в его смерти! Ты превратил его в розу и подсунул мне! Кто вообще мог подумать, что роза, которой я по привычке подрезала стебель, окажется заколдованным человеком?! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Да никто. В этом и весь смысл! Как бы ты отрезала ему конечности, если бы он был человеком? Ты бы в жизни не решилась на сознательное убийство. По крайней мере, тогда. БЕЛЛЬ: Ты всё подстроил! И именно ты затем превратил Гастона обратно из розы, чтобы он истёк кровью! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Но ведь ты попросила избавить его от мучений! БЕЛЛЬ: И для этого ты снова превратил его в цветок и бросил в камин? Из камина выглядывает Гастон и крутит пальцем у виска. Гастон: Да вы оба больные на всю голову психи! Что я вам сделал? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Да, Белль, что он тебе сделал? БЕЛЛЬ: Он мне ничего не сделал. Я просто не хотела выходить за него замуж! А отец заставлял! Гастон (из камина): Вот и сожгли бы заживо папашу Мориса! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (приподнимается на постели и кивает в сторону камина): А парень дело говорит. Даже немного жаль, что я его сжёг… БЕЛЛЬ: Значит, ты признаёшь свою вину? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (улыбаясь): Подловила. БЕЛЛЬ: Так зачем ты это сделал? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Потому что мог! А разве нужна причина? По-моему, это дурацкий вопрос. Что там дальше? БЕЛЛЬ (бегло просматривая список): В основном оскорбления чести и достоинства, вмешательства в чужие судьбы в корыстных целях, угрозы жизни и здоровью, издевательства разной степени тяжести, пытки… Белль откладывает список. Снимает с рамы одну из белых тряпок и остервенело принимается её стирать на доске. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: И много? БЕЛЛЬ: Вся сторона этого списка до самого конца. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: И что, всё доставалось тебе? БЕЛЛЬ: Нет. Там и то, что ты делал с другими. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Откуда тебе знать про «других»? Твоих прадедов в проекте не было, когда я уже мучил и убивал людишек! БЕЛЛЬ: Тут не все, а только те, которых я видела в этом доме. Те, кто приходили заключить сделку или оказались твоими пленниками. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Значит, подглядывала, чертовка. БЕЛЛЬ: Прислуга должна быть исполнительна и невидима. Я просто наводила уборку неподалёку. Не моя вина, что ты в это время был слишком поглощён очередным изуверством. Белль складывает «отстиранное» полотно в таз, снимает другое и снова продолжает возить им по стиральной доске. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Зато теперь я вижу, ты действительно незлопамятна (перегибается через кровать и подбирает другой край списка). Ты всё записываешь. Надо было брать глухонемую, неграмотную крестьянку. Хотя… У меня такая уже была. БЕЛЛЬ: Хорошая была служанка? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Очень! БЕЛЛЬ: И что с ней стало? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я убил её. БЕЛЛЬ: За что? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Она могла рисовать! БЕЛЛЬ: Ты просто выживший из ума параноик. Мимо проходит глухонемая неграмотная служанка, что-то активно жестикулируя. БЕЛЛЬ: Что она сказала? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Говорит, что рисовала весьма посредственно, и поэтому её не взяли в художественную школу. Немая служанка натягивает бельевые верёвки и принимается развешивать простыни из таза. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: А что там на другой стороне списка? Белль снимает с рамы последнюю простыню, заворачивается в неё, как привидение, и смотрит в пустую раму. БЕЛЛЬ: Там личное. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (переворачивает список и читает вслух): «Среда, 17 февраля, сегодня он наказал меня в первый раз. Я освободила вора из подземелья, а он хотел нагнать его и убить. Я умоляла не делать этого. А за это он заставил меня испытать всё то, что собирался сделать с тем грабителем. Это было как наяву. Такая боль… бла-бла-бла… но когда я очнулась, никаких следов не осталось». (Повторяет) «...В первый раз». То есть ты была уверена, что последует второй и третий, и так далее? Интересно, в твоём случае, это оптимизм или пессимизм? БЕЛЛЬ: Реализм. Ты никогда не мог остановиться… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (со злостью скручивает список в трубочку): А что мне оставалось?! Ты посягала на мои принципы! БЕЛЛЬ: Ты делал всё это из-за каких-то принципов?! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Конечно, нет! Ты была вся такая правильная в своей беленькой уютной скорлупе! Я должен был тебя сломить! Вытащить наружу все твои страхи и тени! Чтобы ты, наконец, решилась!.. Белль кружится по сцене в развевающейся простыне и напевает: …Everybody's looking for something Some of them want to use you Some of them want to get used by you Some of them want to abuse you Some of them want to be abused… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты ужасно поёшь. БЕЛЛЬ: А ты ужасен в постели (показывает язык). РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Да тебе даже сравнить не с чем! БЕЛЛЬ: Но ты добился, чего хотел. Ты ведь счастлив… Румпель подходит к камину и бросает список прямо в лицо сидящего там Гастона. Гастон: Радуйся, что ей не с чем было сравнить! (Нагло ржёт.) РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Заткнись! Ты здесь только тень! (Начинает тыкать Гастона кочергой, Гастон ойкает, отбивается шпагой и отбирает кочергу.) Гастон: Сам ты тень! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (обращается к Белль): Это ты виновата! Ты до сих пор не вычистила этот камин! БЕЛЛЬ: Это не ко мне. Это к Золушке. Гастон (с выражением читает свиток из камина): «Пятница, 24 февраля. Румпельштильцхен снова сделал это. На этот раз за попытку побега. Мне всё сложнее отличать реальность от наведённых им кошмаров. Я выгребала золу из очага, а очнулась в подземелье от криков. Это были крики страдания. Передо мной был человек, а у меня в руке раскалённое тавро и пахло горелым мясом. А потом я снова очнулась на кухне, но по-прежнему пахло…» (Прокручивает список) «Воскресенье, 29 февраля. Он сидел за этим бесконечно длинным столом. Я накрывала ужин и в какой-то момент увидела на столе мёртвых, освежёванных младенцев. Весь стол был завален ими. А вечером того же дня я попыталась выпрыгнуть из окна самой высокой башни. У меня почти получилось. А сегодня он заколдовал окна, чтобы я не могла к ним даже приблизиться. Я не понимаю, зачем он собрал мои жалкие обломки и снова заставляет жить? Я смертельно устала от этого бесконечного кошмара…» РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Да что такое! Даже огонь не убивает эту заразу! Гастон (из камина): Рукописи не горят! Всем рты не заткнёшь! Белль забирается на постель и поправляет подушки. Румпельштильцхен подходит к опустевшему тазу, снимает камзол, жилет и бросает туда. БЕЛЛЬ: Я всё равно не понимаю, зачем. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Что тебе непонятно? БЕЛЛЬ: Зачем нужно было всё это делать? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Мучить тебя? Доводить до края? БЕЛЛЬ: Зачем нужно было подбрасывать мне свой проклятый кинжал после всего этого? Зачем ты сделал из меня?.. Румпельштильцхен, оставшийся в окровавленной на груди рубашке, подходит к Белль и садится рядом. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (шепчет на ухо): Это не я. Это ты сделала с собой всё это. Ты всё время путаешь. Ты могла не соглашаться на мою сделку, но вопреки протесту отца и своего жениха сказала «да». Свадьба с Гастоном и поддержка его солдат против агрессии огров оказалась бы ничуть не хуже. Дольше по времени и затратам, но… Ты сказала «да». Ты сказала «да» на всё, что ждало тебя здесь. Не лги, что не знала ни одного слуха обо мне! Они удивительно правдивы! Ты добровольно пошла в дом Чудовища, как на заклание, думая, что совершаешь нечто героическое. Тщеславие застило тебе глаза, моя Красавица. Гордыня и тщеславие, а не все эти глупые сказки о странствиях, что ты мне плела поначалу! Ты восхищалась собой. БЕЛЛЬ (зажимает руками уши): Нет! Всё не так! Твои слова всё выворачивают наизнанку! Я никогда не хотела быть героем. Я просто спасала свой народ, невинных людей, единственным способом, который мне был доступен! Гастон едва ли мог помочь… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (разворачивает к себе и продолжает говорить ей в лицо): Ты только вслушайся! Сколько пафоса в твоих словах! «Я просто спасала свой народ!» У меня есть отвратительная, но очень полезная особенность, дорогуша. Я вижу в людях, какими бы они не казались милыми и хорошими, все их самые худшие стороны. И я никогда не ошибаюсь в таких вещах. Но могу поздравить, ты благополучно излечилась от этой болезни. Найдя кинжал, ты могла стать моей госпожой, могла проигнорировать его. Я подбросил тебе его, признаю, но ты сама решилась меня убить. Это было посложнее, чем подрезать черенок у цветка… БЕЛЛЬ: Я думала, что это ловушка! (Отталкивает Румпельштильцхена и начинает нервно ходить по сцене.) Я думала, кинжал поддельный! Что ты специально подкинул его, чтобы потом посмеяться надо мной! Получить повод для новых издевательств! Я не хотела тобой повелевать! Я не хотела новых страданий! Я хотела лишь одного… Белль останавливается позади рамы, закрыв руками лицо. Немая крестьянка уходит. Гастон (зачитывает свиток Белль): «Запись без числа. Я наконец-то знаю, что делать. Я хочу умереть, чтобы всё это закончилось. Но он всё время мешает мне. Он не даёт мне уйти. У меня остался последний выход – убить его самого. Если у меня не получится, надеюсь, он не простит мне этой попытки. Я нашла оружие и сегодня я убью Румпельштильцхена». РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (достаёт из вороха простыней кинжал с именем Белль): И у тебя это прекрасно получилось! Белль забирает кинжал у Румпеля, подходит к камину и закалывает Гастона. Подсветка камина сменяется с жёлтой на красную. БЕЛЛЬ (разглядывая кинжал): А знаешь, в этом что-то есть… Свет гаснет. Сцена 2. Свет загорается. Чёрная сцена. На фоне развешанных простыней стоит всё та же рама. Слева кровать, на ней только матрас. Справа на двух камнях сидят Шляпник и Франкенштейн и рубятся в домино, используя третий камень в качестве стола. Посередине по разные стороны от рамы стоят два кресла. В левом сидит Румпельштильцхен и вяжет на спицах длинный серый шарф. На нём та же окровавленная рубашка, на шее собачий ошейник, цепь от которого тянется к ножке кровати. Белль поправляет простыни, на ней жилет и сюртук Румпельштильцхена поверх жёлтой юбки. Её лицо покрыто золотой пудрой, а волосы затянуты в узел. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Лицевая, изнаночная… с накидом, изнаночная, изнаночная…Чёрт, опять сбился! Придётся снова распускать весь ряд. Может, всё-таки отдашь мою прялку? Я всё-таки Прядильщик, а не Вязальщик! БЕЛЛЬ: Да? А интриги вяжешь, как вязальщик. Ты ничего не получишь. ФРАНКЕНШТЕЙН: А ты знал, что после смерти душа ещё девять дней остаётся на земле? ШЛЯПНИК: Я думал, ты учёный и не веришь в эту ересь. ФРАНКЕНШТЕЙН: Дело не в вере. Дело в фактах! И факты говорят — идёт девятый день, а Румпельштильцхен всё ещё в своём особняке. ШЛЯПНИК: Рыба! Белль отставляет таз и занимает свободное кресло. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Дорогуша, мне не нравятся женщины, которые пытаются мною командовать. БЕЛЛЬ: А я и не пытаюсь. По твоим словам, я горделивая и тщеславная дура. Так что, думаю, мне позволительно так себя вести и требовать от тебя чего угодно. Сейчас мне нужны ответы, Румпельштильцхен. Ты же не потрудился оставить после себя завещания! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты ведь понимаешь, что меня здесь на самом деле нет? Что я лишь тень Румпельштильцхена? А тени не всегда знают всю подноготную своих хозяев. БЕЛЛЬ: Как раз таки тени и хранят все самые грязные секреты. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ах, я и забыл, что ты такая начитанная. Ещё сто-двести лет и перечитаешь все книги на свете! Станешь совсем умная и тоже начнёшь все ходы наперёд просчитывать. И всё равно найдётся что-то, что будет тебе мешать! (Отбрасывает вязание на пол и недовольно отворачивается.) БЕЛЛЬ: Так что помешало тебе? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Это что, допрос? БЕЛЛЬ: Так-так-так! (Подаётся вперёд и светит карманным фонариком ему в лицо.) Признавайся! Где ты был в ночь на пятое февраля, когда убили Тёмного мага Зосо? Как это связано с тем, что после этого ты сам стал Тёмным? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Откуда ты узнала, если я не оставил завещания? БЕЛЛЬ: Часть твоих воспоминаний перешла ко мне, но всё слишком разрозненно. Перепутано. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Может, спросишь у самого Зосо? Наверняка его воспоминания тебе тоже достались. Играет цирковая музыка. Шляпник выходит на середину сцены, снимает с головы цилиндр и кланяется зрителям. ШЛЯПНИК: Дамы и Господа! Поприветствуйте! Впервые на арене! Только сегодня и только сейчас! Тот, кто носил золотую чешую до того, как это стало мейнстримом! Тот, кто заварил эту кашу! Тот, кого можно сделать козлом отпущения! Великолепный Зосо! Встречайте! Выходит мужчина в полосатой больничной пижаме и с удивлённым лицом. На спине торчат тряпичные ангельские крылья на лямках. В руках — знаменитая надколотая чашечка, в которой он размешивает чай и периодически отхлёбывает. На шее висит картонная табличка с кривой надписью — «ЗОСО». Музыка стихает. Шляпник быстро отпивает у Зосо из ложки чай и садится обратно к Франкенштейну. БЕЛЛЬ: Так это вы сделали из этого милого прядильщика ужас всего Зачарованного леса? Зосо: А какие ко мне претензии? Мой кинжал был у жестокого и бессердечного негодяя! Мне уже было больше лет, чем этому зелёному юнцу! (Кивает на Румпеля.) Все мои предыдущие попытки освободиться прошли безуспешно, а делать гадости надоело… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ну да, рассказывай… ЗОСО: Надоело. Поэтому я и решил передать свой дар ему. Он отчаялся, жена его бросила и убежала с пиратом, а сына собирались забрать на войну. Я подумал, почему нет? Почему бы перед смертью не облагодетельствовать своим могуществом этого милого прядильщика! Я думал, что он станет хорошим волшебником! Откуда мне было знать, что из него такое чудовище получится? Я же, в отличие от некоторых, не владею даром провидения! БЕЛЛЬ (Румпелю): А ты, значит, предвидел будущее? А почему я не вижу? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Потому что ты бесперспективная и аморфная девица. У тебя нет будущего. БЕЛЛЬ (возмущённо): Ты!… ЗОСО: А можно я пойду? БЕЛЛЬ: Да, только чашечку оставь! ЗОСО: Не могу. Она уже разбилась (допивает чай и уходит). Белль подбирает с пола вязание Румпельштильцхена и начинает распускать. БЕЛЛЬ: А я думала, там только кусочек откололся… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: О, у тебя ещё и с памятью нелады. Ты ведь в первый же день, когда подавала завтрак, облила меня чаем из этой самой чашки. БЕЛЛЬ: Да, кажется, вспоминаю, ты ещё ужасно разозлился, хотя мог мгновенно высушить свою одежду. А вместо этого наорал и бросил в меня этой чашкой. Я успела уклониться… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: А чашка ударилась о стену… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН и БЕЛЛЬ (вместе): …и разлетелась на мелкие кусочки! ШЛЯПНИК: А ты знал, что посуда бьётся на счастье? ФРАНКЕНШТЕЙН: Антинаучная ересь. Как-то раз я случайно разбил чашечку Петри с культурой чумы, и мне пришлось переезжать в другой замок. В другой город. Отец так ругался… Так что не думаю, что это на счастье. ШЛЯПНИК: Рыба! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Как прошёл визит к папеньке? Как он воспринял твой новый облик? Наверное, был вне себя от радости? БЕЛЛЬ: Не сказала бы. Первое, что он спросил у меня — не заразно ли это? (Указывает на позолоченное лицо.) РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (смеётся): Конечно же, это заразно. Это почти чума… Румпель подбирает с пола клубок и начинает наматывать на него распущенную пряжу. БЕЛЛЬ: Я всего лишь хотела ему помочь. Старая рана на ноге снова разболелась, а я могла её вылечить. Без всяких контрактов и жертв. А он отказался. Это было ужасно. Отец смотрел на меня, как будто я превратилась в монстра. Он даже не мог скрыть своего отвращения. А когда я хотела обнять его, то у него на лице отразился такой ужас, что я не решилась. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Вот почему ты была такой дёрганой всё утро. А я тебе говорил, что не стоит. Близкие уже никогда не примут тебя. Уж я-то знаю! Даже если они будут делать вид, что ничего не изменилось, внутри они станут тебя сравнивать с той прежней Белль. А потом начнут просить о невозможном — чтобы ты отказалась от своей магии. Морис не просил тебя избавиться от магии? БЕЛЛЬ: Просил. Почти умолял. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Вот. А потом твои близкие отвернутся от тебя. Люди такие эгоисты, что родные, что чужие. Все эгоисты. Они думают лишь о себе. Но от близких людей обычно принимать предательство больнее. Лучше вообще не иметь семьи… БЕЛЛЬ: Из-за этого от тебя сбежал твой сын? И твоя жена… Наверное, ей повезло, что она вовремя успела от тебя убраться. До того, как ты стал Тёмным. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ей не повезло. Я нашёл её после. БЕЛЛЬ: Ты убил её. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Скажем так, я ответил ей симметрично. Разбитое сердце за разбитое сердце. БЕЛЛЬ: И твой сын узнал об этом и не смог простить, так? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Нет. Не так. Он не знает, и надеюсь, никогда не узнает. БЕЛЛЬ: Почему же тогда твой сын от тебя сбежал? Неужели тебе не хватило мозгов не убивать людей хотя бы на глазах у мальчика? БЕЛЛЬ: Молчишь. Так почему твой сын убежал от тебя? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Если у тебя есть мои воспоминания, ты должна знать. БЕЛЛЬ: Я хочу услышать ответ от тебя. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (кривляясь, подбрасывает в руке клубок): Оу, вы хотите поговорить об этом, леди? БЕЛЛЬ: Не паясничай! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Им (указывает на Франкенштейна и Шляпника) можно, а мне нельзя? ШЛЯПНИК: Нас здесь вообще нет. Мы призраки твоих единственных знакомых, которых ты мог бы назвать друзьями. ФРАНКЕНШТЕЙН: Если бы так нагло не использовал нас в своих интригах. ШЛЯПНИК: И призваны разбавлять ваши унылые диалоги своими остроумными комментариями. ФРАНКЕНШТЕЙН: И вносить в них логику. БЕЛЛЬ (Румпелю): Вот видишь, сколько они пользы приносят. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Эта рама больше пользы приносит. Она хотя бы дыру в стене загораживает. БЕЛЛЬ: Ничего она не загораживает, не увиливай. Так что с ним случилось, с твоим сыном? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Он рос чудным мальчиком. Хорошо кушал и много учился. А потом ему исполнилось семнадцать, и на него напала эта зараза. Любовь. Он влюбился в какую-то малолетнюю принцессу и хотел жениться на ней. Конечно же, я был против! И её родители тоже были против. Но я всё равно наслал на эту дурёху проклятие вечного сна. А потом такая ситуация дурацкая получилась. Сын не знал об этом. Ему сказали, что она померла, и он пошёл к ней. Выпил яд и поцеловал напоследок поцелуем истинной любви. И тут же умер. А эта негодяйка тут же проснулась и кинжалом зарезалась. Я прибежал, а мой мальчик мёртвенький лежит… ШЛЯПНИК (бухает больничным судном по столу): Утка! Все подпрыгивают от неожиданности. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Выгони их, наконец, и я расскажу тебе о своём сыне! БЕЛЛЬ: Сразу бы так. Парни, свободны! ФРАНКЕНШТЕЙН: Хорошо. Но мы ещё вернёмся! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Хватит распускать мой шарф! Я целую неделю над ним трудился! БЕЛЛЬ: Румпель, ты сам говорил, что за всё приходится платить. У всего есть своя цена. И у твоего молчания она тоже есть. Я распутаю этот клубок и докопаюсь до истины. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (рычит): Молчание — золото! (Подрывается с кресла и начинает ходить туда-сюда, цепь ограничивает его.) РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Конечно, всё было не так! Из-за вмешательства феи мой сын провалился в мир без магии! Проклятые феи! Проклятые волшебные бобы! Именно из-за них я заварил всю эту кашу! Я вмешивался в судьбы смертных, безжалостно менял саму их суть! Я делал хороших людей плохими, а плохих — ещё хуже, и всё ради одного. Чтобы увидеть своего сына и попросить у него прощения! За мою трусость! Один раз в жизни… Разгоняется, цепляется ошейником и падает на спину. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Проклятые бобы… БЕЛЛЬ: У тебя всегда виноваты то феи, то бобы. Ты никогда не думал, что всё дело в тебе? Ты правильно сказал про трусость. Твой сын не сбежал от тебя, он хотел, чтобы вы вместе отправились в другой мир. Сбежали от твоей проклятой магии. Но ты струсил. Это ты его бросил. Белль откладывает остатки вязания в сторону и подходит к Румпельштильцхену. Садится рядом и гладит его по волосам. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (всё так же лёжа на полу): Думаешь, я не знаю? Я всю жизнь виню себя за это. Я боялся его потерять ещё до того, как он родился. И до сих пор, хотя уже потерял. Но мне так надоело быть всё время во всём виноватым… БЕЛЛЬ: Хорошо, что ты хотя бы не отрицаешь этого. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Давно ли ты стала моим судьёй? БЕЛЛЬ: Ты сам выбрал меня на эту роль. Теперь я — твой судья, и от меня будет зависеть, карать или миловать тебя. Белль ложится рядом с ним на спину. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Удобно? БЕЛЛЬ: Не особенно. Но небо сегодня красивое… (Замолкает.) До сих пор не могу понять, почему именно я. Я видела в твоих воспоминаниях Кору, когда она была простой дочерью мельника. Она успела ступить на кривую дорожку ещё до тебя, но именно ты способствовал её дальнейшему пути. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Кора расплачивалась за свою наивность и доверчивость. Она отказалась от своей первой дочери, а вторую готова была запереть в золотую клетку. Доверить ей кинжал означало сделать Тёмного раз в сто хуже меня. БЕЛЛЬ: Если бы ты не помог ей напрясть золота… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Не родилась бы Регина. Но доверить кинжал ей, сейчас, когда она мечтает только о том, чтобы убить Белоснежку и оживить мертвеца, тоже не лучшая идея. БЕЛЛЬ: Её я тоже видела до того, как она стала Злой Королевой. Она была жертвой. Если бы ты не вмешался… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: …То в один прекрасный день, замужем за ненавистным человеком, который ей в дедушки годится, под вечным давлением любимой матушки, она бы в итоге выпрыгнула из окна самой высокой башни. Не знаю, возможно, для неё это было бы и лучше… Стоило остановиться ещё тогда и пожалеть… БЕЛЛЬ: Ты способен на жалость? Совсем на тебя не похоже. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: А ты никогда не думала, что я выбрал тебя просто потому, что пожалел? БЕЛЛЬ: У тебя странное представление о жалости. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я так давно никого не жалел, что, наверное, стал забывать, каким должно быть это чувство. Я выбрал тебя, потому что тебе некому мстить, некого винить в своих бедах, ведь я уже мёртв. И ты не была частью моего плана. Вот и всё. Не думаю, что ты станешь доброй волшебницей, но я надеюсь, что ты не причинишь вреда хотя бы тем, кого любишь. БЕЛЛЬ: Если бы я знала… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я признаю, что поступал ужасно и с тобой, и с другими. Мне нет прощения, но ты ещё можешь всё исправить. В тебе нет моих пороков. Ты явно не трусиха… Ты можешь направить свои силы на что-то действительно полезное и жить дальше. Если бы я сам когда-то смог последовать этому совету… БЕЛЛЬ: Но ведь из-за твоей смерти ты никогда не встретишься со своим сыном. Румпельштильцхен отстраняется от неё. Встаёт и идёт к кровати. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Какая тебе разница? Зачем тебе копаться в моём прошлом? Как будто в этом есть какая-то польза… Оставь мёртвых в покое! (Садится на кровать, прижав ноги к груди.) Раньше никому не было дела до моих мотивов. Белль молча садится в кресло Румпельштильцхена и пытается продолжить его вязание. БЕЛЛЬ: Сегодня последний день, когда ты сможешь объяснить свои мотивы. И тому, кому есть до них дело. На твоём месте я бы не стала разбрасываться этим шансом. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я не ошибся. Ты станешь отличной Тёмной. БЕЛЛЬ: Я этого не хотела. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я тоже в своё время, пока не понял, какую выгоду это может принести. БЕЛЛЬ: И много выгоды ты получил? Это сделало тебя счастливей? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Скорей уж потерял. Столько потерял. Потерял Бея. Ты права, я мог бы вернуть своего сына. Он всё ещё жив. И даже существует могущественное проклятие, чтобы мне переместиться к нему в этот мир, не потеряв своей магии. Но я видел будущее. Благодаря одной слепой обезумевшей ведьме, я стал видеть будущее. Все его обрывки. Я потратил большую часть жизни, чтобы собрать этот паззл из кусочков будущего в единую историю. И знаешь, что самое странное? Белль тем временем бросает вязание, обходит кресла и встаёт за рамой, изображая портрет. БЕЛЛЬ: Будущее не предопределено? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Да. Мелкие незначительные события хоть и влияют на общую историю, но важны не они. Если предопределено умереть в понедельник в полдень, ты можешь не выходить из дома, целый день лежать на кровати и думать, что смог обмануть судьбу, но смерть найдёт другую лазейку… Мне суждено было умереть в том мире, но у этого предсказания оказалось и второе дно. Пытаясь вернуть меня к жизни, должен был погибнуть мой сын. БЕЛЛЬ: Мозаика сложилась. Возвращаются Франкенштейн и Шляпник в белых халатах и снова раскладывают домино. ФРАНКЕНШТЕЙН: Вот ведь какая штука, коллега. Я ставлю опыты на хомячках. А с этими хомячками всё время такая морока… Один раз заглянешь в клетку, где было два хомячка, а их стало на дюжину больше. А на следующий день снова смотришь, а там только один остался. Как тебе загадка? ШЛЯПНИК: А эти хомячки пьют чай, коллега? ФРАНКЕНШТЕЙН: Если налить в поилку, то да. ШЛЯПНИК: А нормальное чаепитие у хомяков возможно? ФРАНКЕНШТЕЙН: Хомяки существа бескультурные. Я бы даже сказал, агрессивные. Почти как люди. ШЛЯПНИК: И ничего нельзя предпринять? БЕЛЛЬ: И ничего нельзя предпринять? Ты ведь знал будущее… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я и предпринял. Я умер. Умер и больше ничего не сделаю — вольно или невольно из того, что могло бы привести к его гибели. Я уже начинал плести этот план, но я сумел вовремя остановиться. Я не предложил маленькой глупой ведьме наложить проклятие, чтобы оно перенесло большую часть Зачарованного Леса в мир без магии. Я не стану вмешиваться в жизнь сына. Он проживёт до самой старости, ничего не зная о моей судьбе, и мне достаточно этого. Моя жизнь за его. БЕЛЛЬ: Бедный, мёртвый Румпельштильцхен. И после смерти тебе нет покоя… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Почему же? БЕЛЛЬ: Потому что ты неудачник. Самый великий и могущественный из всех неудачников! Ты думал, что, ломая жизни других людей, сможешь из их обломков построить дорогу к своему сыну. Ты думал, что, сломав жизнь мне, сделаешь счастливой? Ты думал, что, став Тёмной, я по-прежнему останусь той тихоней Белль, которую ты взял из отчего дома? Я разобралась и теперь для меня всё ясно, Румпельштильцхен! Всё, к чему ты прикасаешься, обращается в мерзость. Я знаю. Ты ведь сам превратил меня в монстра! Ты виновен! И как твой судья, я приговариваю к смерти самого дорогого тебе человека! За грехи отцов будут расплачиваться дети… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Что ты задумала? (Вскакивает с кровати и подбегает к Белль, но ошейник не даёт ему подойти ближе.) БЕЛЛЬ: Ты ошибся, думая, что мне некому больше мстить. Твоя смерть ничего не изменила. Твой сын всё равно умрёт! Ты мёртвый будешь страдать больше, чем страдал бы живой! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (кричит и тянет к ней руки): Нет! Нет! Ты не посмеешь! Ты бы не стала мстить! БЕЛЛЬ: Когда-то и ты был тряпкой, не способной на жёсткий поступок. Кто теперь меня остановит? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (падает на колени): Не надо!! Всё, что угодно! Сделай меня своим рабом, убей ещё тысячу раз! Не трогай моего сына… БЕЛЛЬ: А этого твой хвалёный дар не показал? Как по команде Шляпник и Франкенштейн разворачивают два из трёх камней, которые на самом деле надгробия. На одном написано имя «Белфайер», на другом — «Румпельштильцхен». РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Нет! Не смей! Не вздумай! Я убью тебя! Я достану тебя с того света и убью! Ты заплатишь! Маленькая, мстительная, тщеславная… БЕЛЛЬ: У всего есть своя цена. Ты сам меня научил этому, Румпельштильцхен. И теперь мы в расчёте. Белль снимает с верёвки одну из тряпок, которой оказывается смирительная рубашка, и отдаёт Франкенштейну. Вместе со Шляпником они надевают её на Румпельштильцхена. ШЛЯПНИК: Спокойней, приятель. Сейчас добрый доктор Франкенштейн даст тебе волшебных бобов, и всё будет хорошо. Ты вернёшься в реальный мир… РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я ненавижу бобы! Шляпник и Франкенштейн усаживают Румпеля обратно на кровать. ФРАНКЕНШТЕЙН (протягивает Румпелю стаканчик с таблетками): Ваши бобы, больной. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Засунь их себе!.. Франкенштейн закидывает таблетки ему в рот и зажимает рукой. Румпель продолжает вырываться, но постепенно успокаивается. Белль всё так же стоит в раме. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (глядя в зал): Клянусь всем, что у меня было, если Белфайер умрёт, ты пойдёшь за ним следом. Свет гаснет. Сцена 3. Свет загорается. Всё так же на верёвках висят простыни. Всё так же стоят два надгробия и камень. Перед ними посередине стоит совершенно голая кровать. Вейл осматривает Румпеля, светя ему в глаза карманным фонариком. На Румпеле смирительная рубашка, но ни ошейника, ни цепи нет. Слева Зосо без крыльев и таблички, возит по полу шваброй. Так же в смирительной рубашке туда-сюда бродит на коленях Гастон. Глухонемая крестьянка в форме медсестры ходит с «уткой» в руках. Белль вместе со Шляпником наблюдают в стороне. У Белль в руках маленькая чёрная сумочка. БЕЛЛЬ: Вы думаете, он поправится? ШЛЯПНИК: Понятия не имею. Я же местный сумасшедший. Подождите, когда освободится его лечащий врач. Румпельштильцхен сидит, поджав ноги, и раскачивается как безумный, глядя в одну точку. Франкенштейн подходит к Белль. БЕЛЛЬ: Как он? ФРАНКЕНШТЕЙН: Состояние довольно нестабильное. Смерть сына, покушение… Всё это вкупе с его магическими способностями… он на грани, миссис Голд. Терапия приносит некоторые улучшения, но на очень короткий срок. Сознание доставляет ему одни только страдания. БЕЛЛЬ: Можно мне его увидеть? ФРАНКЕНШТЕЙН: Сейчас Голд спокоен, но не стоит его провоцировать. Это может быть опасно, как для него, так и для вас. Он всё ещё могущественный волшебник. БЕЛЛЬ: Не волнуйтесь, его кинжал у меня. Я смогу его контролировать. Он до сих пор никому не навредил только потому, что я его сдерживаю. ФРАНКЕНШТЕЙН: О. В таком случае, вы можете его навестить. Но всё равно, постарайтесь его не провоцировать. Не поднимайте болезненных для него тем. Психозы не приносят ему пользы. БЕЛЛЬ: Конечно. Я ведь его жена. Я желаю ему только добра. Мне самой больно от того, в каком состоянии он пребывает. Белль подходит к Голду и садится рядом. Шляпник и Вейл уходят. Зосо и Гастон делают вид, что их не существует. Немая неграмотная крестьянка снимает простыни с верёвок и складывает их на надгробие Румпельштильцхена. БЕЛЛЬ: Как ты, Румпель? Ты хорошо кушаешь? А высыпаешься? Тебе ничего не нужно? Ты скажи, если да. Я всё для тебя сделаю. Я ведь тебя люблю… (Приглаживает ему растрёпанные волосы.) Я знаю, каково это — безвылазно сидеть в палате и принимать на завтрак, обед и ужин таблетки и уколы. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я не ошибся. Ты станешь отличной Тёмной. БЕЛЛЬ (продолжая гладить его по волосам и щеке): Ты снова путаешь. Это ты Тёмный. А я — твоя жена. Белль. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты была Тёмной. Раньше. Проклятые бобы… БЕЛЛЬ: Ты наконец-то начал вспоминать. Это и к лучшему. Мне уже поднадоело строить из себя послушную куклу. Видишь, как всё обернулось. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (не реагируя, повторяет): Проклятые бобы. БЕЛЛЬ: Ты не хотел жить, а живёшь. Не хотел видеть смерть своего сына, а пришлось. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты всё просчитала. БЕЛЛЬ: Это не я, а ты просчитал. Ты всё время путаешь… А я лишь подкорректировала твои расчёты. Хорошенько порылась в библиотеке и нашла способ вернуть тебя к жизни. Я стала очень начитанной. Конечно, я лишилась всей силы, но не будь я тогда Тёмной, пришлось бы и с жизнью попрощаться. Хорошо, что заранее приготовила нужные зелья, чтобы стереть последние воспоминания и заменить другими. Думаю, я отлично справилась. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Проклятые бобы… БЕЛЛЬ: Между прочим, я прошла долгий путь, чтобы всё получилось. Пришлось какое-то время посидеть сначала в темнице Злой Королевы, потом в палате для душевнобольных, но это даже сыграло мне на руку. Кто подумает на маленькую слабую принцессу? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты знала, что печать убьёт Бея… и не сказала ему. Ты позволила Зелене завладеть моим кинжалом. БЕЛЛЬ: Предупреждён — значит вооружён. Ты мастер интриг, и как никто должен это понимать. Твоя единственная ошибка в том, что ты думал, будто смерть тебя спасёт. Но даже в самом идеальном плане всегда есть хотя бы один маленький недочёт. А мне и делать ничего не пришлось, я шла по твоим следам. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Ты моя лучшая ученица. БЕЛЛЬ: Я не стану благодарить тебя за это. Все твои ученицы плохо закончили. Ты вмешивался в жизни обычных людей и создавал из них монстров. Каково это — оказаться на их месте? РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я с самого начала был на их месте, дорогуша. И, пройдя моим путём, ты должна понимать, что в любом идеальном плане есть свой маленький недочёт. Белль достаёт из сумочки кинжал Румпельштильцхена. Зосо и массовка в ужасе разбегаются. БЕЛЛЬ: Мне придётся снова тебя убить. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Тебе не впервой. Но ты и раньше собиралась это сделать. Ты не сказала, в чём твоя ошибка. БЕЛЛЬ: В тебе, Румпельштильцхен. Пока я была подле, я успела пропитаться тобой. Ты думаешь, я так хорошо играла влюблённую в тебя дуру? Когда узнала, каким ты можешь быть не-чудовищем, я полюбила тебя на самом деле… Мне было почти больно следовать плану, но я слишком долго вела твою игру. Я уже не могу остановиться. Да и ты не простишь меня. Я сама себя не прощу. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Не делай этого!.. Белль прижимается к нему со спины и протыкает кинжалом и его и себя. Свет вспыхивает и гаснет. Когда свет загорается, Румпель всё так же сидит на койке, а Белль лежит на кровати с красной розой на груди. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (визгливо смеётся): Моя лучшая ученица! В любом, даже самом идеальном плане есть маленький, совсем крошечный недочёт! (Снова смеётся.) Дважды вдовец! Привстаёт, неловко двигаясь, потому что всё ещё в смирительной рубашке. Склоняется над Белль и рассматривает её. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я обещал, что достану тебя с того света и убью. Я выполняю свои обещания, дорогуша! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (к Зосо): Чего встал? Иди сюда. Зосо помогает Румпелю снять смирительную рубашку. Румпель снимает с Белль свой сюртук и жилет и надевает на себя. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Признаю, ты меня обыграла. Отомстила за всё. Но ты слишком заигралась, дорогуша! Ты не взяла в расчёт, что после воскрешения я могу вспомнить нашу настоящую тёмную историю. Ты даже не проверила, настоящий ли кинжал у тебя в руках, когда я играл перед тобой влюблённого идиота и предлагал замужество. В первый раз, когда тебе попал в руки мой настоящий кинжал, ты думала, что он фальшивка и тряслась от страха, а когда тебе попалась фальшивка, обрадовалась, как ребёнок. Снова склоняется над ней. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я так ждал, когда ты воспользуешься этой подделкой, чтобы посмотреть на твоё лицо. Жаль, что перед смертью я не видел твои глаза. Я не хотел, чтобы это произошло так (молча смотрит на неё). Прости меня, потому что я не смог простить тебе. Если бы я раньше вспомнил. Если бы… Я бы тебя остановил! Всё было бы по-другому! Белль! (Кричит истерично.) Я и мёртвый с тобой говорил! Ну же! Упрекай меня! Говори, что я чудовище! Прокляни меня снова за то, что я разрушил твою жизнь! Молчишь... (Обнимает Белль.) Я почти жалею, что дал тебе фальшивый кинжал. Я совершенно не помню, что там было после смерти. Даже если мои воспоминания были фальшивкой, я был счастлив в своём неведении. Я ни за одну женщину не сражался так, как за тебя и прежде всего с самим собой*. (Прижимает её тело к себе, раскачивается и плачет.) Зосо обращается к публике. ЗОСО: Какие возможности профукали! (Сплёвывает на пол.) Люди идиоты (достаёт из-за пазухи ещё один кинжал со своим именем). Может быть, ещё кого-нибудь облагодетельствовать? (Обращается к публике.) Только сегодня и только сейчас! Великолепный Зосо со своим удивительным кинжалом! Аттракцион невиданной щедрости! Невероятная сила и бессмертие всего за одно крохотное убийство! Кто хочет? А? Лес рук! Может быть, ты? Ты? Так уверен, что у тебя получится лучше? Так в себе уверен? Уже передумал? Что, больше никто не хочет? Ну и чёрт с вами. Покашливает за спиной Румпеля. Тот не реагирует. ЗОСО: Пора. Свидание окончено. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Я знаю. Да. Пора… (Целует Белль в губы и уходит вместе с Зосо.) Входят Вейл и Джефферсон с носилками. Перекладывают на них Белль и стоят над телом. ФРАНКЕНШТЕЙН: Красивая. ШЛЯПНИК: Ага. ФРАНКЕНШТЕЙН: Как думаешь, можно её забрать? Я давно не оживлял мертвецов. ШЛЯПНИК: Нет. Голд просил похоронить её на кладбище со всеми почестями. ФРАНКЕНШТЕЙН: Жаль. ШЛЯПНИК: Как поживают твои скучные хомячки? ФРАНКЕНШТЕЙН: Да… (Отмахивается.) Создал им все условия. Кормушка, поилка. Беговое колесо для тренировок. Думал — расплодятся. А они… В общем, все умерли. Heaven Never - Seemed So Close Играет музыка. Вейл и Джефферсон поднимают носилки и уходят. Гастон и немая служанка утаскивают кровать. Зосо разворачивает последний третий камень-надгробие с надписью «Белль». Выходит Белль в жёлтой юбке и со скотчем на сосках, но при этом с фейскими крыльями за спиной, и начинает танцевать, к ней присоединяется Румпель с ангельскими крыльями на лямках и табличкой на шее «Румпельштильцхен». На сцену выходят остальные и тоже танцуют. РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН (кричит, чтобы перекричать музыку): Почему ты с этими дурацкими крыльями? БЕЛЛЬ (тоже кричит): Сегодня я добрая фея! Меня просили передать, что ты прощён! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Что? БЕЛЛЬ: Тебя простили!! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Какой-то аттракцион невиданной щедрости! БЕЛЛЬ: Да!! Карусель! Готовься к третьему кругу! РУМПЕЛЬШТИЛЬЦХЕН: Что? Свет гаснет. Примечания. Отрывок из песни, которую напевает Белль. Emily Browning - Sweet Dreams * «Ты принадлежишь мне, я сделал тебя своей, и ни в одной сказке нет женщины, за которую сражались бы дольше и отчаяннее, чем я сражался за тебя с самим собой, так было с самого начала, так повторялось снова и снова, и так, видно, будет всегда» (Франц Кафка).