По ту сторону ветра

      Если бы его спросили, чего он вожделеет, он бы ответил: "Король". Если бы его спросили, чего он боится и чем каждый раз, словно ядовитым паром, обжигает сознание, он бы ответил: "Король". Если бы его спросили, чем он готов пожертвовать ради всех и себя в том числе, он бы промолчал, стыдливо опустив глаза... Тихий шелест покрывала и мерная дробь шагов по дощатому полу означают только одно - Он уходит. Нотки индийского сандала и терпкого цитруса ещё долго стелются шлейфом по комнате. Пальцы комкают край покрывала, оттягивают большую часть на озябшие плечи, зарываясь глубже в приятное тепло.       Каждое утро начинается до безобразия одинаково: стынущая на сквозняке поясница, моментом покрывающаяся мурашками, приглушённый смех, бьющийся о тяжёлые монолитные стены комнаты, оставаясь где-то там, за гранью дозволенного для этого человека и невесомое прикосновение к макушке тёплой ладони. Легко и привычно. Открывая глаза, он видит, как мир становится чудным, немного диковатым после вереницы психоделических картин во сне. Хочется пить. Звон колокольчиков теряется в шёлковых лентах фонарика, путается, вливаясь в уши нежной трелью утра. Карусель сна всё ещё кружится туманным облаком перед уставшими, опьянёнными дурманом глазами смотрящего...       Прохлада и свежесть пахнут горными травами и белым Ан-си, озоном и немного горькой полынью. С трудом приходит понимание, что всё это ты уже видел, оно просто стало частью тебя. В груди становится немного щекотно.       В дверь стучатся. Прислуга услужливо кланяется, делая несколько шагов навстречу небольшому журнальному столику и оставляет на гладкой поверхности чашу с дурно пахнущим напитком. Сложенная педантичной стопкой одежда запоздало бросается в глаза. И когда только успели?       Нехотя встаю и разминаю затёкшие плечи и шею. Тепло мягкой волной проходит по мышцам, заставляя жмуриться от удовольствия, словно кота на солнышке. По комнате разносится удушливый запах смолы и молока. Опять.       От прикосновения с адски холодным полом ступни мгновенно деревенеют. По прибытии в Кират, с трудом понимал как местные жители ходят по улице в лёгких одеждах, изредка разбавляя внешний вид тёплыми накидками. Улыбка мигом растягивает губы, как только понимаю, насколько глупо выглядел в безумном количестве шарфов и куче свитеров. Сейчас, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что многое кажется простым туманным воспоминанием из былой жизни. Будто ничего и не было. Не было красных закатов на берегу Лонг-Айленда, как и не было рома с белой черешней в баре "Пьяная утка" на пятой авеню, истошно кричащего будильника по утрам и мерного посапывания Тильды на соседней подушке...       Прохожу вдоль стены и замечаю новое ранголи. На этот раз - более сложное и менее пёстрое. Кончики пальцев соприкасаются с шершавой поверхностью стены, ведут по ниточкам молитвы, поднимаясь всё выше и выше, доходя до наивысшей точки рисунка, а затем мерным движением кисти текут в другую сторону. Белое золото. Вечное солнце Кирата.       Оборачиваюсь и снова натыкаюсь взглядом на медную чашу. Запах воска усилился. Сандал и мёд. Вереск и корица. Пряности вскружили голову не хуже опиатов. Поморщившись я всё-таки взглянул на содержимое сосуда. Красная жидкость и белый лепесток магнолии сверху. Бханг, напиток жизни, бессмертия и молодости – всё в одном флаконе, в чаше храма Шиндава стояло передо мной, ярко и звонко поблескивая позолотой гладкого янтаря.       Тихий щелчок в мозгу прервал собственные размышления, дав волю фантазиям и абсурдным картинам выползти из самых потаённых клубков сознания. Краски слишком яркие, слишком живые, вязкие и густые, словно клей, не дают сосредоточиться на главной картине. Шива, Будда, Брахма, Агни - все здесь. Отсюда, с высоты птичьего полёта, они смотрятся словно большие каменные изваяния, сидят, сложив руки в молитвенном жесте. Чётки рвутся, осыпаясь прахом на бренную землю.       Красные воды реки Ганг омывают руки смотрящего, медленно погружают тело на самое дно до тех пор, пока не начинает жечь лёгкие. Подушечки пальцев касаются чего-то твёрдого и холодного. Ещё чуть-чуть. Воздух вышибает из лёгких, заставляя маленькие пузырики кислорода прорываться на поверхность. Рот наполняется медной солёной жидкостью. Ещё совсем немного.       Пространство стягивает и рвётся, мечется между богами за право существования. Боги Кирата не ведают о правосудии. Сознание медленно, словно призма, растекается, испаряется в потоке дурмана. Хочется закричать от боли, дробить кости и внутренности на мелкие кусочки, просто выть от непрекращающегося потока информации. Она всё вливается в сознание пёстрыми образами и непонятными фрагментами из чужой жизни, словно с негатива старой плёнки.       Запах смолы и молока. Сандал и мёд. Вереск и корица.       Теперь всё в порядке.       Стальные когти боли разом разомкнули путы. Резко, словно удар током. Дышать стало чуть легче.        Мягкая поступь по полу и лёгкость во всём теле. Я ведь могу немного поспать?       Тишина и стук собственного сердца заполнили комнату. Провожу ладонью по поверхности простыни и понимаю, что снова лежу на кровати. Тепло и уютно. Открываю глаза и смотрю на белый пух ресниц и лёгкий надлом бровей. Как странно, даже солнцу иногда нужен отдых. Утыкаюсь носом в изгиб между шеей и плечом, вдыхаю аромат пепла и мяты и чувствую, что снова проваливаюсь в глубины Ганга. На этот раз вода прозрачная и чистая, словно слеза.       Если бы его спросили, чего он вожделеет, он бы ответил: "Король". Если бы его спросили, чего он боится и чем каждый раз, словно ядовитым паром, обжигает сознание, он бы ответил: "Король". Если бы его спросили, чем он готов пожертвовать ради всех и себя в том числе, он бы сказал: "Солнце"...