История, не вошедшая в анналы

Душелов со всем возможным комфортом умостился на жестком стуле, возложив тонкие ноги на подоконник. Он уже несколько часов пялился на установленный на площади стол с каменным троном, тихо споря с самим собой. Костоправ, так и не придумавший себе никакого толкового занятия, возился с очередной историей о Госпоже, то и дело поеживаясь то ли от холода, то ли от того, что сидеть в одной комнате со Взятым ему было неуютно. – Когда-нибудь твои истории о ней, лекарь, станут одним из главных источников для историков, – промурлыкал Душелов грудным голосом обольстительной женщины. – В них нет ни грана правды, но они написаны чертовски увлекательно. Даже меня посещает мимолетное желание стать персонажем твоих фантазий. Взятый хрипло расхохотался и снова уставился в окно. Летописец поднял голову и спросил: – Тогда расскажите, откуда у вас столько голосов? – Судя по дрожи в голосе, послышавшейся к концу фразы, Костоправ и сам испугался своей наглости. Душелов снова рассмеялся, повернувшись к лекарю. Смех был удивленным, высоким, женским – таким смехом, подумалось Костоправу, могла бы смеяться Госпожа, попадись ей на глаза его наивные истории. – Иногда мне становится любопытно, то ли ты так смел, то ли настолько безрассуден, что рискуешь задавать подобные вопросы… – промурлыкал Взятый, обхватывая себя за плечи и скрещивая ноги. Теперь стул, на котором он сидел, опасно покачивался на двух ножках, в то время как Душелов упирался сапогом о край подоконника. В комнате повисло молчание. Костоправ всеми силами пытался сделать вид, что его здесь нет, однако шуршание бумаг, скрип стула и его собственное сопение сводили на нет все попытки. Внезапно Душелов заговорил тихим, мягким голосом, который мог бы принадлежать пожилому учителю или стареющему профессору, любовно перебирающему собственные работы перед любимым учеником. При этом Взятый все так же смотрел в окно, тогда как летописец замер, боясь пошевелиться, чтобы не прервать рассказчика. – Люди странные создания. Их тянет ко Взятым, как мотыльков на огонь. Моей первой душой стала женщина – знатная, красивая. Не такая красивая, как Она. – Последнее слово Душелов выделил так, чтобы у слушателя не возникло сомнений, кого именно он имеет в виду. – Однако достаточно красивая, чтобы нарушить покой самого взыскательного мужчины. И вот ее взор обратился к моей скромной персоне. Эта дама решила, что ей, имеющей все, не хватает только Взятого в списке любовных побед. Душелов рассмеялся коротко и зло, будто удачно пошутивший палач. – О, та женщина приложила много усилий, чтобы привлечь к себе мое внимание. Она буквально сияла, как драгоценный камень в дорогой оправе. – Взятый ненадолго замолчал, вытянув шею и всматриваясь в сгущающиеся сумерки за окном. – Впрочем, если бы не определенные способности в области магии, вряд ли ей удалась бы эта эскапада. Но меня только что Взяли, я был голоден и очень хотел испробовать собственные силы. И вот, однажды вечером эта дама пригласила меня в свой будуар… Комнату заливал медовый свет нескольких десятков свечей в начищенных до блеска бронзовых подсвечниках. Леди Лианна раскинулась на кушетке, нежась в роскошных кружевах, точно в пене. Мужчина действительно не смог бы устоять перед ней, но в этот раз – Душелов подавил рвущийся наружу смешок – очаровательную Лианну ждало разочарование. Впрочем, Взятому, проведшему несколько месяцев сразу после Взятия в Темной Башне, захотелось немного подыграть, тем более, что благодаря новому статусу определить, кто именно скрывается под масками ему подобных, могли только сам Властелин да еще Госпожа. Приняв решение, Душелов развалился в кресле, лениво вертя в пальцах хрустальный бокал. Дама изнывала на своем ложе, то изгибаясь, то распахивая кружева на полной груди, то демонстрируя стройную золотистую ножку. Взятый улыбался под своей маской, наблюдая за ухищрениями хозяйки будуара. – Вы позволите налить вам вина, Лианна? – поинтересовался он, удивляясь низкому звучанию собственного голоса. – Ведь я могу называть вас по имени? – Ну разумеется, милорд, – протянула красотка томным голосом, стараясь повыгоднее рассыпать по подушке свои золотистые локоны. – Я предпочитаю красное вино вон из того графина. Душелов наполнил бокал и поманил женщину к себе. Та грациозно и плавно поднялась и направилась к нему тягучей, чуть покачивающейся походкой, улыбаясь так, что обнажались не только зубы, но и край десен. Взятый скорее почуял, чем осознал, что женщина уверена в своей победе. Он встал ей навстречу, протягивая бокал. Лианна отсалютовала ему и начала пить долгими медленными глотками. Тем временем Душелов обошел ее и перекинул волосы через ее плечи двумя пышными волнами. Женщина пыталась прижаться к нему, то припадая к бокалу, то опуская голову, пока руки, затянутые в черную кожу, гладили плечи, сжимали и массировали шею. Воспользовавшись тем, что Лианна начала входить во вкус и не торопилась обернуться, Взятый стянул с себя маску и одну из перчаток. Он уткнулся лицом в затылок женщины, позволяя черным волосам смешаться с золотыми. Увидев длинные черные локоны, женщина удивленно вскрикнула, но щепоть Душелова уже впилась в мягкую, оказавшуюся до крайности податливой впадину на затылке. Несколько мгновений ушло на борьбу, затем Лианна медленно и неловко повалилась к его ногам, точно сброшенное платье. Пальцы ощущали теплый трепет пойманной души: прозрачной, более ощутимой, чем зримой. Миг – и зажатая в руке субстанция скользнула под кожей вверх и вглубь, а Душелов захохотал не своим, чужим смехом. Громким, страстным и чуть истеричным хохотом Лианны… – Это невероятное ощущение, когда душа несколько секунд бьется в твоих пальцах, лекарь. – Душелов испустил глубокий вздох и встал. – С этим ничто не сможет сравниться: ни любовь, ни страсть, ни власть и могущество. Значение имеют только те мгновения, когда душа трепещет на кончиках пальцев, и потом, когда она вливается в общий хор в твоей голове… Костоправ зачарованно смотрел на Взятого, чувствуя, как язык прилип к пересохшему нёбу. В его голове бился один единственный вопрос: какая часть этого рассказа правда? – Это тоже хорошая история, лекарь, – протянул Душелов печальным и низким женским голосом. – Она тоже достойна Анналов, хотя, возможно недостаточно. Взятый снова умолк, а за дверью послышались голоса Гоблина с Одноглазым, и громкий топот ног, сбивающих налипший на сапоги снег.