Чужестранец

Ночная прогулка совершенно выматывает. Чужестранец едва находит в себе силы дойти до дивана, пробормотать что-то о тихой ночи и тут же уснуть. Но в течение долгого сна он периодически выныривает в реальность и прислушивается к тихому дыханию спящего Мотылька, будто желая убедиться: это всё было, есть и будет, никуда не денется. Под порывами лёгкого ветра шуршат чертежи, и часы на стене отсчитывают стремительно утекающее время. Чужестранец торопится заснуть обратно, чтобы ни одна тревожная мысль не успела закрасться в голову. Пока лучше наслаждаться настоящими моментами. А когда настанет время беспокоиться, тогда и пораскинем мозгами. Когда Чужестранец просыпается, стрелки часов укоризненно показывают половину двенадцатого, а в квартире стоит небывалая тишина. Он оглядывается и понимает: Мотылька нигде нет. «Это всё — сон? Не было ни прогулок, ни разговоров — ничего?» От этого на душе становится легко. Не придётся прощаться, чувствовать вину за вынужденный уход. Не придётся переживать ни за чью жизнь — и радость сменяется горечью. Присматривать — не надо. Поражаться рассеянности и быть готовым протянуть руку помощи — тоже. Снова идти не оборачиваясь, потому что никто нигде не ждёт, — единственное, что светит. Чужестранец ставит чайник на плиту и раздумывает, как же проверить настоящность тех событий. Ни записей, ни вещей не осталось. Да и что могло остаться, кроме воспоминаний в голове? Но к тому времени, когда закипает вода, проверять уже ничего не надо: Мотылёк шагает сквозь дверь. — Привет! Чужестранец с облегчением выдыхает. Настоящий. Всё-таки настоящий. — Доброго... — он бросает взгляд на часы в комнате, — дня. Мотылёк проходит на кухню и будто невзначай сообщает: — А за городом, между прочим, есть море. — Да ну? — удивляется Чужестранец. Он-то и знать не знал: ни карты, ни сведений о городе у него нет. А уходить, не увидев моря... неприлично, что ли. Точно покинуть дом, не поговорив с хозяином. — Надо будет улучить момент и пройтись. Мотылёк по всегдашней привычке усаживается на стол и болтает ногами. — А чем тебе этот день не нравится? По-моему, отличная погода. Солнце сияет, дождя не предвидится. Иди и гуляй куда хочешь. «А как же работа?» — напоминает стопка газет. Чужестранец переводит взгляд на чистое голубое небо и решительно поднимается. Работа подождёт, что бы ни вопил внутренний голос. — Веди, дорогой Мотылёк. Призрак мгновенно оказывается возле двери и застывает нетерпеливо натянутой струной. «Идём к морю» — это особое заклинание, вводящее детей в нервное возбуждение. А Мотылёк, несмотря на возраст, всё же такой ребёнок. На улице и правда чудесная погода: чуть прохладно, никакого ветра. Мягкий солнечный свет, разлитый в воздухе, заставляет улыбаться самых хмурых прохожих. Кто-то даже здоровается с Чужестранцем, отчего он едва не шарахается в сторону: вот это новости! — Нам туда. — Мотылёк указывает на запад. Они минуют здание почты из пыльного кирпича с решётками на окнах. Его потёртые двери то и дело хлопают: люди ходят туда-сюда. Чужестранец прищуривается: если верить обрывку бумаги, им требуются почтальоны. Вот только ему, толком не знакомому с городом, этот вариант не подходит. Мотылёк уверенно прокладывает путь между домами, и в один момент совершенно ясно чувствуется: это та самая дорога. Дорога к морю в каждом городе своя. Где-то по ней то и дело снуют люди, а где-то она заросла травой. Иногда достаточно встать на этот путь — и слышишь шум прибоя, ощущаешь лёгкий солёный ветер. А бывает, что приходится едва не в воду заходить, чтобы наконец убедиться: я у моря. Мотылёк порывается что-то сказать, скрасить молчание, но слова будто застревают в горле. Дорога к морю в каждом городе своя. Но правило одно на всех: на ней нельзя беззаботно разговаривать. Только шептать и только по важному делу. Загородный песок покорно ложится под ноги. Чужестранец ощущает, как ожидание моря, присущее каждому человеку, натягивается тонкой струной. Сам по себе ускоряется шаг. Мотылёк же давно летит, лишь изредка касаясь земли. Хитро улыбается: да, мол, такое оно, здешнее море. Песочная лента сворачивает налево. У самого горизонта колышется тёмно-синяя вода. — Вот оно, — выдыхает Мотылёк. Взъерошивает волосы и просит: — Скорее. Чужестранец идёт, небрежно спрятав руки в карманы. Но через маску равнодушия пробивается улыбка. Здравствуй, море. Как же я тебя ждал. Прибрежный песок оказывается горячим. Чужестранец садится на корточки, зачерпывает горсть и медленно пропускает её сквозь пальцы. Позабытое ощущение пробуждает волну воспоминаний, и воспоминаний не самых желанных. Он качает головой. Что ж вы лезете в голову, ушедшие дни? Мотылёк падает лицом в песок, лежит так несколько секунд, а потом вскакивает, отфыркиваясь, отплёвываясь и тряся головой. Каждый приветствует море по-своему, у каждого свои отношения с этой частицей океана. Дорога показалась совсем короткой, и здесь они находятся вроде недолго — а солнце меж тем близится к горизонту. На небо сбегаются облака. «Будет дождь», — машинально отмечает Чужестранец. Он сидит на песке, вспоминая, как пару лет назад так же встречал закат у моря. Тогда его учили танцевать танго — не то на спор, не то ради интереса. Но главное, что он, к танцам совершенно не способный, эти движения запомнил на всю жизнь. — О чём задумался? — интересуется сидящий рядом Мотылёк. Ему, видать, надоело созерцать накатывающиеся волны. — Вспоминаю, — неохотно отзывается Чужестранец. — Когда-то меня учили одному морскому танцу. Долго учили, но всё-таки выучили. — Что за танец? А меня научить? — с капризной ноткой просит Мотылёк. Чужестранец качает головой. — Танго «Чёрная каракатица». Страшный танец: никогда не знаешь, что он принесёт. Не советую. — Я не боюсь. Просто покажи, как его танцевать, ничего ужасного не случится. Чужестранец пожимает плечами: ну как знаешь. Бросает в песок цилиндр, сверху на него — красный шарф. Расшнуровывает ботинки и кивает Мотыльку: — Снимай обувь. Его надо танцевать босиком. Песок обжигает босые ступни. Чужестранец одаривает Мотылька внимательным взглядом: точно не передумал? Тот отрицательно качает головой и подходит ближе. — Руки, — Чужестранец сжимает тонкие кисти, — сюда. Хорошо. Теперь — шаг. Ещё один. Он ведёт за собой, сплетая узор танца. Тихий и сосредоточенный Мотылёк повторяет каждое движение без единой ошибки. «Лучше бы ты всё делал невпопад, — с долью злости успевает подумать Чужестранец, — лучше бы ты был совершенно неспособным». А потом обучение плавно перетекает в собственно танец. До тошноты кружится голова. Всё внутри сплетается в тугой узел. Перед глазами — чёрная пустота. Тело двигается само: шаг в сторону, шаг обратно, поворот. Чужестранец вцепляется в Мотылька, отчасти боясь потерять его в вихре танца, отчасти потому, что сейчас они — одно целое. Разорвать бы круг, схватиться за голову, рухнуть на землю... Мысли заглушает шорох песка и скрежет механических колёс. Танцуйте, господа, танцуйте, покуда у вас есть хоть капля сил. Спустя вечность чёрного безумия лица касаются капли воды. Чужестранец останавливается и несколько секунд глядит в пустоту, пока вновь не обретает зрение. Напротив послушной куклой стоит Мотылёк. В его остекленевших глазах видна только зелёная муть. Чужестранец залепляет ему пощёчину, хватает за руку, чтобы не упал ненароком, и устало выдыхает: — А я говорил. — Говорил, — соглашается очнувшийся Мотылёк и растирает предплечья: его буквально колотит после пережитого. Чужестранец помнит, в каком состоянии был он сам; снимает пальто и накидывает на Мотылька: — Не мёрзни. Тот благодарно кивает и зашнуровывает ботинки. С неба падает дождь, всё чаще и чаще, вымывая из мыслей холодный песок. Но привкус безумия ещё висит на губах. Вот оно как, танцевать у закатного моря «Чёрную каракатицу».