Возрождение Плаксы

[В этой главе повествование будет вестись с точки зрения Гарри Поттера.] После того, как Мари договорилась о дополнительных занятиях по ЗоТИ для них, Гарри повеселел: Люпин научит его отгонять дементоров, и, стало быть, он больше не будет слышать маминого предсмертного крика, от которого разрывается сердце. В ноябре рэйвенкловцы наголову разбили хаффлпаффцев и у Гриффиндора еще оставалась надежда выиграть Кубок школы, нельзя только проиграть следующий матч. Вуд неистово тренировал команду, несмотря на холодный дождь, который исправно лил в декабре изо дня в день. Дементоры больше не появлялись: гнев Дамблдора был так велик, что они не осмеливались уходить со своих постов. За две недели до начала каникул небо прояснилось, стало опалово-голубым, ударил легкий морозец, и, проснувшись как—то утром, студенты увидели на траве кружево инея. Замок окутывал знакомый аромат Рождества. Профессор заклинаний Флитвик украсил свой класс мерцающими огоньками, которые вдруг обернулись настоящими летающими феями. Студенты в предвкушении каникул обсуждали, что будут делать дома. Рон и Гермиона решили остаться в замке. Рон клялся, что не вынесет две недели дома с Перси, а Гермиона уверяла, что ей нужно порыться в библиотеке, но Гарри—то отлично понял, что они остаются ради него, и был им за это благодарен.* Мари тоже оставалась в замке, сказав, что Рождество с ними Хоге будет гораздо интереснее, чем одной в отеле. Но в ее случае Гарри знал, что причина оставаться в Хогвартсе не была надуманной. Еще в первые недели их общения в Хогвартсе она без стеснения (Гарри был уверен, что сам бы никогда так не смог) и утайки рассказала о причинах своего переезда (по сути, побега). Казалось, ее совершенно не волновала чудовищность ситуации, в которой ей не повезло оказаться. Сам Гарри, выросший в не любящей его семье, не упускавшей ни единой возможности продемонстрировать свое отношение к нахлебнику, никогда не смог бы так спокойно рассказать о семейных проблемах посторонним, по сути, людям, даже понимая, что это поможет развеять дикие слухи. (п.а. Знаю, что ранее было написано, что Мария в школе ничего не говорила. Но прошло почти три месяца и где-то на этом промежутке, эта тема должна была всплыть. Просто я не нашла, где этот разговор можно естественно вставить в текст) Эта немного странная и очень загадочная девушка, появившаяся в школе совершенно внезапно и незапланированно, вообще часто делала вещи, на которые осмелились бы не многие. Нет, она не исполняла финты Вронского в жуткий дождь и не отправлялась гулять по Запретному лесу в полнолуние, но даже скептически настроенная по отношению к новенькой Гермиона не могла отрицать правильность ее распределения на факультет храбрецов. Мари Белова, красивая (даже очень) блондинка, на первый взгляд кажущаяся хрупкой нимфой, неспособной постоять за себя, обладала крайне редким, на взгляд Гарри, видом храбрости. Она не боялась чужого осуждения. Если Мари считала, что поступает правильно, то делала это — причем, в отличие от той же Гермионы, которая тоже нередко противопоставляла себя окружающим, ратуя за «правое» дело, правильность или неправильность поступка оценивалась не высокоморальными идеями, почерпнутыми со страниц умных книг, а исключительно ее собственными выводами. Она никогда не руководствовалась в своих поступках шаблонами или общественным мнением. Нет, она не игнорировала факты и аргументы, но не считала, что к ним относятся «все так говорят», «так положено» и «все так делают». Она без проблем следовала правилам и традициям, которые были оправданы с ее точки зрения, но когда считала что-то глупым, надуманным или продиктованным «стадным инстинктом», то легко могла противопоставить себя хоть всему факультету. Так, когда она посчитала погоду слишком плохой для квиддича, то просто не пошла на матч. Поступок, который на факультете, наиболее фанатеющем от игры, не позволяла себе даже Гермиона, со всей ее нелюбовью к этой игре. Причем Мари умудрилась сделать это так, что даже почитающий квиддич за религию Рон не принял это близко к сердцу. В отличие опять же от Гермионы, Мари умела не только поступать по своему желанию, но и сводить проблемы от своего упрямства к минимуму. Ей был важен именно результат, а не демонстрация своей стойкости. Мари определенно не боялась чужого осуждения, но тем не менее никогда не вызывала его, если этого можно было избежать. И эта ее способность добиваться желаемого практически без потерь, по настоящему восхищала Гарри (даже, если иногда ему и казалось, что такая изворотливость была скорее в слизеринском духе). Чего стоили только ее консультации по Зельям у Снейпа после каждого урока (о чем Гарри узнал совершенно случайно, вернувшись в класс Зелий за забытым учебником). Любящая зелья, несмотря на все заверения в обратном, Мари как-то нашла подход к Злобной Летучей Мыши, который по общему мнению ненавидел всех учеников Гриффиндора. И даже сумела добиться от него советов по материалу, пусть и выданных в не самой вежливой форме. И умудрилась сохранить их в тайне ото всех (логично предполагая негативную реакцию от не выносящего Снейпа Рона). И Гарри не сомневался, если бы ей в отсутствие разрешения понадобилось в Хогсмид, она не только смогла бы попасть туда, но и сделала бы это максимально безопасным и разумным способом. К сожалению, сам Гарри таким талантом похвастаться не мог, А попросить у новой подруги помощи в злостном нарушении правил так и не набрался храбрости, хоть практически и не сомневался, что та согласилась бы на эту авантюру. По какой-то, пока еще ему самому не совсем понятной причине, Гарри очень не хотелось выглядеть в ее глазах слабаком, не способным самому разобраться со своими проблемами. Тем более, после всей той помощи, которую девушка постоянно оказывала ему, будь то информация о его семье, договоренность с профессором Люпином о занятиях по вызову Патронуса, или банальное водоотталкивающее заклинание, наложенное на очки. По какой-то, пока еще ему самому не совсем понятной причине, впервые, с тех пор как попал в магический мир, он хотел перестать быть в чьих-то глазах «просто Гарри». И, хотя Гарри пока еще не знал, откуда взялось это желание, он определенно собирался ему следовать. А понять его истоки можно будет и позже. Но как бы ни хотел Гарри впечатлить свою новую подругу, в Хогсмид он хотел не меньше. С самого начала семестра его сжигала зависть к остальным студентам, побывавшим в волшебной деревне. И хотя он верил, когда Мари говорила, что ее прелести излишне преувеличены восторженными студентами, желание попасть туда не утихало. Так что, когда Фред и Джордж подарили ему на Рождество чудесную карту, позволяющую обойти дурацкий запрет, вопрос «идти или не идти» даже не стоял. И выражения лиц Гермионы и Рона, когда он окликнул их в «Сладком королевстве», определенно стоили риска. Как и разговор, который он по чистой случайности смог подслушать в «Трёх метлах». Сириус Блэк, продавший лучших друзей Лорду Воландеморту… его крестный. Он не помнил, как возвращался в Хогвартс. Мозг просто отключился, неспособный переварить эту новость. Не хотелось ни с кем говорить. Не хотелось думать. Как же так? Почему Дамблдор, Хагрид, мистер Уизли и Корнелиус Фадж молчали? Почему скрыли, что родителей предал их лучший друг? * В себя Гарри начал приходить только в спальне, разглядывая фотографии родителей. На свадебной фотографии папа машет ему рукой, на лице у него сияет улыбка, непослушные волосы на голове, такие же, как у сына, торчат в разные стороны. Папа держит под руку маму, и она тоже светится счастьем. А рядом — шафер папы… Гарри раньше не обращал на него внимания. Если не знаешь, что это Блэк, то и не догадаешься. На фото он красив и весел, а теперь у него исхудалое, бледное лицо. Неужели он уже тогда переметнулся на сторону Воландеморта? И замышлял убить лучших друзей? Понимал ли он, что его ждет двенадцать лет в Азкабане, после которых он станет неузнаваем? «Но ведь на Блэка дементоры не действуют!» — думал Гарри, а Блэк глядел на него с фото и улыбался. И когда они совсем близко, он не слышит крик его мамы… Гарри захлопнул альбом и сунул в тумбочку, снял мантию и очки, плотнее задернул полог и лег. Кто-то отворил дверь спальни. — Гарри, ты здесь? — спросил Рон. Гарри притворился, что спит. Рон вышел, Гарри лег на спину и стал глядеть в потолок. Впервые в жизни он почувствовал ненависть. Изображение Блэка словно вырезали из альбома и наклеили на потолок, и он в темноте смеялся над Гарри. Потом, как на экране, Блэк убил Питера Петтигрю (Петтигрю немного смахивал на Невилла Лонгботтома). И у Гарри в ушах зазвучал тихий, взволнованный голос (хотя он никогда в жизни не слышал голоса Блэка): «Мой господин, наконец-то я — Хранитель Тайны Поттеров…». Его собеседник пронзительно захохотал — именно этот хохот Гарри слышал всякий раз, когда приближались дементоры.* *цитаты из канона.