***
На часах далеко за полночь, а ключ трещит в замочной скважине, что никак не желает сдаваться, упрямясь, словно старый ишак. На деле же – руки Чанёля дрожат настолько, что когда горячее дыхание опаляет шею и настойчивые пальцы бьют током, касаясь открытых участков кожи, не могут справиться с замком добрые пять минут. – Подожди ты, заело. Наконец, дверь поддаётся, и двое с шумом вваливаются в темноту однокомнатной. Дорогое кашемировое пальто, стоявшее его владельцу, наверное, не в один раз больше ежемесячной квартирной платы, грубо срывается с плеч и летит на пол. Между мокрыми поцелуями Чанёль не забывает также пару раз пнуть пальто грязной бутсой, заталкивая его в дальний угол. – Новое покупать ты мне будешь? – язвительно интересуется Чонин, кривя губы. – Сам насосёшь. Чонин не успевает ответить: лучший друг дёргает его за руку, отрывая от стены, к которой с таким, казалось бы, превосходством и удовольствием прижимал всего пару мгновений назад, и грубо толкает в сторону комнаты. Блондин запинается, теряя равновесие, но сильные руки ловят его за плечо и легко отбрасывают на узкую кровать. В комнате темно и душно, и тело готово покрыться испариной, тем более, что где-то впереди мелькает уже оголённый накаченный торс широкоплечего Чана, и звенит металлической пряжкой выскальзывающий из петель джинсов ремень. Чонин пытается принять сидячее положение, но тут же получает по пальцам чем-то холодным, видимо, той самой пряжкой, от чего испуганно и протяжно стонет, прижимая руку к груди и падая на спину. Чанёль хватает его за запястья, встряхивая, разводя в стороны, и нависает сверху, внимательно разглядывая тяжело дышащего младшего. В тусклом лунном свете, сочащемся из окна, едва проглядывается контур совсем ещё детского лица. Пухлые, раскрасневшиеся губы, несмотря на боль, продолжают упрямо кривиться в широкой ухмылке. Ярко и, по мнению Пака, уродливо подведённые, немного припухшие глаза Чонина лихорадочно блестят сквозь серые линзы, а Чанёль, глядя на это безумство, только и думает о том, что неплохо было бы вмазать хорошенько пару раз по широкой челюсти, выбить из этого лица раз и навсегда всю эту блядскую хрень. – Душ сперва не хочешь принять? – Вы только посмотрите на него, – удивлённо присвистывает Чанёль, приподняв брови. – Шлюхе не нравится чувствовать себя грязной. Мы не девочки, чтобы от нас цветочками пахло. И, Кай-я, я что, хуже твоего старика, которому ты продался? Недостаточно чистый для тебя? Не отвечай, Кай-я. У меня, по крайней мере, даже на такого, как ты, стоит без всяких там. Чанёль хлопает Чонина по щеке и нагибается вперёд, впиваясь в открытую шею. Кожа танцора липкая от пота и солёная на вкус, а кадык предательски дёргается, выпуская наружу прерывистый стон, когда горячие, пересохшие губы касаются мочки уха, обжигая дыханием. Чанёль неразборчиво, сбивчиво шепчет, судорожно сжимая в длинных пальцах острые плечи, но не расценивая, как обычно, сил, и так, что до синяков, а Чонин заходится в гулком смехе, от которого стены вибрируют, и кровь в жилах пугающе стынет. – Трахни меня уже, наконец. Я не передумаю. Чанёль медленно поднимает голову. Сквозь полумрак видны прикушенные губы, и глаза как будто сверкнули, заплыли, наполнившись солью, но лишь на мгновенье. Ещё одно – и Чонина вновь дёргают за руки, поднимая, и поворачивают к себе спиной; и тот шипит, когда запястья, заломав, больно и туго скручивают ремнём. – На случай, если всё-таки передумаешь, – севшим голосом поясняет Чанёль, едва касаясь губами влажной, блестящей шеи, и нажимает рукой между лопаток так, что Чонин больно проезжается щекой по жёсткой простыне. Чонин сгибает ноги в коленях, и его чёрная майка слегка соскальзывает вниз, обнажая узкую полоску кожи. Чанёль задирает майку, насколько это позволяют скрученные руки Кима, медленно проходя рукой по идеально ровной спине танцора, оставляя красные борозды. Под пальцами ощутимо скатывается застывший пот. Чанёль наклоняется, целуя продолжавшего тихо посмеиваться парня в ложбинку на пояснице, и расстёгивает на нём джинсы, приспуская их вместе с нижним бельём до колен. Облизнув пересохшие губы, Пак несколько раз хлопает по удивительно гладкой и мягкой, будто женской, ягодице и достаёт припасённую заранее баночку с лубрикантом, опуская пальцы в прохладный гель, а затем, не обращая внимания на смешки, уверенно надавливает на сжатое колечко мышц. – Осторожнее, чёрт, – Чонин, наконец, перестаёт смеяться и стискивает зубы, Чанёлю кажется, что тот даже перестал так дико улыбаться, позволив себе ненадолго вернуться в реальный мир и осознать положение происходивших вещей вокруг. – Ты слишком узкий для того, кто спит с мужиками за деньги, Кай-я, – фыркает Чанёль, свободной рукой поглаживая Чонина по пояснице, и резко надавливает, заставляя того прогнуться сильнее. – Или у них настолько маленькие, что даже мои пальцы кажутся тебе огромными? – Могу устроить вам встречу, если тебе это так интересно, – усмехается Кай, поддаваясь бёдрами навстречу. Чанёль кривится, вынимая пальцы, и стягивает собственные джинсы, освобождая, наконец, возбуждённый член. Щедро размазав по стволу и головке гель, Чанёль грубым рывком подтягивает Чонина ближе к себе и с силой толкается вперед. Младший, больно закусив губу, сдерживает стон и пытается отдёрнуться назад , но Чанёль уже крепко впился пальцами в гребни его смуглых, дрожащих бедёр, прижимая к себе и не позволяя отстраниться. – Я скорее прыгну под поезд, чем лягу под кого-то, – отвечает Пак, продолжая размашисто двигаться, игнорируя рычание Чонина. – Там… на телефоне… есть расписание электричек. Ак-х! – Чонин сдавленно стонет, когда Чанёль рывком тянет его на себя и размашисто бьёт в нижнюю челюсть. Танцор падает, больно ударяясь подбородком о железный бортик кровати, и сплёвывает на подушку кровь с разбитой губы. Чанёль, переворачивает его на спину, широко раздвигая чужие ноги и снова резко входя на всю длину, и наклоняется вперёд, пытаясь поймать приоткрытые губы и заглушить металлического привкуса поцелуем их тихие хрипы. Он успевает стукнуться о чужие зубы и больно прикусить за пухлую губу, прежде чем Чонин выплёвывает ему на лицо ещё одну порцию разбавленной слюной крови. – Кажется, ты испачкался, Чан, – улыбается Чонин, сквозь слёзы глядя на мрачное и напряжённое лицо Пака. Старший выпрямляется, прижимая Чонина за бедра к кровати, чтобы не позволять двигаться самому, и ускоряет темп. По комнате разлетаются шлепки, скрип кровати и пошлые всхлипы, а глаза совсем привыкли к темноте, и Чанёля уже начинает раздражать эта чёрная майка, по-прежнему скрывающая безупречное смуглое тело. – Чанёль-хён… Чанёль вздрагивает, недоумевающее глядя на младшего, и опять эта кривая усмешка тупым лезвием рвёт ему сердце изнутри. Лубрикант начинает сохнуть, и член уже не так легко проходит в узкое отверстие, не предназначенное для подобных экспериментов, причиняя неудобства . Пак выходит из Чонина и тянет его за предплечье, скидывая с кровати на пол. Кожаный ремень больно впивается в запястья, сдирая верхние слои кожи, и Чонин приподнимает руки ближе к лопаткам, стараясь ослабить узел хоть немного. Пак садится на край кровати, за подбородок притягивая младшего к себе и глубоко целует, сминая губы и кусая язык, после чего давит на взъерошенный затылок, опуская лицо Чонина к своему паху. Ким послушно берёт в рот, не церемонясь и заглатывая сразу до своего максимума. Член Чанёля большой и красный, пульсирующий во рту. Смешанный запах собственной задницы, лубриканта и естественной смазки резко бьёт в ноздри, Чонин пытается отстраниться, но на затылок уже опустилась широкая ладонь, фиксируя, а бёдра приподнялись, вогнав возбуждённый член до самого горла. Танцор давится, содрогаясь в рвотном позыве, и из уголков его губ на грубый ковровый ворс стекает вязкая слюна. – Ты сделал промывание желудка? Или специально не ел весь день ради этого, Кай-я? – спрашивает Чанёль, обманчиво-ласково поглаживая Чонина по голове, зарывая пальцы в его белесые волосы и позволяя младшему взять небольшую передышку. – Я должен был угодить друзьям аджосси, – дико улыбается Чонин и Чанёль, не выдерживая, снова заносит кулак, точным ударом по переносице отправляя Чонина в середину комнаты. – Почему ты продолжаешь держать лицо? – спрашивает Чанёль, подходя в распластавшемуся по полу другу и приподнимая его за волосы. – Тебе так нравится, когда тебя унижают? – Мне нравится чувствовать себя лучше других, – отвечает Чонин, выдерживая тяжёлый взгляд и морщится, когда Чанёль откидывает его обратно на пол. – Ты как никто другой знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы стать тем, кто я есть, верно? – усмехается он, приподнимаясь на колени и наблюдая за маячившись по комнате Чаном. – Мне важно знать, что всё это было не напрасно. – Совсем не важно, кто перед тобой, успешный танцор, девочка с обложки или кандидат технических наук. С раздвинутыми ногами все выглядят одинаково жалко, – рычит Чанёль, снова подходя к блондину и прижимая свой член к его губам. Чонин разжимает челюсть, и железный привкус крови во рту смешивается со вкусом чанёлевской смазки. Старший наматывает его волосы на пальцы, давя на затылок и задавая темп, быстро вбиваясь в горячий рот. Чонину хочется помочь себе руками, но те по-прежнему связаны у него за спиной. Случайно поддавшись вперёд, он утыкается лбом в острое бедро Чана, и его член снова слишком глубоко заходит в горло, задевая нервные точки и заставляя желудок болезненно содрогаться. С характерным звуком Чонин срыгивает слюну и желудочный сок, на этот раз Чанёль не даёт ему продохнуть, продолжая быстро и глубоко трахать в рот, больно стягивая волосы на затылке. Наконец, Чанёль резко отстраняется назад и, проведя несколько раз по стволу, обильно кончает Чонину на лицо. – Ты ничем не лучше других, Кай-я, – подытоживает Чанёль, откидывая голову друга назад и внимательно разглядывая результаты своей работы. – Разве ты злишься не потому, что завидуешь мне? – хрипит Чонин, радуясь про себя возможности перевести дух. – Это не зависть, придурок. – Неужели? Даже сейчас ты завидуешь мне, стоящему посреди твоей спальни на коленях, с разбитым в кровь лицом, перепачканным потёкшей косметикой и политым твоей спермой. Пак Чанёль, разве ты не хотел бы быть на моём месте? Танцевать на закрытых вечерах, получая за это кучу денег, и каждый ёбанный день видеть свое имя на уличных афишах? Плюнь мне в лицо, Чан, и ты только сильнее убедишь меня в том, что я прав. Чонин едва успевает зажмурить глаза, прежде чем смачный плевок разбивается о его бровь, скатываясь по слипшимся ресницам.***
Ночной Сеул без устали поёт свои городские песни. Наперебой сигналят запоздалые машины, скрипя шинами по ледяному асфальту и не желая уступать друг другу дорогу. Чонин закуривает и путает стук женских каблуков по мощёной улице с биением собственного сердца, закрывая глаза. Аджосси не обманул, и сегодня, спустя месяц тесного сотрудничества и ежедневных выступлений на дорогих вечеринках, у Кима впервые за всю его жизнь попросили автограф. Сегодня, спустя месяц после начала его новой жизни он впервые увидел Пак Чанёля, выходящего из дверей самого популярного развлекательного агенства Сеула в компании трейни и старших сонбэ.