Амок

I am-ok, if I am-ok, you see... Don't be such a stranger I am-ok, but you're in danger! I walked for years to get this far I have to tell you once again...

В огромном помещении пусто и тихо. Звук приземляющейся ТАРДИС отражается от стен, и его подхватывает эхо, превращая в протяжный тоскливый плач. Доктор медлит на пороге своего корабля, стискивая мокрыми пальцами дверную ручку. Ладони после этого пахнут железом — резкий, щекочущий ноздри аромат, похожий на запах крови. Доктор сосредотачивается и отпускает ручку, осторожно толкает дверь носком ботинка, и она открывается. Он ожидал, что здесь будет душно и жарко, но воздух, просачивающийся в получившуюся щель, влажный и холодный — как мокрым полотенцем по лицу. Доктор проскальзывает наружу тихо, точно вор. Он горько усмехается, вспомнив, куда пришёл. Вспомнив, зачем пришёл в убежище далеков. Вернее, руины убежища. Доктор осторожно перешагивает через обломки, следуя за сигналом звуковой отвёртки. Стены и потолок давят так сильно, словно он сам держит их на своих плечах. Зелёный огонёк мерцает в липкой, как паутина, темноте, бликуя на металлической поверхности тел далеков. Они похожи на пустую скорлупу, сброшенную кожу ящерицы. Преодолевая отвращение, Доктор наклоняется к ним, водит над ними отвёрткой. Не тот. Не тот. И не этот. То, что он ищет, находится в крохотной камере, далеко, слишком далеко от ТАРДИС. Доктор снова медлит, нервозно поглаживая пальцами отвёртку. Она тёплая, твёрдая, длинная, и рука сама собой сжимается вокруг неё в кулак, готовясь совершить ставшие привычными движения. Доктор замечает это и глубоко вдыхает ледяной воздух, обжигающий лёгкие и словно бы оставляющий в трахее хрусткую корку инея. Он всё равно уже здесь. И она, наверное успела его заметить. Далек, скованный проржавевшими цепями, находится у дальней стенки камеры. При появлении Доктора его визор загорается синим. С минуту они молча изучают друг друга. Доктор чувствует, что у него сильно кружится голова, но не решается опереться на стену. Он понимает, что ему ничто не угрожает, но всё же скрывает признаки слабости. - Привет, - скрежещет далек без тени эмоций, но Доктор знает, что для той, что внутри него, фраза звучит звонко и игриво. - Кто ты? - Доктор, - слова получаются глухими, неестественно растянутыми. - Ты — Освин Освальд. - В точку, Доктор, - далек поворачивает верхнюю часть туловища, чтобы лучше видеть его. - Откуда ты знаешь меня? - Скоро я приду сюда, - Доктор автоматически исправляет себя. - Другой я. - Здесь давно никого не было, - далек издаёт скрип, призванный, видимо, обозначить кокетливый смех. - Слишком давно. Настолько, что мне странно говорить с тобой. Почему ты так далеко? Подойди ближе. Доктор сопротивляется, стараясь не подчиняться команде, но мысль о том, зачем он пришёл, пульсирует, как кровь в ушах, болезненно колет виски. Разве это ему не на руку? Он подходит, осторожно, не в силах не подозревать какой-то трюк, но далек не двигается. Рядом с ним ноги Доктора предательски дрожат, и он невольно опускается на колени, чтобы не упасть. Потрескавшиеся пересохшие губы наполняют рот вкусом крови и железа. - Ты всё равно далеко, - в голосе далека невозможно уловить интонацию, но Освин произносит это с явным шуточным недовольством. - Как же до тебя добраться, Доктор? - Открой мне свой разум, - просит он, в глубине души желая, чтобы она отказалась. Она ведь должна отказаться? Она не знает, кто он, не знает его намерений. Тогда он просто встанет и уйдёт, и ничего не случится, хотя потом будет больно, очень больно, и страшно, и плохо. Противоречивые желания рвут на части, как лошади при четвертовании. Освин снова смеётся и соглашается, говоря, что соскучилась по компании. Доктор внезапно представляет, как далек — далек! - брезгливо отшатывается от него, насколько позволяют цепи, и вжимается в стену. В животе разливается сосущая пустота. Это двусторонний процесс. Он попадёт в сознание Освин, но и она увидит, что скрывается внутри его. Ещё не поздно всё прекратить, но он чувствует, как Освин тянется к нему, и тянется навстречу ей, пока их сознания мягко соприкасаются. Мир вокруг Доктора меняется, наливается красным цветом, наполняется кислым запахом молока и слишком концентрированных духов. Клара предпочитает более свежие и лёгкие ароматы. Когда она обняла его в первый раз, от неё пахло чем-то цитрусовым. Чтобы дотянуться до него, ей пришлось встать на цыпочки, выгибая спину и прижимаясь своей грудью к его. Освин стоит перед ним, по-птичьи наклонив голову набок и выжидательно улыбаясь. Её губы накрашены ярко-красной помадой, в цвет короткого платья. Сухими глазами Доктор жадно изучает такое знакомое лицо, глаза, тёмные волосы, невольно смотрит на грудь, поднимающуюся и опускающуюся под тонкой алой тканью, на подол платья, заканчивающийся чуть ниже середины бедра. Он старается сосредоточиться на внешности, прогоняя прочь образы из сознания Освин, но она не отказывает себе в удовольствии изучить то, что содержит его собственное. Доктор ощущает себя обнажённым, лишённым не только одежды, но и кожи, мяса, жил и связок; она видит всё, все часы в дальних уголках ТАРДИС в полубреду, заканчивающемся мучительным, выворачивающим оргазмом, все неверные выдохи, все неположенные взгляды и прикосновения, каждую мысль — о Кларе, Кларе, Кларе. Освин тихо и мелодично смеётся, склоняет голову на другую сторону. Доктор настороженно следит за ней, но она не показывает отвращения, только улыбается, слишком сильно обнажая зубы, белые на фоне красных губ. Освин подходит ближе, берёт его руку и проводит ей по своим волосам, трётся о неё, как кошка. Рука Доктора не двигается, и тогда она сжимает его запястье чуть крепче. - Ты так и собираешься стоять и ничего не делать? - Освин придвигается ещё ближе, оглушая запахом своих духов, чем-то сандаловым и пряным, обжигая теплом своего тела. - Я ведь знаю, зачем ты здесь. Мне было так одиноко, и тут пришёл ты... Разве это не судьба? Доктор вздрагивает, когда представляет, что она видела, все те моменты, когда Клара уходила, оставляя его одного, с твёрдым до боли членом, к которому стыдно, но необходимо прикасаться, иначе боль станет непереносимой. Его движения были неуклюжими, несмелыми, становясь быстрее только к концу, руки обхватывали ствол члена всё крепче, и на несколько секунд образ Клары заполнял его разум, прогоняя все прочие, заставляя терять контроль, что пугало, опустошало, выплёскивалось на простыни тягучей белой спермой. Ощущение отсутствия контроля было странным и непривычным, и Доктор избегал лишний раз прикасаться к Кларе, опасаясь, что оно снова даст о себе знать, и тогда Клара — Клара! - брезгливо отшатнётся, вжимаясь в стену ТАРДИС... Освин видит всё это вместе с ним, и её глаза сияют. Она поднимается на цыпочки и хватается за лацканы его пиджака, заставляя наклониться вниз, целует, прикасается своими тёплыми мягкими губами к его — сухим и шершавым. Доктор не знает, как реагировать. Его желание было слишком смутным, слишком хорошо по старой привычке спрятанным, чтобы осознанно мечтать о поцелуях Клары. Он пытается понять, нравится ему это ощущение или нет. Освин отстраняется и осторожно дотрагивается кончиком языка до его нижней губы, но Доктор не двигается. Большим пальцем она слегка надавливает на его подбородок, вынуждая открыть рот, и проникает языком внутрь. Доктор пытается анализировать то, что происходит, пока ещё в состоянии контролировать свой разум, но ощущение контроля быстро утрачивается, уступая место тому самому, тянущему, тяжёлому. Он снова испытывает страх, но сейчас это скорее эхо чувства, бледное и смазанное. Освин прижимается к нему теснее, трётся о него, и Доктор несмело протягивает руки и исследует её тело сквозь ткань платья, слишком тонкую и скользкую, живот, плечи, талию, касается груди и обхватывает её обеими ладонями, потому что смутно припоминает, что так принято делать. Освин выдыхает через нос и прерывает поцелуй, начиная расстёгивать пуговицы на платье. Её кожа при этом освещении цветом напоминает красное дерево. Она берёт его руки в свои, кажущиеся в сравнении такими маленькими, и проводит ими по голой груди, коричневатым ореолам сосков, твердеющих от прикосновения. Доктор набирается смелости и гладит уже увереннее, потирает соски между пальцами. Освин глубоко вдыхает и неуклюже, одной рукой, стягивает с себя красные, как и платье, и губы трусики, обнажая выпуклый лобок с короткими кудрявыми волосами, такого же цвета, как волосы на её голове. Она запускает пальцы под них, внутрь, двигает ими взад и вперёд, продолжая часто и неглубоко дышать. Доктор ощущает такой же слабый, приглушённый интерес к её действиям и опускается на колени, чтобы посмотреть, неловко расставляя их, чтобы расправить туго обтягивающие член брюки. Освин раздвигает ноги пошире, раздвигает пальцами большие губы. Доктор осторожно дотрагивается указательным пальцем до клитора, упругого и горячего нащупь, пробует так же потереть его между пальцами, заставляя Освин вздрогнуть и вдохнуть воздух сквозь стиснутые зубы. Он обводит кончиком пальца малые губы, ощущает влагу и осторожно пробует её, пытаясь определить, на что похож вкус. Голова кажется странно лёгкой, а всё происходящее — сном. Он проснётся. Он больше не будет бояться самого себя, не будет бояться за Клару, когда она рядом с ним, больше не утратит контроль. Доктор поднимает голову и встречается глазами с Освин. Её щёки раскраснелись, рот приоткрыт. Она надавливает крошечной ладошкой на его затылок, направляя его голову себе между ног, вынуждая зарыться носом в мягкие кудряшки на лобке, источающие тот же терпкий запах. Доктор не понимает, что от него требуется, пока Освин не произносит слегка севшим голосом: - Поцелуй. Доктор понимает это буквально и целует её малые губы так же, как ранее целовал другие. Освин что-то довольно мурлычет, стискивая волосы на его затылке. В качестве эксперимента Доктор дотрагивается до клитора языком, дополнительно смачивая его своей слюной, обхватывает его губами и чувствует, что влаги становится больше. Он спускается ниже, к её источнику, и, повинуясь порыву, проскальзывает языком внутрь, в горячее и мокрое. Пол в этом придуманном мире жёсткий, и его колени уже начинают болеть. Не зная, что в точности полагается делать, он просто старается проникнуть языком как можно глубже. Освин позволяет ему продолжать в том же духе ещё несколько минут и отстраняет. Доктор машинально поднимает руку, чтобы утереть лицо, но Освин уже тянет его наверх. Он следит, как она расстёгивает его брюки и вытаскивает член, обхватывает пальцами блестящую от прдъэякулята головку, обводит ногтем каждую набухшую вену. Для Доктора достаточно странными были собственные прикосновения, но её... Пальцы Освин двигаются не в пример ловчее и увереннее, и он ощущает панику, почти неосознаваемую, вызванную потерей контроля, контроля, контроля, ненавистного, въевшегося, как ржавчина, пустившего такие глубокие корни, что их невозможно вырвать. Освин тянет его к себе, вынуждает откинуться на мигающую разноцветными лампочками панель управления и опускается сверху. Она массирует клитор головкой его члена, проводит им ниже и садится на него, грациозно вращая бёдрами. Её дыхание становится прерывистым и неровным, словно ей не хватает кислорода. Внутри неё тесно, эластичные стенки ритмично сжимаются, обхватывая член со всех сторон, Освин движется вверх и вниз, и ощущение потери контроля становится жгучим, невыносимым, вырывает из груди Доктора слабый стон. Он чувствует себя опустошённым, но Освин ещё двигается, теребя клитор указательным пальцем, её мышцы напрягаются в последний раз и наконец тоже расслабляются. Она восстанавливает дыхание, отходит от него и начинает спокойно одеваться, не обращая внимания на его сперму, стекающую по внутренней стороне бёдер. Доктор смотрит на неё, на свой обмякший член, на воображаемую комнату, и настоящая Клара внезапно кажется ему такой же далёкой, как видимая с поверхности Земли луна. Что он делает? Что он только что сделал? Это не имеет ничего общего с Кларой, с невозможной девушкой, которая спасла его жизнь, которая позволила ТАРДИС путешествовать по её временной линии, которая не хотела оставлять его в опасности, предательство которой не имело никакого значения. Он смотрит на свой член, блестящий от смазки, и торопливо одевается. Чувство стыда, которое он надеялся прогнать, возвращается, кисло-горькое, как вкус рвоты во рту. Это он представлял, думая всё это время о Кларе? Это хотел с ней сделать? - Вижу, тебе не понравилось, - бросает Освин через плечо. Она кажется более оживлённой, дышит глубже, между ключицами блестят капли пота. - Думаешь, твоя драгоценная Клара не трахается, и поэтому надо удовлетворяться теми, кто похож на неё? Откуда ты знаешь, что она не спала с физкультурником, а, Доктор? Он представляет Клару и Дэнни, проделывающих всё то же самое, и передёргивается. - Заткнись, - говорит он Освин, но без должной уверенности. Она только усмехается, застёгивая и поправляя платье, преувеличенным, театральным жестом откидывает волосы назад. - Как бы то ни было, спасибо за развлечение. Торчать здесь одной ужасно тоскливо, без других людей вокруг... - Клара — человек, - говорит Доктор, выплёвывая вместе со словами переполняющую его грязь. - А ты — нет. Он молча разрывает контакт между ними. Ледяной воздух убежища обжигает разгорячённую кожу, как рой злых белых пчёл. Он по прежнему стоит перед далеком на коленях, мокрые брюки липнут к паху. Далек не двигается и ничего не говорит. Доктор хочет ударить его, раз, другой, третий, свернуть визор на сторону, оставить вмятины, но вместо этого просто поднимается и на дрожащих ногах идёт к ТАРДИС. Он чувствует усталость, тошноту и звенящую пустоту внутри, пустоту на месте того, что он потерял, что сам позволил у себя отнять. И холод. Пахнущий каменной пылью и металлом холод. Он остаётся вместе с ним в ТАРДИС и заключает в колючие объятия, когда Доктор делает шаг наружу, на скользкую, усыпанную снегом поверхность Земли.