Соседи

Снимать квартиру с абсолютно незнакомым парнем не кажется Эйнсворт плохой идеей. Ей вообще ничего не кажется плохой идеей. Все чудесно, все просто превосходно, как и всегда у неё. Так что все будет отлично. Наверняка. Колу, признаться, глубоко наплевать, что соседка ничего не ест. Ему вообще на неё плевать. Сначала она раздражает — вечные широкие улыбки, которые иногда кажутся лживыми — и постоянное, повторяемое как мантра, на любой вопрос: «Я в порядке». У Майклсона в жизни куча проблем, о которых он не планирует рассказывать — какой смысл распускать нюни, если изменить он ничего не в силах? Поэтому, на вечный ответ Эйнсворт, он кивает и отвечает: «Я тоже». Кэсси по всей квартире разбрасывает прозрачные пакетики, в которых можно увидеть таблетки. Это Кола не удивляет — он сам не чурается легкой наркоты. Его удивляет, что однажды, подобрав один такой на кухне, он видит надпись на нём: «От еды». Его соседка веселая и смешливая, и однажды, в редкий вечер, когда им двоим оказалось нечем заняться, рассказывает о том, что у неё есть младший брат, но он остался с родителями в Бристоле. Это Колу близко. У него самого младший брат. Был. Но про Генри говорить не принято, и Кол это правило не нарушает. Зато рассказывает о Ребекке — не упоминая того факта, что бежит он от всех из-за неё. В их семье всегда царили странные отношения. И когда единственную девушку в многочисленном потомстве Майкла изнасиловали на вечеринке, где она с Колом была вдвоём, во всем был обвинён именно он. Обвинён старшим братом, который, казалось, съехал на теме их сестры. Сбежавший и раньше думал о возможности блядского инцеста в семье, но теперь… Клаус обещал прикончить его, и Майклсон почему-то верил. Эйнсворт гладит его по руке, широко улыбается и говорит, что всегда мечтала о сестре. А Кол хмыкает и предлагает ей кусочек пиццы. Она берёт, но только треплет ту, сбрасывая начинку в полупустую коробку. Майклсон видит это, потому что он всегда видит то, что пытаются скрыть, но молчит. Каждый имеет право на свои маленькие тайны. Кэсси готовит потрясающе вкусный чай, всегда готова поделиться завалявшейся где-то травкой и не имеет привычки расспрашивать его о том, почему он так нервно вздрагивает, когда по телевизору говорят, что его однофамилец перерезал ножом глотки парням, которых подозревали в изнасиловании кого-то, чье имя не называют. Эйнсворт постоянно смеется и улыбается, моет посуду, забивая на тщательно вычерченный Колом график дежурств, и не грузит ему мозг, когда тот приводит в квартиру девушку и трахает её, забив на то, что за соседней стенкой зубрит латынь соседка. Он благодарен ей за это, благодарен за молчаливое понимание и за то, что она с уверенностью отвечает позвонившему в дверь полицейскому, что никакой Кол Майклсон здесь не живет — квартира и правда снята на её имя. А еще он, когда она сползает в обморок, прямо под просмотр какого-то вечернего шоу, нарезает ей бутерброды, щедро намазанные сливочным маслом, тащит в ванную, обливает ледяной водой и встряхивая проговаривает, почти тем же тоном, каким она говорит о том, что у неё свое нормально: — Ты что, блядь, делаешь? Ешь! Кэсси ненавидит сливочное масло. Осознает, что произошло, но не понимает, откуда взялась вода. И ест.