Красная шапочка

Которую ночь Кэй видит во сне волков. Поначалу из чащи выступает — лапами по палым листьям — только один, и принюхивается, опустив морду к земле. Но когда он, взяв след, бросается за добычей, из-за деревьев выскальзывают серыми тенями — второй, третий, четвертый... Целая стая. И девушка — почти девочка — бежит от волков. Бежит, раненая — яркий след тянется по траве и камням. Кэй знает: они догонят. Повалят наземь, вопьются зубами в плоть, будут отрывать куски ее тела и глотать, не разжевывая — вместе с обрывками школьной юбки и рубашки-матроски. Кровь — в человеческом теле так много крови — неглубоким озерцом растечется под нею, и шерсть на лапах зверей окрасится алым. Два волка будут спорить за пищу, перетягивая между мордами ошмёток бедра, а третий жадным любовником вопьется в ее промежность, стремясь добраться до теплых внутренностей. Только лицо останется нетронутым — лицо девушки, так похожей на Кэй. Или — ее самой? Она просыпается, уставившись в потолок полупустой комнаты. В ту позднюю ночь, когда она вышла из камеры вслед за господином Хэнми и получила инструкции, всё казалось таким простым. «Иди в лес, Красная Шапочка, и жди волка. Войди в домик своей матери, и ляг с ним в постель, сожги дорожное платье». Она так и делает, и лежит во тьме — но волки бегут за ней, даже если рядом она слышит дыхание их сородича. Кэй даже в мыслях не называет Фузэ — «своим». Кэй бежит, бежит — она не знает, выбрала ли правильную тропинку, и не знает — правильно ли выбрала та, кто бежит с ней рядом. Школьница в красном, так похожая на нее. Когда в тело Красной Шапочки вонзятся волчьи зубы, крови на одежде будет не видно. Перед ними — река, вода и спасение; только переплыть, только оказаться на другом берегу — волчья шерсть промокнет, утянет хищников вниз, камнями на холодное дно. Беги! Быстрее! — хочет закричать Кэй, но ей не хватает дыхания. Девочка спотыкается у самой воды — волк прыгает на нее, сбивает с ног, вонзается в шею. Кэй тоже падает на колени — ладонями в воду. Она не может смотреть. Бездумно зачерпывает воду ладонью. Маслянистые, темные разводы плывут вниз по течению. Кэй вновь просыпается. За окном подставной квартирки занимается туманный зимний рассвет. Страшно, по-человечески вопит уличная кошка. Это кровь твоей матери. У них с Нанами Агавой не было общей матери. Ложь; но почему так приятно было называть Нанами сестрой? Ту, кого она никогда не знала, не имела даже шанса узнать. Ту, от которой осталось только несколько пятен крови на камнях старой канализации. Ту, которая так и не сумела убежать от волков. Хрипло каркают вороны. Множество птиц хлопает крыльями — стая заслоняет солнце, взлетев. Это плоть твоей матери. Плоть от плоти матери своей — своей родины; так говорили в подполье. Разве ты не отдашь жизнь ради матери и отца? Даже изуродованных насилием и войной? Плоть от плоти — то, чему можно принадлежать без остатка. Может, как раз поэтому Фузэ и не выстрелил — хотя собирался; не выстрелил, различив в отчаянных глазах Нанами Агавы — то, что привык считать принадлежностью только таких, как он. Может, поэтому Фузэ и молчал, глядя в окно трамвая — слушая выдуманные истории из детства Нанами, выдуманные причины ее ухода в подполье. Кэй Амэмия — вовсе не такова. Она — как воздушный шарик, несомый ветром; даже на палец не сдвинет руку Фузэ, если — когда — ему вновь придётся стрелять. Поэтому ночью ей снится Красная Шапочка, которая бежит от волков, хотя наяву она хотела бы сбежать вместе с Волком. Она даже отдала ему ключ от домика своей матери — старую книжку, оставшуюся в доме со времен Оккупации. Кэй слышала от кого-то (может, от господина Хэнми?): в конце за волком должны прийти дровосеки — рассечь брюхо и извлечь съеденное. Но книге, похоже, не хватает страниц — по крайней мере, так Кэй объясняет себе - успокаивает себя, - тайком листая ее, прежде чем подарить Фузэ. Нет, этот Волк — не глуп. Волк уходит от загонщиков, выскальзывает из заготовленной господином Хэнми ловушки. И ночью она снова бежит. Теперь уже наяву. Но потом, дрожа от холода под наброшенной на плечи курткой, Кэи видит в полудреме всё тот же лес, чувствует тяжелый запах волчьей шерсти и крови — и бежит к своей не-сестре, отчаянно хватая ртом воздух — не успевая. Только бы перебраться на другой берег: убежать во сне, если не выходит иначе. Тебе нельзя туда, — сочувственно качает головой девочка в матроске. Кэй протягивает ладони: постой! — но Нанами Агава лишь улыбается и падает спиной в воду, раскинув руки. Брызги взлетают высоко, выше головы Кэй, и там, где вода попадает ей на лицо — тут же обращается кровавыми каплями. Кэй бежит, но она выбрала булавочную тропинку, и она не успеет. Волк мчится по иголочной, совсем рядом — не обращая ни малейшего внимания на занозы в лапах. Волку в человеческой шкуре не привыкать, что на его руках — кровь, и Кэи для него — всего лишь девочка, заблудившаяся в темном лесу. У нее нет матери, нет дома — и крови в жилах нет тоже, кроме той, которой она смочила иссушенное горло — той сделки, которую предложил ей господин Хэнми. И плоть ее — суха и легка, и мясо ее скользнет в глотку зверя, подкрепит его в пути. Кэи раскачивается, стиснув пальцы на чужой куртке — дровосеки не придут, дровосеки плавают кверху лицами в лужах собственной крови, и бессильные топоры покрыты выщербинами от пуль. Горячечный шепот — будто она вновь спит, и ей снятся волки. Голова кружится, словно теплая кровь и дымящееся человечье мясо поднялись из желудка ко рту в тошнотном позыве — выплюнуть, выдавить из собственного нутра. Быть может, удастся притвориться, что это и вправду — сон. Убедить себя, что ей еще неведомо то, что поняла напоследок девочка из странной немецкой сказки. То, что понял Фузэ — констебль Фузэ, Волк Фузэ — и что всегда знала юная Нанами Агава. Кэи не плачет. Ведь ее слезы — кровь. И тогда Волк съел Красную Шапочку.