Четверо

Было часов шесть утра, и город пока не полностью проснулся: магазины ещё были закрыты, автомобили ещё не заполонили дороги, да и ранние прохожие ходили по улицам сонные, вялые, поминутно зевая. Большинство же и вовсе только просыпалось в этот час в тёплых кроватях, одни или с кем-то, самостоятельно или под звон будильника — и пребывали эти счастливцы на той хлипкой границе между сном и явью, где всё кажется возможным. На одном из башенных зубцов Дублинского замка, никем не замечаемая, примостилась закутанная в чёрное фигура. Никаких обветшалых плащей, мантий или балахонов, конечно — кожаная куртка с капюшоном, штаны и высокие сапоги. Из-под капюшона за городом внизу внимательно следили разноцветные глаза: зелёный и синий. Зелёный видел бесчисленные огоньки жизни, охватившей город своей всепроникающей сетью; синий — те линии чужого будущего, что готовы были вот-вот оборваться. Сложно сказать, чем были заняты мысли невидимого наблюдателя. Думал ли он обо всех этих жизнях, появляющихся по какой-то прихоти природы без особой цели и смысла и исчезающих в никуда с такой же лёгкостью, или о непрекращающемся копошении внутри этого человеческого муравейника, или же о собственном странном существовании и о каких-то, быть может, иных делах, его беспокоящих — этого не знал никто, кроме него самого. Правда, никто больше и не интересовался происходящими в его голове процессами — что, пожалуй, даже зря, поскольку иначе бы человечество, глядишь, и узнало много для себя полезного. — Дай угадаю: Война зовёт. Это адресовалось рыжеволосой женщине в тёмно-зелёном платье, бесшумно возникшей за спиной наблюдателя. Она шагнула ближе при звуке его голоса. Её платье издавало лёгкий шелест, но её зелёные туфли не производили ни малейшего звука при соприкосновении с камнем. — Да. Человек в чёрном встал, не оборачиваясь к нарушительнице своего одиночества. Они знали друг друга слишком давно, чтобы в зрительном контакте оставалась необходимость. — Тогда идём. Он шагнул вперёд, в пустоту за башней — и в следующее мгновение легко, будто не имел веса вовсе, ступил на асфальт внизу. Женщина появилась секундой позже: она предпочитала не тратиться на эффектные прыжки с высоты, а просто возникла рядом, соткавшись из предутренней дымки в воздухе. Так никем и не замеченные, они неспешно двинулись по улице, и немногочисленные прохожие обходили их по дуге, не осознавая толком, чего именно они сторонятся, но смутно ощущая в глубине души какое-то странное предостережение. — Подожди, — спутник женщины вдруг остановился, будто бы что-то услышав. — Одну минуту. Затем он прошёл прямо сквозь стену ближайшего дома. Женщина сердито вздохнула и осталась ждать снаружи. В квартире, куда он попал, царила та особая тяжёлая тишина, которая лучше всяких других признаков указывает на разлившееся в воздухе горе. Горе, которое члены семьи не выносят за пределы дома и молча давятся им пополам с упорно продолжающей тлеть надеждой. В одной из комнат в несвежей постели лежал высохший, явно измученный долгой болезнью человек. Гость в чёрном приблизился, чтобы рассмотреть его получше: зелёный глаз его видел уголёк, упрямо бьющийся в груди, синий — душу, рвущуюся из тела прочь. Он положил на лоб человека бледную руку. Уголёк в груди дёрнулся последний раз — и затих, побеждённый. Шейн О’Серби удивлённо посмотрел сначала на своё мёртвое тело, затем — на своего посетителя. — Да я же знаю тебя, — он уставился на лицо под капюшоном. — Ты полицейский! Ты посадил моего брата на прошлой неделе! Не то чтобы я его любил, но… Кирк О’Райли ухмыльнулся. Он обожал подобные фокусы — являть себя настоящего тем, кто знал при жизни его человеческое имя. — В данном случае я — всего лишь тот, кто заберёт тебя с собой. И Шейна О’Серби не стало. *** — Когда? Это был единственный вопрос, прозвучавший после слов Мёрдока. Задала его Марина: Финну терпения было не занимать, и вопрос времени волновал его не слишком сильно. Кирка, впрочем, вопрос этот не волновал вовсе. Он никогда не торопился и приходил всегда точно в срок. Мёрдок усмехнулся. — Скоро. Вместе с приездом королевы. Хороший повод. Возражений не нашлось: повод был действительно не хуже любого другого. Не было нужды спрашивать, все ли готовы исполнить свою роль. Они были готовы уже давно — и сказать бы тут, что ещё до начала всех времён они знали, что им предстоит, но тогда пришлось бы солгать: тогда ещё мало что было ясно. Марина поднялась с места и плавно двинулась к выходу, раз уж собрание было закончено. Финн двинулся за ней; когда он проходил мимо Кирка, тот услышал короткое бурчание его живота, возвещающее о приближении обеденного перерыва. — И что? — Кирк скучающе глянул в окно. — Мы будем пешком? Или мне приобрести белый мотоцикл, пока не поздно? Он, конечно, не слишком верил в Предназначение. Но верить ему было совершенно необязательно, покуда выбора у него особого и не было. Мёрдок подошёл и положил тяжёлую руку ему на плечо — Кирк недовольно её сбросил. — Я всё ещё злюсь, знаешь ли, — сообщил он, вставая. — Хольт должен был умереть. Это единственная сфера моей работы, в которую я не позволю тебе вмешиваться. — Я сам решу, во что вмешиваться, а во что — нет. Ты всё ещё мой подчинённый. Мёрдок схватил его за запястье — и Кирк, извернувшись, прошипел, глядя ему в лицо: — Осторожно! Даже Война может умереть. Зелёный глаз видел перед собой пламя, которого хватило бы на мириады миров. Синий не видел ничего. Мёрдок хмыкнул в рыжую бороду, бесстрашный перед лицом Бледного Всадника, и потянул Кирка на себя. — Без Войны, — отозвался он почти добродушно, — кое-кому будет слишком скучно. И это было правдой. *** Свежесть вечера проникала в дом вместе с ветром, и женщина, сидевшая у открытого окна, внимала ей, чему-то таинственно улыбаясь. Весенний воздух был наполнен ароматом зарождающейся жизни — в том числе и жизни маленькой, никому поначалу не заметной, той жизни, что живёт внутри людей и пожирает их изнутри. На столе, привязанная, лежала и дёргалась девочка. Умная девочка, смелая девочка — и рыжая тоже, отчего Марина питала к ней бессознательную симпатию. Немудрено: девочка должна была стать её лучшим шедевром. — Что происходит?! — кричала несчастная. — Зачем вам это? Что вы сделали со мной? Марина подошла ближе и ласково погладила её по голове. — Ничего, милая. Завтра ты уже всё забудешь. Завтра ты попадёшь на большую конференцию, о которой так мечтала, и исполнишь свой долг. Завтра — важный день. Большой день. Завтра девочка проснётся в своей кроватке в уютной гостинице, уверенная, что всё, что было накануне, — только её страшный сон. Пожалуется своему спутнику, с которым прилетела из России, на кошмары, на лёгкое недомогание. Поцелует его — спутник автоматически перестанет быть помехой для их планов. И девочка пойдёт на эту международную конференцию с королевой, и люди будут сидеть с ней рядом, не подозревая, а затем они пойдут распространять вести дальше. С точки зрения Марины, этого было бы вполне достаточно. Но Мёрдок говорит — нужен огонь. Нужно сражение. Нужен взрыв. Нужно небольшое устройство дистанционного управления, вшитое девочке в подкладку сумки. Война — всегда Война: его не устраивает тихая, постепенная победа. Что ж — ей, в общем, всё равно. Даже лучше, пожалуй, если действовать они будут вместе и слаженно, каждый — на своём собственном поприще. Пусть Мёрдок разжигает Третью Мировую и убирает мировых лидеров чужими руками. Пусть Финн занимается экономическим кризисом, как и планировал, и отбирает у народа последний хлеб, чтобы люди были злее и восприимчивее. Голод — тоже всегда Голод, он будет сопровождать и Войну, и её во веки веков. А она будет плести свои сети, и её тлетворное дыхание смешается в этот раз с дыханием Весны. *** — «И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить…»* — И Ад следовал за ним, ага. Кирк обернулся и встретился с Мёрдоком взглядом. Ему подумалось, что по такому торжественному случаю тому следовало бы облачиться в какие-нибудь древние доспехи, а не в обыкновенную белую рубашку и чёрные брюки. Финн в своём сером костюме смотрелся каким-то пожилым офисным клерком. Он сам, впрочем, и вовсе был в своей полицейской форме: слишком они успели всё же очеловечиться. — Это уже из другого отрывка — там, где появляюсь я. Они стояли на крыше, все четверо, в ожидании сигнала от Хольта: Мёрдок решил, что напоследок можно и притвориться, будто бы они играют по чужим правилам, а не по своим собственным. Огненновласая девочка, вся в торжественно-белом, словно жертвенный ягнёнок, сидела на конференции, и никому из четверых не нужен был бинокль, чтобы наблюдать за ней. Устройство в её сумочке старательно подавало сигналы активности. Зелёный глаз Кирка видел людей, которые собирались, даже не зная этого ещё, бороться до самого конца за своё существование. Синий глаз видел, что бороться они смогут весьма и весьма недолго. — А всё-таки, — заметил он, ни к кому в особенности не обращаясь, — мотоцикл мне бы не помешал. Им поступил сигнал начинать. Или — это как посмотреть — заканчивать. И был день, и был март, и была Истина: Смерть в любом случае соберёт свою жатву. ____________________________________________________ * - Откровение 6:1-2 от Иоанна Богослова