Сountryside

Goin' down South, Where the chilly wind don't blow. (c) В восемь утра Кейд, позавтракав на скорую руку, вышел на веранду, держа в руках кружку с недопитым кофе. Наступающий августовский день обещал безветрие и зной, но солнечного диска не было видно: его заслонил Оптимус, возвышавшийся во весь рост перед домом, отчего казалось, что пространства вокруг стало на порядок меньше. Прайм всем видом демонстрировал, что готов, оставалось только выяснить к чему. – Я бы хотел, чтобы ты нашел мне дело, – сказал автобот после приветствия. К этому всё и шло. Кейд подтащил стоявший у дверей плетеный стул и сел, вытянув ноги. – Я не могу врастать колесами в пол. Бездеятельное спокойствие меня угнетает. – Разве не ты собирался отдыхать? Мирная жизнь и все такое? Кейд сказал это для проформы. Если бы ему пришлось маяться от безделья в старом гараже, он бы сдурел за пару дней. – Да. Но за долгие ворны это, похоже, превратилось в идею. Вынужден признать: я столько воевал за планету, которой больше нет, что не представляю, что делать со своей нынешней жизнью. Особенно с учетом экономических и культурных условностей вашего сообщества, с которыми мне придется считаться. Я надеюсь на твою помощь. Оптимус сел на траву, лучи появившегося солнца на секунду ослепили Кейда, и он прищурился. – Я придумаю что-нибудь, – Кейд разболтал горячую черную жижу по дну кружки. – Хотя не знаю, может, возить в прицепе кукурузу с поля мистера «Доброе утро» тебе не очень-то по нраву. – Смирение – путь воина. Кейд кашлянул в кулак, пытаясь подавить смех. Конечно, открой словарь Вебстера на этом слове – прочитаешь про Прайма. Оптимус неожиданно переключил внимание на другую тему. Люди в округе много работали на воздухе, держали скот и в будни предпочитали одежду попроще. После смерти отца Кейд переделал конюшню под мастерскую, потому что желал заниматься роботами, а не лошадьми, но на его внешний вид это решение никак не повлияло: надевал, что утром попадалось под руку. Тесса уделяла гардеробу больше внимания, в том числе обуви, включая традиционные сапоги для верховой езды, которые, впрочем, носила куда угодно. Их у нее было несколько пар: уникальные, ручной работы, подарок от деда; дешевые, купленные на распродажах; классические ковбойские и роперы; желтые, черные, в стразах и специальная пара для танцев, отделанная кружевом. У Кейда были одни, самые обычные, темно-коричневые, с незамысловатым, простроченным узором в виде орла; и сегодня он натянул их только потому, что сапоги первыми оказались на обувной стойке. Оптимус же подмечал любую мелочь, возможно, оттого, что больше не находил, чем себя занять. Он аккуратно постучал пальцем по мыску сапога и высказал мнение. Кейд постарался объяснить, что «с учетом культурных условностей» мужикам не принято говорить комплименты про ножки и, если брать шире, он прекрасно обойдется без упоминаний о том, какое у него всё маленькое, но автобот отмахнулся от просьбы с такой же легкостью, с какой прислушивался к человеку во всем остальном. Кейд чувствовал себя обласканным его вниманием с макушки до пяток, хотя временами думал, что стоило бы ходить в церковь по воскресеньям, как это делают "добрые католики", чтобы уши успели остыть от комплиментов, некоторые из которых – в зависимости от настроения Прайма – были хороши для благовоспитанных леди, а другие подошли бы девкам в барах. Кейду не пришло бы в голову шептать такое Эмили даже в постели. Но уж если Оптимус нахватался подобных слов, ему следовало понимать, что мужчине их не говорят; поэтому они так щекотали слух. Пообещав решить вопрос с трудоустройством пришельца, Кейд отправился в мастерскую к своей работе. Ближе к полудню он сел за уставленный компьютерными мониторами стол и начал разбираться в счетах, попутно размышляя над тем, что ему опять придется перекраивать всю жизнь под грузовик. Он покосился на Оптимуса. Автобот, притушив оптику, расположился неподалеку, около стеллажей с запчастями. В одном Оптимус был прав: мирная жизнь – это из области идей. В реальности Кейд пока не решил, что делать с десятью тоннами свалившегося на него счастья. С Оптимусом было здорово сидеть рядом по вечерам, как они делали прежде, и беседовать обо всем на свете. Но в смирение Прайма верилось с трудом. Кейд уже представлял комментарии и тон, которым они будут высказаны, если кто-то вздумает крепить прицеп к хромированному заду автоботского лидера. И это будет только начало пути. Кейд также не был уверен, хочется ли ему оставлять ферму ради строгих графиков дальнобоя, а отпускать Прайма одного он не собирался. Кроме того, ему не хотелось, чтобы Тесса возвращалась в дом, где опять не увидит отца. Пустой дом, затерянный в полях Штата одинокой звезды – что может звучать печальнее. Возможно, придется советоваться с Джойсом, хотя Кейд ненавидел просить о помощи. Джошуа после Гонконга предложил место в своей компании с возможностью переселиться в Чикаго, но когда перед внутренним взором Кейда замаячили белые воротнички в офисных кабинках, он вежливо отказался. Он вдруг ясно почувствовал, что старого пса новым трюкам не обучишь. Теперь, спустя время, напоминать о себе в KSI хотелось еще меньше. Кейд отвлекся, почувствовав через футболку прохладу тяжелых пальцев. Прайма определенно следовало чем-нибудь занять, иначе он не даст ему покоя. Так Тесса в детстве бесцеремонно трепала и таскала щенят или котят, не успевших скрыться от ее любвеобилия. Кейд чутко отзывался на любую ласку, даже если Оптимус отрывал его от дел. В отсутствие Прайма он жил в основном с левой рукой и парочкой бесконечно повторяющихся фантазий. И если бы не было нужды худо-бедно оплачивать счета и беречь здоровье, в основном эти многострадальные мягкие ткани и ранимую слизистую, он вообще не отходил бы от автобота. Но когда горячка первых дней после возвращения Оптимуса пошла на убыль, Кейд перестал наконец размазывать сопли по бронепластинам, исступленно ругая Прайма сукиным сыном, и немного протрезвел от радости, на ум пришли все отложенные будничные дела, которые автобот не сделал бы за него, даже если захотел. Когда Оптимусу надоело ластиться, он начал подталкивать Кейда кулаком. Кейд снял очки и бросил полураскрытый конверт на стол. Автобот легким движением развернул кресло от стола к себе и потрепал человека по волосам. – Снимай, – он указал на футболку и стал внимательно наблюдать, как Кейд послушно избавляется от верха, расстегивает ремень и стягивает по бедрам трусы и джинсы. Лучше было делать это самому, не тратя времени, поскольку после «помощи» Оптимуса одежда годилась разве что на тряпки. – Это оставь, – сказал он, когда Кейд потянулся к обуви. – Что еще за фантазии? – Что еще за фантазии? – передразнил автобот, похлопав себя ладонью по промежности, отчего сегменты паховой брони тяжело качнулись. Жест назывался «не выкручивай мне яйца». – Не выкручивай мне яйца, – сказал как-то Кейд, разозлившись, когда упрямство Прайма стало казаться поистине ослиным. Оптимус тут же повторил фразу, уперев руки в бедра. – У тебя их нет, – сказал Кейд, впрочем, безо всякой уверенности. Автобот стоял совсем рядом, и вид на его высокотехнологичную промежность, пусть даже забранную броней (с «колокольчиками» или без), открывался чудесный, с какой стороны ни посмотри. После Оптимус пользовался этим жестом, если не желал объяснять свои маленькие странности. Выслушав еще один пассаж про «ножки», Кейд так и остался сидеть: со спущенными штанами, зато в ковбойских сапогах. И подавил инстинктивное желание прикрыться, чтобы не давать Прайму лишний повод для комплиментов леди. Вместо этого, пока Оптимус располагался рядом, он заложил руки за голову и прикрыл глаза. Если Прайму так хочется, пусть выкручивается сам. Хотя Кейд не видел, но много чего слышал: лязг, скрип отодвигаемых столов, фырканье, монотонный гул сервоприводов. При мысли о том, что десять тонн игриво настроенного живого металла ворочаются в паре метров, пока он стреножен, как кобылка, ему стало жарко, хотя солнце за стенами грело на славу. Через несколько мгновений холодный фейсплет прижался к груди и животу, царапая кожу заостренным краями пластин. Кейд вернулся из мира идей на землю. Сегментирование губы были лишены гибкости, мягкости, тепла – всего того, чем обычно ценны людские рты. Вместо желанных поцелуев Кейд почувствовал болезненные толчки, пока Оптимус бодался и терся о него лицом. По коже вслед за тонкими белыми следами царапин побежали мурашки; под давлением огромного веса он вжимался в кресло, отчего то подалось назад, ударившись спинкой о столешницу. Раздался нехороший скрип, то ли спинки, то ли человеческого хребта. Автобот умиротворенно пробормотал что-то на родном языке, зарываясь в Кейда, как в подушку, и раскачивая кресло туда-сюда. Вскоре к остальным звукам добавились щелканье открывающихся клапанов и шипение пара, ожил вибрацией двигатель. Хотя Кейду всегда нравился этот гул, сейчас он служил признаком того, что Оптимус теряет контроль. – Ртом у тебя только болтать хорошо получается, – с досадой сказал Кейд, открыв глаза после ощутимого тычка под ребра, и потер покрасневшую кожу. Механическим пальцам было не занимать мастерства, но целовался Оптимус даже хуже него самого. Уперевшись подошвой в подбородок Прайма, Кейд осторожно оттолкнул автобота ногой. – Тебе лучше знать, чем его занять, – Оптимус недовольно помотал головой. Кейд вздохнул и ухватился рукой за скуловую пластину, поворачивая автобота лицом к себе. – Когда делаешь ртом, главное не спешить и чтобы поосторожнее... – он сам не верил, что говорит это огромному железному мужику. Он не привык обсуждать секс вслух, и на миг у него промелькнули серьезные подозрения насчет осведомленности Тессы. – Короче, – он положил ладони на рот Оптимуса и попытался развести тугие губы пошире. Оптимус терпеливо ждал некоторое время, пока пыл Кейда, сдобренный парой крепких выражений, не пошел на убыль, потом ослабил крепления нижней челюсти; расщелкнул сегменты губ и немного подтянул их в пазы. Кейд разглядел во рту толстые кабели, уходящие вниз по бокам ребристой полости нёба, и свернувшийся в горле толстой гофрированной змеей топливный шланг с тускло блеснувшим конусом горловины. Внутри Оптимуса было темно, оттуда веяло парами энергона и теплом. «Глубокая глотка» – такая же классика жанра, как и испачканные номера «Плейбоя» под матрасом. Оптимус подставил подбородок и замер. Даже если снаружи Прайм чувствовал меньше, чем внутри, целовать его хотелось все-таки "по-людски", в едва колеблющиеся пластины, которые, как будто, раздумывали: собрать им фейсплет обратно или повременить. Минут через пятнадцать Кейд вытащил вспухший язык из промокшей от слюны щели между сегментами нижней губы и понял, что его собственный рот на пару дней больше не игрок. Он надеялся, что Прайм тоже хоть что-нибудь понял. И поскольку кое-что интересное осталось внутри, Кейд протолкнул руку в рот Оптимуса по локоть, проводя ладонью по шероховатой внутренней поверхности верхней и нижней челюстей. Нащупывал зубчики мелких деталей, опускавшихся и поднимавшихся в такт его движениям; массировал кабели, ведущие к бархатистой поверхности мембран динамиков. Кейд поскреб их, и они отозвались вибрацией, низкий стон отразился от ребристого свода. Кейд заметил, что оптика автобота расфокусировалась. По мнению Кейда, Оптимус не развалился бы, если бы соорудил язык из пары кабелей, хотя вся его артикуляция служила такой же обманкой для людей, как лицо или руки. И все же, это были лучшие руки на свете. И каждая царапинка на его твердых, плохо гнущихся губах тоже. Кейд подтянул к себе тяжелый топливный шланг, сдвинул защитные лепестки диафрагмы, пробрался ладонью в горловину и почувствовал, как расположенный где-то рядом насос начинает мягко, тактами подсасывать несуществующее топливо. Оптимус зашевелился, дотронулся до влажной кожи пальцами: как будто проводил по горячему обнаженному животу каленым железом. От его ленивых, уверенных движений становилось тяжелее дышать и думать. Кейд отвлекся и, положив свободную ладонь на его палец, стимулировал себя с его помощью какое-то время, пока не начал поскуливать сквозь сжатые зубы, а в голове не осталась только одна мысль. Сунуть в эту дыру стоило вовсе не руку, хотя, как известно, тыкать членом в пылесос категорически не рекомендуется, но в конце концов, у Оптимуса не так уж много подходящих мест, куда можно было бы разрядиться, как положено ковбою, а не леди. С трудом спихнув с бедер тяжелые пальцы, Кейд неловко поднялся и, придержав Оптимуса за одну из пластин шлема, уперся коленом в выступающий контур наплечной брони. Он сообщил, тяжело ворочая языком, что местные надевают сапоги, когда объезжают норовистых ло... Закончить он не успел: шланг начал разворачиваться кольцами, и горловина, за которую он успел схватиться, выскользнула из пальцев. Оптимус дунул на Кейда горячим воздухом, маниакально острожным движением просунул палец ему в промежность и пощекотал, едва надавливая гранью фаланги на нежную кожу. – Я посчитал, что тебе не стоит использовать свою соединительную систему, не приняв меры предосторожности. Лицевые пластины синхронно приняли обычное положение. Оптимус провел большим пальцем по нижней губе, стирая чужое семя, и начал подниматься. – А я вот не посчитал, – пробормотал Кейд, натягивая джинсы трясущимися руками. – У меня, между прочим, так дочь появилась.