Не вчера и не завтра

Вечность – это, конечно же, много. В ее случае вечностью стали пять лет. Вы когда-нибудь пробовали запереться в темной комнате без окон и дверей, без часов и вообще без какого-либо понятия о том, что происходит снаружи? А вот и не пробуйте – долго не протянете. Что же держало ее в шаге от темной пропасти, таившей безумие? Пожалуй, желание выбраться отсюда. Потом добавилась злоба. На Антона, на себя, на господина Якоба, инициировавшего ее, на Иных в целом, на Сумрак… Вот только на людей злиться было не за что. Жалеть их впору, а не злиться… И еще – завидовать. Не найди ее двести лет назад колдун Якоб, не увидь в ней вместо простой смазливой девчонки будущую ведьму, все могло бы быть по-другому. Уж, в любом случае, не так трагично. Первое время она лихорадочно искала выход. Проходила Сумрак чуть ли не насквозь, прыгала с шестого уровня сразу в реальный мир – на большего ее способностей, существенно усиленных «Фуараном», не хватало… Впрочем, называть реальным миром круглый зал десяти метров диаметром, весь из сверкающего белого камня – совсем из ума выжила, старая… Затем пришло ледяное спокойствие. То самое страшное спокойствие, после которого Светлые обычно срывались и шли сквозь толпу, раздавая счастье направо и налево. То странное спокойствие, после которого Темные выходили из вечной борьбы Света и Тьмы, и становились почти людьми, ничуть не жалея об утерянных способностях и романтических приключениях дозорных. Человеком она не чувствовала себя уже очень давно. И уже не чувствовала себя ни Светлой, ни Темной… Она вообще иногда не чувствовала себя – слишком это было страшно. Ни дня, ни ночи, три луны на втором слое Сумрака, одна луна на шестом, никаких звезд. Время в Сумраке идет не так, как в реальном мире – это аксиома, которую дают чуть ли не на первом занятии после инициации… Сначала она хотела остаться там навсегда. Входила в Сумрак, и ждала, пока он выпьет ее до дна, растворит ее душу… Но уже в самый последний миг ей стало… даже не страшно, страх стал ее постоянным спутником, к нему она привыкла, а как-то… больно, тоскливо. Она поняла, что, на каком бы слое Сумрака она не оставалась, она все равно вернется в Саркофаг. Тогда она смирилась. И лишь потом обнаружила в кармане Минойскую Сферу… Артефакт выглядел таким же мертвым, как белые стены вокруг, но еще оставался шанс… Это-то ее и поддерживало. Это и еще злоба. Мысли путались. Не сразу они начали это делать, но уж когда начали… И даже магия не помогала. Толку от нее, окаянной, когда ты даже не знаешь – день сейчас или ночь, вчера или уже завтра. У тебя – вечное сегодня. Всегда. И поговорить не с кем… И заняться нечем… Впрочем, развлечение себе Арина все же нашла. Никогда не будет лишним усовершенствовать какие-либо заклинания, которые раньше плохо удавались… И еще было странно, что не хочется ни есть, ни спать, ни пить, не нужно отправлять абсолютно никакие физиологические потребности. Арина чувствовала себя совершенно неживой, деревянной или стеклянной, нет, скорее, каменной. Этакая статуя, скульптура, далекая от идеальных греческих пропорций. Иногда ей казалось, что она начинает сходить с ума. Нестерпимо хотелось поговорить хоть с кем-то. Ей стало казаться, что голос ей откажет, и она больше никогда ни слова не сможет сказать… - Благие намерения, - тогда начинала говорить она, - всегда знала, что они действительно ведут в Ад. Что ж… не сковородки, и то хорошо, и то хлеб. Али не за что мне гореть синим пламенем, али зла никогда не делала? Еще как творила-то в свое время… без удовольствия правда… Нет, вру, удовольствие было, как уж не бывать. Ух, молодец все ж таки Городецкий! Экая каверза у него получилась! Наверняка догадывался, что Тигр его вытащит… И даже эти дурные разговоры – сама с собою – снова и снова возвращали ее к этому ужасу, к пребыванию в этом безвременье и тому, по чьей вине она здесь оказалась. Как Светлая, она, конечно же, признавала и свою часть вины, обвиняла и себя за то, что спровоцировала своими действиями Антона. Но как Темная она была готова тут же себя оправдать, мол, только хорошего хотела! Хотя… это уже тоже – как Светлая… Арина совсем запуталась: в себе, в жизни, в своих действиях, в своем бездействии… Единственное, что снова и снова возвращало ее к Тьме – это мышление по принципу «сначала Я, потом – весь мир», остальное было очень даже светлым… В самом деле, а вы попробуйте представить, что это такое – не есть, не спать, не делать что-либо и не бездействовать одновременно! Тяжко, да? Однажды Арина посмотрела на Минойскую Сферу и заметила слабое, голубоватое свечение, исходящее от рунических знаков, начертанных на ее гладкой поверхности. Сфера заряжалась. Сфера скоро будет пригодна для работы. С тех самых пор ведьма-целительница совсем потеряла покой, если, конечно, она когда-то была спокойна. Сама она этого уже не помнила… - Ну, ничего, ничего, - размазывая невольные слезы по щекам, бормотала Арина, - вот скоро все и закончится… Выберусь отсюда, заживу! Ух, заживу! Однако эти ее неловкие, какие-то кажущиеся неправильными слова, сорвали некую плотину с совсем других мыслей. Непрошенных мыслей. А что ты будешь делать в мире, старая? Что теперь тебе осталось? Интриговать до тех пор, пока Надя Городецкая не уничтожит Сумрак и умереть? Тихо жить где-нибудь в Сибири, подрабатывая мелким колдовством, которое с ее-то силами, даже и магией не назовешь – стыдно станет? Сдаться Инквизиции – нехай в тюрягу магическую упекут али просто развоплотят? В Дозор какой-нибудь сунуться? Вон, Антон говорил, что Гесер был бы… ну, не рад, конечно, но от обвинений Инквизиции помог бы отбрехаться… А для чего? Страх, живший в ней где-то в области сердца, усилился до небывалых размеров, заполнив собой всю грудную клетку, мешая дышать. А незачем старой ведьме-то жить. Так какая разница – где НЕ-жить? Можно и тут – в Саркофаге. Но как только Минойская Сфера осветилась изнутри светло-голубым, быстро темнеющим до черного свечением – все мысли вымело из головы, все потерялось, все стало неважным и пустым. Арина сжала Сферу в руке и закрыла глаза. Где-то чирикала, заливалась своей трелью птичка. Шелестели листья деревьев тем самым шепотом, что отличает сочную, свежую листву от желтых, мертвых листьев, гораздых только упасть с дерева и стать компостом. Арина осторожно вдохнула: в воздухе читалась тонкая нотка острого запаха клейких молодых листочков, ее не перебивал, но оттенял более густой аромат первых весенних цветов, юной травы, откуда-то доносился запах гари… Арина открыла глаза и тут же прикрыла их рукой, чтобы не ослепнуть. Прямо в лицо лезли шаловливые лучики утреннего солнца, едва теплые, но уже обещающие жару… Арина стояла прямо напротив маленького окошка. Маленький, в одну комнатушку, дощатый дом. Стены оклеены потускневшими от времени, выгоревшими бумажными обоями, в углах у потолка какие-то подозрительные темные пятна поползли… Из обстановки – стол с парой стульев, буфет, кровать – железная, с никелированными шариками на спинке, древний громоздкий телевизор, книжный шкаф, почти без книг… На всем – налет пыли, смерти, затхлости, разложения… Ржавчина, объеденные какими-то насекомыми страницы книг валяются на полу… Какой острый контраст с весной, зарождающейся за стенами домишка… Арина глубоко вдохнула воздух, задержала дыхание, наслаждаясь запахами, вкусом этого чуть затхлого коктейля, каковой образуется, когда в доме долгое время никто не живет… Подняла руки над головой, с хрустом потянулась… Жизнь! Вместо белых стен, вместо равнодушного Сумрака! Свет! Настоящий, солнечный! Воздух, который можно вдохнуть, можно ощутить на языке! Дощатый пол под ногами! Земля за порогом… Весна за порогом, за стенами! Жизнь! Жизнь. Жизнь?