***
— Ты вчера с той девушкой у выхода говорила. Твоя знакомая? — как бы невзначай спросила Аня. Она вынырнула из телефона, намекая, что это не случайный вопрос, и ей правда интересно. Сегодня была лёгкая смена. Посетителей в зале почти не было, только один паренёк с ноутбуком делал вид, что сидит здесь не из-за бесплатного вайфая. Кира взяла себе выходной, чтобы нас не видеть и не уволить раньше времени. Поэтому Аня вальяжно разлеглась на диванчике для гостей и прижимала лёд к голове, расплачиваясь за вчерашнюю «Маргариту». — Да. Знакомая. Бывшая знакомая. Я отмывала чашку от кофе и задумчиво пялилась в окно. Снова этот дурацкий дождь. — Видок был у неё странный. Я так и поняла, что она не в себе. А тут вон как оказалось. Жалко. Я взяла очередную чашку в руки и какое-то время пялилась в одну точку, анализируя чужие слова. — Ты о чём? — Я тёрла присохшее пятно полотенцем, предчувствуя нехорошее. — Ты не читала? — Аня подошла ближе и протянула мне свой телефон, на котором светился новостной сайт. — Тут, в соседних домах случилось. Девчонка эта сбросилась с крыши. Сердце перестало биться. Белая керамика разбилась о кафельную плитку.***
Никто из людей не заметил, когда отлетел последний кленовый лист. Когда он с хрустом упал в огненно-жёлтую кипу и мертвенно замер. Не заметил, когда южный ветер сменился северным, когда попрощались птицы, когда солнце перестало греть. Не заметил, как умерло лето. Именно так. Пусто, без прощаний. Глупо и тихо. И никому не было никакого дела. Будто бы оно на время сдалось, уступило осени, и обязательно возвратится, соскучиться не успеешь. Катя ушла, как это самое солнце, которое больше не греет. Как эти чёртовы птицы, которые нас бросили. Как ветер, который сметает всё на своём пути и лишает воспоминаний. С той лишь разницей, что она-то больше не вернётся. Весь этот месяц лили дожди. А вчерашний размыл дорогу так, что не пройти, не испачкав ботинки в оранжевой глине. Запах хвои давно пропитался в волосы. Тут мрачно тихо. Только высокая трава слегка шелестит, как бы дразнясь, что она-то ещё живая. Над одной из каменных плит склонились две одинокие фигуры в чёрном. Наверное, они и сами были мертвы, только телами ещё движимы. Эти фигуры были нами. Одна из них была мной. Вторая — парня, который потерял всё. Который мнил себя главным преступником и злодеем. На самом деле, он был случайным элементом общего пазла, который привёл к трагедии. С Толей было трудно. Я старалась держать его ближе к себе, старалась стать ему опорой, но меня саму клонило к земле. Я знала, что Катя не хотела оставлять его одного. Сама она, видимо, не могла поступить иначе, поэтому я взяла это на себя. После похорон я нашла его в их старой студии, куда Никита пару раз приводил меня на репетиции. Толя много пил и ругался, не сразу узнав меня. Он говорил, что мы с ней были чем-то похожи, поэтому ему было невозможно смотреть мне в глаза. Когда он в очередной раз попытался вырвать у меня свою бутылку, я сказала, что он похож на Рамма. Утром я покрасила волосы в белый. Толя замер в дверях и только глазами испуганно хлопал. После этого он не произносил её имени, и я больше не видела его пьяным. Нас связало общее горе. Мы стали друг другу близкими, но это не было прочной связью. Сегодня друг другу необходимы, а завтра не узнаем друг друга на улице. И даже сейчас мы друг друга не знали. Оба друг друга справедливо ненавидели. Но молчали. Например о том, чего никогда не случится. В жалких попытках отыскать себе оправдание мы не нашли отдушины. Стало только тяжелее открывать глаза по утрам, зная, что мы могли всё предотвратить. Ощутив неприятный комок в горле, я не выдержала и нащупала руку парня в поисках поддержки. На удивление он не отпрянул, не оттолкнул и никак не обозначил, что ему неприятно. Вместо этого Толя вдруг оступился. Ноги его подкосились, и он пошатнулся, чуть не упав. Я подхватила его под локоть, помогая удержать равновесие. Мы случайно встретились взглядами. Будто впервые. И тут что-то в нём неожиданно переменилось. Как будто он, наконец, осознал, что всё это взаправду, а не его ночной кошмар. — Мы её не спасли. — Он отчаянно прижал меня к себе, и я услышала тихий всхлип. Крепость треснула, спали все замки, больше не было смысла держать оборону. Наши слёзы давно запутались, кто виноват. В глубине души мы знали, что оба преступники. Он не смог спасти человека, которому стал нужнее воздуха, а я в последний вечер её жизни, сказала ей уйти. — Знаю, — сказал мой незнакомый голос. — И нам теперь с этим жить. *** Обшарпанный лифт со скрипом остановился на пару этажей выше. Я застыла. Не стоило пугать местных жильцов своим внешним видом, поэтому я решила подняться по лестнице. Мои тяжёлые шаги эхом разносились в замученном подъезде. Каждую ночь я вижу, как она решается. Как долго думает, прежде чем в последний раз сделать вдох, закрыть глаза и сделать шаг. Наверное, от любви до ненависти и правда не так далеко. От неё один прыжок. Туда, где уже никогда ничего не случится. Не будет больше голубого неба. Не будет зелёной травы. Не будет ни музыки, ни танцев, ни любви. Уже никогда… не будет ничего. И Катя, наверное, пыталась балансировать. Старалась кричать нам, но шёпотом. Мне искренне жаль, что её никто не услышал. Но ведь она всегда поступала так, как хотела. И если внутри у неё что-то сломалось, она не позволила бы себя починить. Она хотела уехать, куда глаза глядят, куда-нибудь подальше от этого города. И сбежала. В конечном счёте, даже от самой себя. Я не знала, зачем я здесь. Зачем слушаю собственные шаги. Считаю ступеньки. Всё до того момента, пока не увижу его лицо. Его убогую маску, которая её убила. Как он посмел прийти на похороны? Как смел стоять там, скрываясь за деревьями, и думать, что я не почувствую его? Я сказала, что он её любит. Что если это стало последним выстрелом, и я тоже её убила? Или она всё уже решила, когда искала со мной встречи, и это и правда было прощание? Вряд ли он даст мне ответы. Но я всё же позвонила в дверь. Из квартиры не издалось ни единого звука. Может быть, мне не откроют. Ну и хорошо. Что я творю? Разве станет мне легче? Больше месяца уже пролетело, и ещё пролетит так же. В полубреду и кошмарах. Ну, полегчает ведь, рано или поздно. Обязательно станет легче. Зачем же раны разрывать всё сильнее? Я развернулась, чтобы сбежать, но было поздно. Дверь с противным скрипом распахнулась, и я увидела на пороге нечто совсем недавно являвшееся моим лучшим другом. Его волосы были спутаны, чёрные синяки глубоко пролегли под глазами и щетина не первой свежести забыла, что такое бритва. Он незаинтересованно провёл по мне темными глазами и, еле держась на ногах, ушёл куда-то вглубь квартиры, не запирая. Ещё с минуту я топталась у порога в нерешительности, прежде чем войти, громко захлопнув за собой. Я сразу же отметила хаос, царивший в квартире. Перевёрнутые кресла, порванная диванная обивка, залитая чем-то вроде вина, разбитый чёрный экран словно в паутинную сетку, разорванные книги и опрокинутые цветочные горшки. Неизвестно сколько они так пролежали. От этого вида стало тяжело. Поэтому я с презрением отвернулась, как от чего-то мерзкого и меня не касающегося. На кухне стояло плотное облако сигаретного дыма. Я раскашлялась и открыла скрипучую форточку. Проветрив помещение, я огляделась. На столе, в окружении многочисленных стеклянных бутылок, лежали медикаменты неизвестного мне назначения. Я тысячный раз пожалела, что пришла. Хозяин квартиры обнаружился в паре шагов от меня. Руки его немного тряслись, и он спрятал их за спину. — Давно ты?.. — вырвалось у меня. Я кивнула в сторону таблеток. Парень вздрогнул и поднял на меня глаза, удивляясь звуку моего голоса. — Давно, — коротко ответил он, садясь на стул. Я села напротив. — Ты пьян? — Не больше, чем обычно. Он замолчал, а потом добавил: — Мне уже не помогает. Я вгляделась в его пустые глаза и ужаснулась тому, что вижу. Мой визит вдруг показался бессмысленной тратой времени, ведь он ненавидел себя сильнее, чем я на то способна. Влад был совершенно потерян. Это напомнило мне, что все мы, так или иначе, любили её. — Ты был на похоронах. Не вопрос, утверждение. Он кивнул. Я заметила, как он нервно перебирает пальцами и поджимает губы. Я поддалась порыву и перехватила его ладони. Он удивился, но рук не отнял. Так мы и сидели, друг напротив друга и держась за руки. Ему стало легче. — Почему ты прятался? Он криво улыбнулся. — Меня там не ждали. Тем более ты. Я согласилась. Сама не знаю, зачем задала этот вопрос. Наверное, в глубине души я жалела, что его не было рядом. — Зачем ты пришла? Я думал, ты ненавидишь меня, как и все остальные. Он перебирал мои пальцы, мутными глазами следя за моим лицом. Я измученно улыбалась, пряча слёзы. — Конечно ненавижу. Даже не сомневайся. Он скопировал мою улыбку, но тут же стёр её, нахмурив брови. — Тогда зачем? — Я не знаю, — искренне ответила я. — Я хотела прийти сюда и… убедиться, что тебе плохо. Я испугалась своей откровенности, но не забрала бы слов назад. Это было истинной правдой. — Я бы всё сейчас отдал, чтобы ей было намного лучше, чем мне, — измученно шепнул он. Он опустился передо мной на колени, и я простила ему слова, которые он так и не сказал. Я пальцами запуталась в его волосы. Влад закрылся руками и упёрся лбом в моё колено. Будто бы каялся во всём. Но мне не нужны были извинения. Я всегда теряла себя, когда пересекала границу этого дома. Я наклонилась вперёд, перехватила его лицо ладонями и проговорила так, чтобы он услышал: — Но теперь я не хочу видеть тебя таким. Думала, что хочу, но нет. Потому что я, несмотря ни на что, люблю тебя и не хочу, чтобы ты оставался один. — И это тоже было чистой правдой. Влад искал подвох в моих словах, но не находил. В конце концов он сдался. — Я больше не могу просыпаться, — прошептал он. — там, где её нет. — Чшш, — шикнула я. — Не нужно. — Я её уничтожил. И нас всех тоже. Я снова попыталась взять его руки, но он вдруг жёстко пресёк все мои попытки его остановить. Он вскочил на ноги, и я почувствовала себя крошечной мышкой под взглядом голодного коршуна. Я инстинктивно отпрянула от него. Он чуть рассмеялся: — Не бойся меня. Оказавшись с ним нос к носу я прошипела: — Я никогда тебя не боялась! Он криво улыбнулся и схватил меня за плечи. — Ты не понимаешь. — Он встряхнул меня. — Это же я. Это всё сделал я. С ней, с тобой, я… — тонкие губы дрожали, не зная, как продолжить. Мне вдруг захотелось его обнять, и это иррациональное чувство меня напугало. Я не заметила, как провела рукой по его щеке, вытирая слезу. Он потянулся к прикосновению, и это стало для меня последней каплей. Я придвинулась к нему, и он, словно этого ожидая, обвился вокруг, долго-долго меня не отпуская. В какой-то момент я начала задыхаться. То ли от рыданий, то ли от недостатка кислорода. Но отпустить его было равносильно смерти. Ненависть и любовь одновременно бушевали внутри. Как я могу оставить его, когда мы оба такие чудовища? Я пряталась, когда была нужна ей. Несмотря на то, что мы были так близки, я не увидела, как она сломлена. И, наверное, такая дружба была разрушительна не только для меня, но и для неё. Она сама сделала кучу ошибок, но я сотворила не меньше. Я думала только о себе, думала о Никите, я была так влюблена в само слово любовь, что не видела никого, кроме одного человека. Если бы в последний раз я не испугалась спросить, что не так, она была бы жива. И невыносимое чувство щемит внутри, не даёт вот так просто отпустить Рамма. Это оно привело меня к нему, это оно тянет и тянет, и нет мне прощения за то, что я так поступаю. Ведь я знаю наверняка — сердце болеть будет сильно. И не только потому, что он ужасный, жестокий человек, но и потому, что рано или поздно мне всё-таки придётся уйти. И я поддалась говорящему внутри меня демону. Я резко приблизилась к его губам, не давая себе ни шанса на раздумья. Я не видела уже ничего, кроме его горящих огнём тёмных глаз, жаждущих большего. Вместо того, чтобы бежать подальше, я лечу к нему, будто мотылёк на свет лампы-ловушки. — Ты вкусно пахнешь, — прошептал он, комкая рукава моей толстовки. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. Снова ужалил, поцеловав. На этот раз во рту привкус металла. — Только не плачь по мне, — произнёс он, слизывая с моих щёк солёные капли. — Не буду. Я же тебя ненавижу. — И снова в губы. — Что мы творим? — с надрывом спросил он. — Ты не должна быть здесь. Здесь должна быть она. Он закрыл глаза. — И ты тоже. Я же люблю его. Я зажмурилась. Скорее всего, я самая настоящая мазохистка. Я делаю больно. Так дико больно. И мне так этого хочется. Влад с силой прижал меня к стене, коленом раздвинув ноги. Не переставая целовать его, я прошлась руками под его футболкой, наслаждаясь чужим телом. Парень зарылся пальцами в мои волосы, заставляя жалобно просить не останавливаться. А я и не хотела. Я потеряла себя. Будто меня покинули все чувства и осталась одна лишь пустота, которую хотелось чем-то заполнить. Через несколько длинных минут я почувствовала, как его руки поднимают меня. Не в состоянии ему сопротивляться, я позволила парню делать со мной всё, что ему хочется. Он подсадил меня выше, и я обхватила его бёдра ногами. Я измеряла его пульс своими вздохами. Его горячий язык прошёлся по линии моего подбородка, и я издала тихий стон. Он поймал его губами, заставляя меня замолчать. А потом он назвал меня чужим именем. Им нельзя называть, нет. Затем ещё раз, и ещё. И от этого привкус сладкого яда на языке показался заслуженным. Я знала, что ниже падать просто некуда. И поэтому устремилась в бездну. Я развязала ему руки. Они блуждали по всему моему телу, вытворяя то, чего я никому не позволяла. Жаркие поцелуи-укусы оставляли на шее и ключицах цветные следы. Влад исследовал мой рот горячим языком, не прекращая вжимать меня в себя. Всё было словно в полубреду. Я не могла больше терпеть, поэтому толкнула его в сторону спальни. Мы жарко целовались, сбиваясь с ритма. Сердце стучало как заведённое. И я не слышала больше ни единой мысли. Одни лишь грубые касания и приглушённые всхлипы. По пути я стянула с парня его одежду, обнажая подтянутое тело. Я провела кончиками пальцев по его груди и отметила про себя, что хотела его так, как никогда прежде. Влад блуждал широкими ладонями по моему телу, наслаждаясь этой добровольной пыткой. Не выдержав, парень подхватил меня на руки. Не переставая целовать друг друга куда только можно дотянуться, мы быстро достигли нужной комнаты. Я была готова отдаться ему. Потому что это было не самым ужасным моим поступком. Я предавала не только саму себя, но и лучшую подругу. Я ужасный человек. И он ужасен. Таким как мы не суждено быть счастливыми. Ни секунды не давая друг другу передумать, мы упали на кровать. *** Я проснулась через несколько часов в его постели. На светлом потолке вились незамысловатые узоры. Я изучала их взглядом, чтобы потянуть время. А он лежал рядом, делая вид, что спит. Тоже ведь врёт. Ему самому ведь противно от того, что я наделала. Что мы наделали. В один момент осознание происходящего ударило, словно молоток на высшем суде. Я всхлипнула и отвернулась. Нахлынувшие эмоции ровным счётом ничего не меняли. Мы оба заслужили гореть в огне. Только уже всё равно кто и с кем спал. Это не важно. Ревновать некому. — Не отворачивайся. Его голос был спокоен, будто ничего не случилось. Я взяла его за руку, перекинутую через подушку. Сцепив пальцы, мы замерли так на пару секунд, пока я его не отпустила. Он прижался к моей спине сзади. Его губы холодно прошлись по моей руке, плечу и ключице, а затем перепрыгнули к уху и шепнули: — То, что ты сказала. — Он прочистил горло. — Это правда? Что любишь меня? Я взяла паузу, прислушалась к своей душе, прежде чем коротко кивнуть. — Это правда, — легко ответила я. — Но эта любовь другая, не та, о какой ты думаешь. Он удовлетворённо умолк. Я повернулась к нему. В его руках задымилась сигарета. — Хорошо, — он кивнул сам себе, глядя в потолок. — Хорошо. Мне было бы страшно думать, что ты меня полюбила. Рамм глубоко затянулся, и я перехватила сигарету из его пальцев. — Нет. — Я вдохнула противный дым. — Я больше никогда. Я просто не смогу. Он резко повернул голову ко мне, наблюдая за моим лицом. — А как же Никита? — Я не думаю о нём больше. — Я безмятежно улыбнулась. — Наверное, это можно назвать исцелением. Влад выхватил сигарету у меня из рук потушил о пепельницу. Когда он продолжил, его голос стал металлическим. — Ты ошибаешься. Скорее всего, ты настолько разбита, что собирать уже нечего. Я нахмурилась. — Почему для тебя это так важно? Мы не вместе и что с того? Люди часто ошибаются… Я повернулась к парню. Он лежал, бесцельно глядя в серое окно. — Мы с ним поменялись ролями, — он фыркнул. — Я не верил в то, что кого-то полюблю и полюбил. Я, блять, так её полюбил, что не могу с этим жить. — Он бросил на меня осторожный взгляд. — А он так старался заглушить свою нелюбовь, что проебал тебя. Я вздрогнула. И мне вдруг стало противно от нас. По-настоящему мерзко. Теперь наши тела казались мерзкими. Всё, что было между нами — будто не со мной. Но легко сейчас отстраниться и сделать вид, что это всё была не я. И что это не мы сделали. Правда была совсем другая. Я сделала то, что сделала, и мне с этим жить. Я снова взглянула на отсутствующее выражение лица парня и всё решила. — Я не могу больше этого выносить. Я уеду. — Я вскочила с места. Парень отмер и потянулся за мной на кровати, схватил за руку. — Уезжай. Пожалуйста. Так и застыли, дрожащими пальцами цепляясь за чужие. Эта ниточка держала обоих, надрываясь над высоким обрывом. Мы оба больны. Это всем очевидно. И чтобы эта болезнь не распространилась дальше, мы должны разлучиться навсегда. И только так мы сможем по-настоящему залечить раны. Друг другу мы не помощники. Я нашла в себе силы оторвать от него взгляд и наскоро собрать свои вещи, не обращая на него внимания. Он следовал моему примеру, тоже не видел меня. Глотнул из первой попавшейся бутылки, закинув голову. А затем вышел куда-то на кухню, чтобы мне не мешать. Не дожидаясь хозяина квартиры, я вылетела в коридор и замерла у двери. Коснись я только ручки, и всё это закончится. Но слёзы вновь безвольно закапали «ненавижу». Почему мне всегда так трудно его отпускать? И ведь злость не позволяет мне его жалеть, разум кричит — «уходи», а сердце готово упасть прямо у порога и больше никуда не уходить. Я знаю, останься я сейчас, он меня не выгонит. Тогда мы будем друг у друга. Не факт что счастливы. Нет, скорее наоборот. Оба глупы и безумны в своем горе. И большая часть меня хотела бросить всё и быть с ним уже до конца. Не потому что люблю. Не потому что ненавижу. А потому что так кажется правильно. Я почувствовала его дыхание у себя на затылке. Тёплые руки обвились вокруг плеч, не удерживая на месте, а как бы заявляя свои права. Я ждала чего-то. Сама не знала чего. Может быть, каких-то слов, которые бы хоть что-то изменили. Но он молчал. И я хотела его ударить. Со всей силы. Чтобы понял, что мы сделали. Чтобы перестал так пялиться в одну точку и молчать. Но он молчал. Словно всё к этому и шло. Может быть так бы закончился его дурацкий спор. Его гениальная теория о вечности и любви. Если бы только автор не оказался таким же, как мы, обычным человеком. — Прощай, — прошептала я. Я обернулась в его руках и поняла, что угодила в капкан. Он осторожно провёл рукой по моим волосам, с болью подмечая схожесть. Ещё секунда, две, три и его сдержать будет невозможно. В замедленной съёмке наблюдаю, как его глаза туманятся. Как состояние даёт о себе знать. Он не видит меня. Не слышит. Снова глаза прикрывает, чтобы раствориться в своей галлюцинации. Его губы с придыханием замирают возле моих. Я толкаю его с грубой силой и бросаюсь на выход. Будто бы он захочет меня догнать. Бегу и не вижу ни ступеньки под ногами. Я летела по улице и натыкалась на раздражённые взгляды прохожих. Было плевать абсолютно на всё. В своём одиночестве, можно себя корить. За всё, что натворила. За то, что сошлась с Владом, что бросила Никиту. Что отпустила их обоих. И Катю тоже отпустила. За это я никогда не прощу себя. И её тоже не прощу. Но прощу за всё остальное, потому что она никому из нас не оставила выбора. И теперь не хотелось быть похожей на неё. И на себя тоже. В тот же вечер мои волосы стали тёмными.