Придумай меня живым

«Из обрывков и снов стать живым. Так иди, докажи, Что глотка свежей крови тебе после смерти не надо…» (Джем, «Темный отряд»)

      Когда Кирью впервые понял, что в его собственной вселенной что-то изменилось, Город встретил его промозглым липким туманом и чавкающей жижей поверх остатков асфальта — холодный и мелкий дождь не прекращался уже несколько дней. Здесь такое явление было довольно частым.       Здесь, но не там — в настоящем Городе искусственно поддерживалась хорошая погода. Об этом он неоднократно слышал от переговаривающихся охранников, лениво наблюдавших за границей разрешённой зоны. Лениво — поскольку отсюда никому не сбежать, но все же находились те, кто пытался.       Исключением из этого правила был лишь единственный человек, которому это удалось, но его дальнейшая судьба оставалась неизвестной и по сей день.       Кирью не знал, что подтолкнуло его, но сегодня он осознанно перестал врать самому себе и отказался от иллюзии единства, создаваемой словами директора Бюро Общественной Безопасности, разделив в своём сознании их — поселение и Город. Впрочем, такие прозрения довольно часто происходят словно сами по себе, но по факту — после долгих и детальных размышлений, которые иногда отгоняешь от себя на какое-то время и будто забываешь о них, а после приходит озарение.       Город — Нео-Домино — сиял через пролив сотнями возможностей, а в Сателайте не было никаких перспектив. Да и, помилуйте, какие перспективы могут быть на гигантской помойке, которой он, по сути, и был? Вместе с выброшенными из жизни людьми и вещами, с горами мусора и "отбросами", как их называла Охрана, странно было надеяться на... хотя бы более-менее приличную жизнь. Но в порядке вещей было отрицать то, что здесь у тебя не может быть будущего, и то, что видели твои глаза: остров — не Город, а всего лишь придаток. Дополнение. Сателайт.       А Кирью даже не помнил, как попал сюда. Ему казалось, он был рождён в другом месте — в смутных детских воспоминаниях были тающие силуэты небоскрёбов, неоновые вывески, тёплое жилье и ещё что-то крайне важное, что он отчаянно пытался вспомнить уже который год, но так и не получалось.       Возможно, это была разгадка его появления на острове и ключ к последующим действиям, но так и не найдя ответа, он стал следовать по собственному пути.       Ему казалось, необходимо было сбежать отсюда или найти другой выход. Но иного варианта, кроме как сделать оба поселения равными, объединить их, или создать в Сателайте условия аналогичные городским, не было.       Эта мысль была не новой. Именно её когда-то хотел воплотить в жизнь Человек-легенда. За свою мечту он заплатил потерей друзей и собственной левой руки. Снизойдя в Сателайт из Города, будто солнечный бог из небесной обители, он принёс надежду на хорошую жизнь для жителей острова. Его не задевали ни насмешки, ни оскорбления, он продолжал следовать по избранному пути и в одиночку возводить мост, которому суждено было стать историческим строением, доведи человек работу до конца, чего ему не позволили. Он не сдался, даже когда Охрана, уверившись в серьёзности его намерений, схватила всех, кто успел разделить его идею и начал помогать ему, и объявила охоту на него самого. Несмотря на то, что у человека совсем не оставалось шансов, он смог немного оторваться от преследования и пробиться к недостроенному мосту. И, выехав на его дощатую поверхность, разогнался и взлетел, исчезнув в ярком свете дневного светила, которое, казалось, и привело его в Сателайт.       Этот поступок был настолько безумным и невозможным, что человека возвели в ранг легенды, а вокруг его личности стало витать множество слухов. И даже те, кто когда-то строил с ним мост рука об руку, спустя время не могли сказать наверняка, жил ли он на самом деле или же был плодом чьего-то воображения.       Но человек-легенда поначалу был один и не взвывал к чьей-либо помощи. Возможно, именно поэтому у его истории был открытый финал. А Кирью не будет глупить — он сразу, с первых шагов своего нового пути, создаст команду из верных друзей и лучших дуэлистов острова.       Вот потому и следовал он промозглым дождливым вечером по тёмным да извилистым улицам островного селения прямо к мастерской у приюта Марты, где наверняка можно было встретить кого-то из троицы лучших игроков.       В этот раз ему просто удивительно повезло — в мастерской были все те, в чьей помощи он так нуждался. Кирью не стучал, отворив дверь настежь, резко и без скрипа. Вспышка молнии выхватила из уличной темноты его полный решительности силуэт, сделав появление эффектным и завораживающим. Это увеличивало, как минимум, наполовину шансы на благоприятный исход разговора — те, кто занимал до этого себя работой — просто, чтобы не думать о плохом, — застыли в оцепенении, увидев в буквальном смысле луч надежды в виде появившегося из стены дождя незнакомого человека.       И Кирью улыбнулся торжествующе, и Кирью говорил — говорил, как никогда прежде, отчаянно и вдохновлено, импровизируя, на ходу придумывая новые цели и видя, как загораются глаза его слушателей и в них снова появляется интерес к жизни. Он предлагал создать команду, предлагал навести порядок и пресекать деятельность грабителей, которые позорят звание дуэлиста, и слабаков, которые самоутверждаются, нападая на начинающих игроков. Он предлагал обучать подрастающее поколение и обезопасить улицы, начать создавать новый Город из поселения-свалки. В конце концов, ведь на мусорных кучах тоже произрастают цветы…       И получив в ответ три коротких кивка, Кирью заливисто смеялся, запрокидывал голову, пожимал руки, хлопал по плечам и чувствовал, как окружающий мир медленно сдвинулся с мёртвой точки и начал меняться стремительно и необратимо. И это было хорошо.       Той ночью свет в мастерской горел до самого утра, и четверо молодых людей в горячем споре обсуждали название и символику будущей команды, тактику ведения групповых дуэлей и роль в них каждого участника. И, конечно же, выбирали капитана команды, коим почти единогласно — Джек, которого уже тогда называли Королём дуэлей, надеялся быть лидером не только в подконтрольных ему кварталах — был признан Кирью.       Элементами одежды, призванными подчеркнуть связь между ними, стали удобные коричневые жилеты, которые легко было раздобыть даже в Сателайте, а в придачу к ним шло умение честно вести самую сложную игру.       Далее наступили дни напряжённой работы, наградой за которую было то, что карта Сателайта постепенно закрашивалась в чёрный цвет — цвет команды “Satisfaction”, которой руководил он, Кирью Кёске. Чёрный — его цвет, ведь всё это время рука об руку, след в след за ним следовала смерть. Она стояла за тем неясным детским воспоминанием, явившись когда-то в виде Нулевого переворота и отобрав жизни всех его близких, уничтожив половину старого Города и разделив его трещиной на Нео-Домино и свалку-Сателайт. И впредь она шла за Кирью по следу, дыша в затылок, отметив знаком самоубийственного непостоянства и буйства, одарив испепеляющим честолюбием, она ждала, когда, начертив краткий и неровный путь своей земной жизни, он снова возвратится в её владения. И он неосознанно тянулся к ней, рискуя более чем нужно, идя ва-банк и бывая на волоске от гибели, но долгое время ему просто отчаянно везло.       А знаки с иной стороны дали о себе знать, и чем лучше были успехи команды, тем сильнее возрастали тщеславие и самоуверенность Кирью. Постепенно он сам становился тем, от чего так отчаянно хотел избавить Сателайт. Жажда справедливости сменилась жаждой власти и тотального контроля, а поддавшись ей, он не сразу заметил, что сражается не на стороне слабых, а на своей собственной и подвергает смертельной опасности жизни своих друзей.       В последней битве с остатками разбитых ранее, но теперь действующих заодно банд, игра шла уже вне правил. Для беспринципного человеческого существа месть за утрату влияния и власти даже над небольшой территорией могла быть излишне жестокой. Кирью осознал это, только когда повис над безлюдной улицей на высоте двенадцатиэтажного здания, держась за парапет, что медленно сгибался под тяжестью двух тел — его и Юсея, которого он успел схватить за руку, прежде чем тот полетел вниз от удара одного из главарей местной банды. К счастью, в этот раз всё обошлось, благодаря силе и упорству Джека, который вовремя прибежал на крик и поймал уже падающих с крыши друзей, но стало ясно, что цена за очищение Сателайта будет очень высокой.       Когда большинство банд было разгромлено, а остров оказался под контролем команды “Satisfaction”, оказалось, что даже этого мало для начала безбедной жизни. Охрана патрулировала большинство кварталов, а те, кому не посчастливилось получить метку преступника, были практически под круглосуточным наблюдением — метка позволяла определить местонахождение человека, а значит, восстановить весь его маршрут в любое время.       Противостоять Охране изначально было бессмысленной затеей — она во много раз превосходила дуэлистов по численности, скорости и количеству сильных карт. У каждого охранника было лёгкое и манёвренное двухколёсное транспортное средство — д-вилл, с помощью которого можно быстро настигнуть беглеца или нарушителя. Что же касается колоды, то стражам правопорядка разрешалось и рекомендовалось использовать запрещённые карты, которые могли нанести противнику настоящий физический урон или практически нивелировали его атаки. К тому же, оказывая сопротивление Охране, ты сразу оказывался вне закона, и за твою жизнь никто более не нёс никакой ответственности; тебя могли избить, покалечить и даже убить, но получить за это не выговор, а премию или повышение по службе.       Никто в здравом уме и по доброй воле не решился бы на такое противостояние, если только его звали не Кирью Кёске. Избавить Сателайт от любого постороннего влияния, каким бы оно ни было, фактически — от Охраны. Такую идею он внёс на обсуждение на ближайшей встрече команды. Только вот звучало его предложение как уже утверждённый план действий, который подлежит не обсуждению, но немедленному исполнению — Кирью не ожидал, что кто-то может подвергнуть сомнению мысль, которой он постепенно загорался и которая теперь глодала его изнутри, не давая ни минуты покоя.       Сомнений никто и не высказал, только Джек презрительно хмыкнул и горделиво ушёл восвояси. За ним, чуть помедлив, отправился и Кроу, сокрушённо покачав рыжею головой — мол, не к добру это, не к добру. Только Юсей остался на распутье, одновременно и понимая бессмысленность и опасность затеи, но и будучи не в силах нанести финальный удар и оставить друга, который дважды спас его — от гибели физической и от смерти душевной, подарив надежду на то, что их мир возможно изменить. Юсей растеряно смотрел то вслед ушедшим, то на Кирью, не зная, слушать голос разума или сердца. И вдруг опустил глаза, ступил шаг, ещё шаг, и ещё, поспешно удаляясь вслед за остальными.       И чем дальше оказывались они, тем ближе подходила невидимая, но страшная и липкая тень, тянула свои руки к нему и наконец, приблизившись вплотную, положила ладонь на плечо. В этот миг мир Кирью дал трещину.       Его первая смерть была не физической, но душевной, хотя по силе ощущаемой боли они были почти равноценны. Она произошла не тогда, когда надзиратели избили его до бессознательного состояния, как могли бы предположить заключённые из соседних камер, если бы у них оставалось хотя бы обыкновенное любопытство. Они ошибались буквально на несколько суток: всё прежнее умерло в нём, когда в паре шагов от окончательной — как он думал — победы, друзья оставили его. И последней каплей стало предательство лучшего друга, который продал его Охране, спасая собственную продажную шкуру.       Когда все отвернулись, он, Кирью, начал борьбу в одиночку, заманивая противника на дуэль, хитря, обманывая и нападая в схватке не на жизнь, а на смерть. Он успел порешить, кажется, какого-то сержанта. Было тяжело, но стратегию разработать возможно, начало положено и можно было б реализовывать свою цель, если б не Юсей…       Как змей-искуситель он тут же явился и начал «по-дружески» приводить Кирью в чувство, уговаривать остановиться после первой маленькой победы, а тем временем Охрана успела окружить их плотной цепью, и, если в тебе признают виновного, выйти из кольца можно будет только под конвоем. Когда Юсей предложил искать лидера команды, лицемерно предлагая на эту роль себя, это тоже было, конечно же, из «лучших побуждений». Но ведь не ему в голову пришла идея, как спастись от рутины, не он собрал лучших игроков вместе. В конце концов, даже тактика групповых дуэлей принадлежала Кирью Кёске, а не его жалкому подражателю! Ведь, правда, разве не хотелось Юсею, самому тихому и скромному в команде, оказаться на месте лидера, генератора идей и лучшего игрока? Разве он не испытывал зависти? И не это ли стало причиной особой «заботы» с его стороны, которая начала проявляться в последнее время?       Даже если всё было именно так, озарение пришло слишком поздно. Оказать сопротивление сразу пяти охранникам, которые скрутили его, Кирью не мог, поэтому просто посылал Юсею взгляд, полный испепеляющей ненависти, и тираду отборных матерных слов. А Юсея в этот момент благодушно похлопывал по плечу начальник Охраны — молодец, мальчик, выдал главного преступника. Кирью хотел выкрикнуть что-то ещё, выразить всё своё негодование, как за ним захлопнули двойную дверь развозки, за которой никто бы его не услышал.       А на территорию тюрьмы приехал уже не былой Кирью — лишь физическая оболочка с потухшими глазами. Предательство друга выпило из него эмоции, чувства, желание жить, и ему теперь уж было всё равно, какой до ужаса плохой едой его будут кормить и как жестоко избивать. Сильно побьют — вот и хорошо, быстрее умрёт, зачем ему жить после такого унижения со стороны того, кому он доверял и кому однажды спас жизнь? Зачем ему жизнь, если вдобавок ко всем бедам у него отобрали последнюю ценность — колоду карт, собранную с такой любовью и заботой…       Кирью почти не ел, старался не спать, доводя себя до истощения, провоцировал надзирателей, за что получал побои, и в наказание часами надраивал ледяные каменные полы. При этом часто на нём была одна лишь рубаха, и сквозняки постепенно уничтожали его лёгкие, а пальцы все время ломило от холодной воды.       Тюрьма была мраком — вязким, мерзким, холодным и злобным. Но Кирью жаждал раствориться хоть и в этом мраке, уйти, исчезнуть, кануть в забытье. Сжимаясь в редкие спокойные часы комком в самом тёмном углу койки, он всё ещё с тоской вспоминал минувший праздник дуэлей. Он помнит, как с лёгким гудением заводится дуэльный диск, как поблёскивает Моментум сквозь пластиковые заглушки на нём и карты сами ложатся в руку — какие ещё совсем новые, а козырные, любимые с чуть потёртыми краями и немного выцветшим рисунком. Он как сейчас видит — Инфернити Демон с рёвом является на зов хозяина и сразу трое его противников повержены, а сам Кирью смеётся, запрокинув голову и жмурясь от яркого летнего солнца…       А сейчас ничего не осталось: его карты слишком далеко и монстры не услышат фразу призыва, если он решит к ним обратиться. Здесь ещё безысходнее, чем в Сателайте, и сбежать действительно невозможно — а он бы сделал это только ради того, чтобы отомстить бывшему другу, — да и некуда.       И когда не остаётся сил подняться, чтобы в очередной раз убирать тюремный корпус, Кирью начинает слышать голоса — откуда-то из подкроватного угла, сначала несвязное бормотание, а после — вполне различимые слова.       Кто-то или что-то зовёт его с собой, обещая исполнить самые важные его желания, а взамен — отнять всего лишь жалкую жизнь, от которой Кирью и сам жаждет избавиться. Предложение было заманчивым, хотя что-то в этих условиях крайне настораживало — они были предельно ясны, но, казалось, остались некоторые недомолвки. Да и настойчивость, с которой предлагали сделку, была очень подозрительной.       Но как долго сможешь ты противостоять, если сама Тьма смотрит бездонными, как пучина ада, глазами в твои? Если соблазняет обещанием невиданной силы и власти, окутывает со всех сторон и зовёт за собой? Сможешь ли ты вообще воспротивиться такому соблазну?       Кирью не смог.       Когда голос в очередной раз начал сманивать удивительными предложениями, Кирью согласился. И стоило ему едва слышным шёпотом произнести пару своих желаний, как что-то, причиняя резкую боль, впиталось сквозь кожу, стало перестраивать и менять его изнутри, доведя до нервной дрожи и обморока. Открыв глаза, он оказался уже не в одиночной камере, а посреди ослепительно яркого сияния, и голос, уже не вопрошающий, но властный, торжественно спрашивал, готов ли Кирью подарить своё тело владыке Преисподней взамен на мощь, какой может наделять только Тьма. Боль всё ещё сотрясала тело, и Кирью только устало кивнул и тут же провалился куда-то вниз, в яркий свет, а чьи-то руки тормошили его, проникали сквозь его плоть не касаясь, толкали, а одна потянулась к самому сердцу, сжала, и, замедляя частоту ударов, оно наконец перестало биться.       Очнувшись, он увидел крепкого мужчину в чёрном ритуальном плаще, чей голос слышал до этого. Получая из его рук карту своего Грешного Бога — Ккапак Апу, Кирью отметил, что на правом предплечье у них обоих люминесцирует холодным фиолетовым цветом знак: метка Тёмного Избранного. Незнакомца звали Рудгер, и он коротким кивком поприветствовал новообращённого, приглашая пройти вглубь соседнего слабоосвещённого помещения.       Всего Тёмных, как позже увидел Кирью, было пятеро, две женщины и трое мужчин вместе с ним. Они редко общались между собой, лишь иногда лениво перекидывались в карты или собирались на совет по приказу Рудгера. Ожидать пробуждения всех Избранных было делом скучным, и Кирью не терпелось начать свою главную дуэль Тьмы, но остальные этого рвения не разделяли. И Кирью просто изнывал от скуки, бродя около Старого Моментума, погружаясь в мысли, наблюдая, но не имея разрешения действовать. А мысли-то были разные…       Он видел, как перевоплощались девушки в более привычный, свой земной вид. Карли явно пугала одежда Тёмных, а Мисти, казалось, было всё равно, она делала это для того, чтобы подруге поначалу было комфортнее. И поделом бы. Но Кирью не оставлял один вопрос: что, если его нынешняя форма — также лишь более удобное для его восприятия воплощение? Он считал дни со времени проведения ритуала обращения, потом недели. В условиях Города внешние факторы не щадят мёртвое человеческое тело, они благоприятны для живых, но не физической оболочки того, кто отошёл в мир иной. Сейчас у него уже не должно было бы остаться большей части внутренних органов, в некоторых местах истлевающая кожа успела бы оголить гниющие мышцы. И, конечно же, должен был быть запах — вездесущий, душный, отвратительно сладковатый. Такой, который липким покрывалом затыкает рот и нос, оставляет на тебе маслянистые разводы, невидимые скользкие жирные пятна, вызывает отвращение и желание вдохнуть хоть несколько порций свежего воздуха. Но от него ещё долго невозможно избавиться ни в физическом смысле, ни в воспоминаниях. Он насквозь пропитывает волосы, ткань одежды, въедается в кожу. Можно долго отмываться, растирая её мочалкой почти до крови, надеясь соскрести с себя запах, но он всё равно будет тянуться за тобой напоминанием, шлейфом Mementomori.       Что, если нынешний его вид — только иллюзия, а он из страха увидеть остатки своего тела и ощутить этот запах не воплощается окончательно в настоящую "истинную" форму Тёмного?       Кирью трясёт от такой мысли, и в который раз он украдкой нюхает свои ладони, грудь, одежду. Изворачивается, пытаясь дотянуться носом то до самых длинных прядей волос, то до лодыжек, бёдер. И не чувствует ничего, совершенно ничего — так, словно бы его тела вообще больше не существовало. ...Или если бы запах окружал его постоянно, слился с ним настолько, что он окончательно перестал бы его чувствовать.       Новая сила, которую он ещё не успел испытать, была неплохой платой при любом из вероятных раскладов, но мысли о запахе, о том, что, однажды принюхиваясь к самому себе, он может случайно уловить тягучие сладковатые нотки, характерные для разложения органики, не давали ему покоя.       Ведь шаг за шагом хотел он преследовать смерть, настигать, снимать её покровы, чтобы узнать саму её суть, поймать, разгадать и не то унизить, не то приручить, что, учитывая её характер, граничило бы с унижением. А вышло так, что покровы с него снимает она — кожные, мышечные и душевные, выворачивая наизнанку всего, заменяя светлое тёмным. И не спрятаться от смятения и голоса совести, если не думать постоянно о мести давнишнему другу и не сделать её единственной целью существования.       Когда Рудгер разрешает начать преследование слуг Багряного Дракона, Кирью дико и неприятно хохочет. Дуэль Тьмы высвобождает всю боль и ненависть. Грешный Бог восстаёт из земных недр на его зов, принимая в жертву кровь и плоть, дух и разум. Он видит непередаваемый ужас в глазах противника и смеётся, смеётся, смеётся — как же давно он не смеялся! А правая рука Бога тянется к новой жертве — жалкой букашке, но какой вкусной и важной… Но Юсею снова чертовски везёт. Д-вилл выходит из строя, и дуэль автоматически прерывается.       Когда они встречаются снова, дуэль идёт уже без уловок, и Кирью мчится по линиям геоглифа — знака, данного великаном КкапакАпу. Тёмный Бог тянет к трепещущей жизни свою длань, а почти коснувшись, стонет утробно, рушится, рассыпается — не Кирью победил в этой битве. Маски слетают, Тьма вырывается наружу из его тела, и вдруг становится спокойно и легко. Нет больше желания мстить, осталась лишь грустная мечта о последней дуэли, которой уже не суждено сбыться — получив урон, равный силе Тёмного Бога, его тело распыляется на мельчайшие частицы и выскальзывает из рук оппонента-друга.       И Кирью улыбается — он простил и сам прощён, и более ничто не удерживает его в этом мире. Избавившись от груза необоснованной обиды, он может наконец спокойно умереть. А более и не нужно ничего, смерти достаточно, ведь он так давно жаждал её, он искал к ней путь, но Смерть забыла о нём. Смерть пересытилась им, как земля влагой после тропического ливня, и отринула его за то, что он нарушил извечный закон природы — отдав свою жизнь, продолжал существовать, поддерживаемый силой зла.       И пробудившись снова, вместо столь ожидаемого забвения он чувствует нестерпимый жар от огненного шара-солнца, которое зависло в душном воздухе прямо над ним. Кирью поднимается на колени, издав вздох-всхлип, изо всех сил колотит сухую землю.       Вдали в горячем мареве виднеются очертания поселения, и, пошатываясь, Кирью следует туда. Город оказывается пустынным, зловещим и неприветливым. Первое, о чём его спрашивают прежде, чем дать долгожданный глоток воды — умеет ли он сражаться на дуэлях. Получив утвердительный ответ, хозяин дома уходит в другую комнату, с кем-то долго шепчется и выходит с просветлённым лицом, приглашая гостя пройтись за ним в одно любопытное место. Так начинается новая страница в жизни Кирью — жизнь дуэлиста-наёмника, сражающегося на стороне клана Рамона, одной из двух местных группировок, противостояние между которыми длится не первый год.       Едва только раскалённый солнечный диск касается горизонта, двое игроков, один из которых после окончания битвы был обречён на скорую гибель в дайоновых шахтах, запускают на своих предплечьях дуэльные диски. Тот, кому удавалось ранее, чем оппоненту, вытянуть карту, получал право первого хода, что часто предрешало итог дуэли, но не тогда, когда твоим противником оказывался непобедимый Бог Смерти — Кирью Кёске. На место сражения он являлся не менее эффектно, чем когда-то в мастерскую к бывшим друзьям. На нём теперь всегда был тёмный плащ, а отросшие волосы свободно развевались по ветру. Ему сопутствовала погребальная мелодия, которую он сам исполнял на губной гармони, и старался, чтобы солнце при этом светило ему в спину, позволяя увидеть издалека лишь силуэт.       Но своё прозвище он получил не за этот ритуал с музыкой. Никогда прежде у клана Рамона не было столь сильного игрока. Вот уж который месяц подряд он не проигрывал ни единой дуэли, оправляя сторонников Марко одного за другим в рабство на дайоновые копи. Тот, на чьей шее затягивалась петля и за кем закрывалась крышка импровизированного гроба, уже не возвращался обратно.       Каждый раз Кирью искренне надеялся, что в конце игры она закроется и за ним, но то ли противники были слишком слабы, то ли ему просто отчаянно везло — теперь уже так не вовремя.       И всё же однажды судьба сжалилась над ним. Увидев в начале дуэли лицо своего нового оппонента, он понял, что сегодня непременно проиграет. Юсей стал более способным игроком, а сейчас у него есть цель — «спасти друга». Но разве он знает, какое спасение для Кирью действительно правильное? Когда дуэль подходит к концу, крышка гроба захлопывается, Кирью по-мертвецки складывает руки на груди и почти благодарно улыбается.       В шахте его вытряхивают из «коробки», грубо толкают в спину, надевают «ошейник». Здесь хуже, чем в тюрьме, страшнее, тяжелее, но это и к лучшему — он уже так давно хочет поскорее закончить свой путь.       Он с силой бьёт киркой по невероятно твёрдому дайону. Ещё, ещё. Но минерал практически не поддаётся, в сторону отлетают лишь мелкие осколки. Кирью останавливается, чтобы отдохнуть, пытается глотнуть побольше горячего и душного насыщенного углекислотой воздуха. И получает удар плетью за то, что смеет дышать.       Так выглядит Ад.       Он заставил пройти через этот ад десятки незнакомых ему и часто ни в чём не повинных людей. Теперь пришла его очередь, и он был даже рад этому — пусть такое, но искупление.       Но ему не дано пройти этот путь до конца — Юсей находит его и здесь, утешает, обещает забрать с собой, а когда слова не помогают убедить — бьёт до отключки и выносит силком. Нико и Вест, дети, которые боготворят Кирью за то, что он победил фактически убийцу их отца, помогают уйти подальше от копей, и Кирью с Юсеем начинают новую дуэль, но уже плечом к плечу, как давние приятели, и против одного врага. Дуэль сложная и опасная, потому остальные друзья не заставляют себя ждать. Едва примчавшись, Джек и Кроу бросаются спасать горожан от свирепой прислуги Лоттена — нового главы клана Марко— который, несмотря на всё бахвальство и запрещённые карты, проигрывает. И когда дуэли и перестрелки окончены, команда “Satisfaction” собирается снова, пусть и ненадолго, но теперь им уже не по пути.       Когда Кирью, отворачиваясь, бросает последний взгляд на окружённые пыльными ореолами точки отдаляющихся д-виллов, ему кажется, что всё уже точно закончилось, вот теперь — наверняка.       Они уезжают в жизнь, а он останется погребён под грузом своих воспоминаний в городе, который в благодарность за спасение от проклятия дуэлей теперь носит имя его команды — Сатисфекшн-таун.       Кирью больше не стремится к смерти, благодаря жертве отца Нико, после которой он не посмеет истратить свою жизнь зазря, но не может не приходить каждый вечер на кладбище тех, кого по его вине поглотили горы. Его никто не ждёт — они не могут выйти из-под земли и стать перед ним каждый у своего диска, взглянув — кто с сожалением о непрожитой до конца жизни, кто обвиняя в малодушии и убийстве. Он не говорит ничего и не задаёт вопросов — ответить они не смогут по той же причине. Ему достаточно смотреть и пересчитывать дуэльные диски, которые установили здесь с момента его появления в городе обречённых. Четыре, десять, шестнадцать, двадцать восемь — более половины проигравших ему умерли.       Кирью знает, что Нико сейчас наблюдает за ним и делает вид, что собирается отправиться обратно — ей пора спать. Вслушиваясь в звук отдаляющихся шагов, он остаётся на месте — мысли ещё не покидают его, как и чувство вины. Став Богом Смерти, он смог доказать свою волю к жизни и освободить этот город от проклятия дуэлей, но этого мало, ничтожно мало, чтобы искупить десятки смертей, произошедших по его вине.       Но, по крайней мере, он ещё может помочь тем, кому не нужно пытаться убить себя с помощью дуэли, чтобы хоть на секунду снова почувствовать себя живым. Город, ещё не до конца приведённый в порядок после перестрелки. Нико и Вест, которым необходима, как забота, так и воспитание. Наверное, именно они должны стать его целью на ближайшее время, это большее, что он способен сделать. Приведя мысли в порядок и найдя новую цель, он уходит с чувством, что получил прощение, хоть и не приходил никто на кладбище дуэлистов под обрывом, не поднимался из-под земли и не объяснял ему необходимых истин. Он не вернёт погибших, но сможет помочь их близким вместо них.       Этого недостаточно, но иное не под силу даже самой Смерти.       Возвращается домой он уже спокойный и просветлённый, будто бы сама Смерть простила его за то, что он проявил желание жить, и даровала своё снисхождение, и, раздевшись, падает на кровать и проваливается в глубокий и длительный сон.       Но он пробуждается в очередной раз — через пару часов после восхода солнца, когда лёгкая ладонь Нико касается его плеча. Он резко отдёргивает штору, и свет заливает комнату, бьёт в глаза. Кирью щурится, с удивлением осознавая, что кто-то — пусть только она, со временем многое может измениться — воспринимает его живым.       И глядя на то, как чуть смущаясь его пристального взгляда, она ловко расставляет приборы к завтраку, он чувствует себя так, словно и правда ещё ни разу не умирал.