Зимой море надежно сковано льдом — он простирается так далеко, насколько только хватает взгляда. Изредка из моря выступают острова, похожие на огромные сугробы. Над головой пляшут ярко-зеленые искры. Наверное, если посмотреть на них через подзорную трубу, можно увидеть тех существ, из которых искры состоят. Холодных, обжигающе-ярких существ — ведь известно, чем ярче свет звезд, тем холоднее идти — кажется, что кроме льда и снега, в мире больше ничего нет.
И времени тоже нет — потому что невозможно сказать, сколько ты идешь, когда под ногами замерзшее море, а над головой — прекрасная и холодная пляска звезд.
— Сколько мы уже идем? — спросила малявка Ти-ти-уу. Можно отчитывать время по ней — после того, как Снусмумрик подобрал ее в лесу, Ти-ти-уу спросила его о времени вот уже несколько десятков раз.
— Мы прошли двадцать три твоих вопроса, — ответил Снусмумрик, поправив шарф — одну из немногих своих вещей, подходивших для зимы. Еще у него были башмаки и что-то вроде плаща. Ночью — ночью считалось то время, когда идти уже не хотелось, и можно было сделать привал — плащ превращался в спальный мешок, башмаки — в подушку, а из шарфа выходила постель для Ти-ти-уу.
— Так мало? — удивилась малявка, снова высовываясь из складок шарфа.
Шею Снусмумрика кольнуло морозом, и он надавил на макушку Ти-ти-уу, заставляя ее залезть обратно.
— Это очень много, — возразил он. — Так много, что я почти сбился со счета.
— У тебя просто плохо со счетом, — Ти-ти-уу укусила его пальцы, но все же спряталась обратно в шарф.
Снусмумрик остановился и огляделся по сторонам. Ему уже казалось, что замерзшее море не кончится никогда.
Идти по реке было куда проще. Ее воды тоже были скованы льдом, но были видны берега, а заснеженный лес оказался очень красив. Снусмумрик шел по берегу реки, слушая музыку замерзших деревьев, и думал, что, может быть, ему стоит выдумать и зимнюю песню тоже. А потом весеннюю — и вернуться с двумя песнями вместо одной.
Он не сразу заметил, когда в стеклянный звон зимы вклинился чей-то писклявый голосок. Голосок что-то напевал, на один и тот же мотив, несколько повторяющихся звуков. Снусмумрику они были знакомы — веселое начало и тоскливое «у» на конце. В этот раз только «у» было долгим и еще более тоскливым, чем тогда, в первую встречу Снусмумрика с этой песней.
Он остановился перед небольшим поющим сугробом, наклонился и пошарил в снегу — ладонь немедленно укололо холодом и колючим снегом, а потом Снусмумрик нащупал что-то мягкое и вытащил это на свет.
Он держал за шиворот смешно барахтающуюся малявку. Та смотрела огромными и ничуть не испуганными глазами из-под пушистой мокрой челки.
— Снусмумрик! — сказала малявка и громко чихнула — да так, что с дерева, под которым они стояли, упал целый сугроб.
Снусмумрик выбрался из снега, втайне надеясь потерять малявку, но она заползла ему в рукав и держалась крепко.
— Разве такие мелкие, как ты, не должны впадать в спячку зимой? — строго спросил Снусмумрик, когда малявка проползла к нему на плечо и теперь сидела там, закутавшись в его шарф.
Шарф пах теплом дома Муми-троллей, и не то чтобы Снусмумрик собирался им делиться, но не отбирать же кусок вязаной ткани у существа в сто раз меньше его самого?
— Это же моя первая зима с именем, как я могу спать! — малявка подпрыгнула на плече. — Кстати, спасибо, спасибо, что придумал мне имя!
В этот раз она благодарила искренне, и Снусмумрик передумал стряхивать ее обратно в сугроб.
— Оно такое чудное! — и она издала заливистую трель, на этот раз ровно такую, какую Снусмумрик помнил — задорное начало и нотка грусти в конце. — Ти-ти-уу!
— Рад, что тебе нравится, Ти-ти-уу, — сказал он — но, к своему стыду, не попал в интонации. В его исполнении грустные нотки куда-то подевались.
— И правда, ты рад, — важно сказала Ти-ти-уу. — Куда ты идешь?
— Путешествую, — ответил Снусмумрик, и она кивнула, вдруг затихнув. Снусмумрик ожидал новых вопросов, но потом понял, что малявка заснула, закутавшись в его шарф.
И тогда он пошел дальше. Впереди был выход в море — Ти-ти-уу твердо заявила, что никуда от него не уйдет, и тоже хочет путешествовать.
Спустя пять ночей — пять раз, когда Снусмумрик заворачивался в плащ и закрывал глаза, стараясь уснуть — он решил, что заблудился. Это было не так уж страшно — многие путешествия Снусмумрика начинались именно с того, что он случайно отклонялся от знакомых троп. А тут, в море, еще и не было никаких ориентиров — острова, встречающиеся время от времени, были необитаемы и покрыты снегом, и каждый новый остров выглядел точно так же, как предыдущий.
Снусмумирик подозревал, что лед и снег не закончатся никогда. Ти-ти-уу устала спрашивать, сколько они прошли, и теперь все больше дремала. Во сне она посвистывала, и легкое и веселое «ти» было совсем не слышно из-за протяжного «уу».
— Не хочешь спросить меня, сколько мы идем? — не выдержал Снусмумрик после шестой ночевки.
Ти-ти-уу протерла заспанную мордочку снегом и моргнула, глядя на него.
— Не-а, — заявила она.
— А спросить, куда мы идем вообще? — продолжал Снусмумрик.
— Не-а, — Ти-ти-уу помотала головой.
Вдруг она заливисто рассмеялась, запрыгала по снегу вокруг костра, напевая свою песню.
— Ты такой смешной! — выкрикивала Ти-ти-уу между куплетами. — Тебе не с кем поговорить! Ты хочешь, чтобы я задавала вопросы!
Она смеялась и носилась, пока у Снусмумрика не заболела голова и не замельтешило перед глазами, и он протянул руку, ловя малявку.
От смеха она дрожала всем телом, и Снусмумрик удивленно замер, ощущая это дрожащее тепло всей рукой. Что-то щекотное окутало его, и Снусмумрик тоже рассмеялся. Ведь в самом деле, малявка была права! Он устал от снежной пустыни, ему было немного — самую-самую малость — одиноко, и разве это не было смешно?
Снусмумрик огляделся по сторонам свежим взглядом — как будто кто-то сдернул с его глаз полупрозрачную повязку — и обнаружил, что зима отступила — лед уже не был таким плотным.
Он потрескивал под ногами, и, если наклониться и присмотреться, можно было разглядеть темно-синюю воду под ним. Вокруг было все так же холодно, и непонятно, с чего лед стал таким тонким. Снусмумрик сдвинул заледеневшую шляпу на затылок и огляделся — позади него была белая холодная пустыня, а впереди — ее сестра-близнец, только лед был каким-то странным.
Потребовалась добрая сотня шагов, прежде чем Снусмумрик понял, в чем дело — лед был покрыт линиями. Ровными, аккуратными широкими линиями, идущими под разными углами.
Чтобы проверить внезапную догадку, Снусмумрику пришлось забраться на ближайший остров, возвышающийся над морем, и оттуда он смог прочитать — «Добро пожаловать на земли клипдассов. Пожалуйста, вытирайте ноги и ведите себя прилично».
Кое-где буквы переправлялись — видимо, грамота клипдассам давалась с трудом.
— Что это за странные узоры? — удивленно спросила Ти-ти-уу, снова выбравшись из шарфа.
— Это буквы, — снисходительно пояснил Снусмумрик. — Мы дошли до клипдассов. Будь осторожна и не позволь никому из них откусить твой нос!
Малявка покосилась на него, явно думая, верить или нет, но все-таки спряталась обратно в шарф. Снусмумрик съехал со своего наблюдательного пункта обратно на лед — все-таки снежные горки были прекрасны и заслуживали особого места в зимней песне. Взять высокую-высокую ноту — а потом резко вниз, так, чтобы у слушающих тоже уши заложило, совсем как при спуске.
Несмотря на приветственную надпись, клипдассов вокруг не было видно.
Может быть, все уже вымерзли.
— Что это такое? Не похоже на остров! — пискнула Ти-ти-уу, высунувшись из шарфа так, что чудом не вываливалась, и тыкая пальцем вперед.
А впереди было на что посмотреть — Снусмумрик сразу решил, что он никогда еще не видел такое страшное и огромное пугало. Статуя, изображающая таинственное нечто, потрясала воображение.
— Не знаю, что это, но мне оно не нравится, — сказал он, вовремя подставив ладонь, чтобы поймать падающую малявку, вернул ее к себе на плечо и решил, что стоит обойти это нечто.
Не стоило выходить так близко к берегу. Статуя стояла ровно в центре небольшой бухты, образовавшейся в дельте реки, и стоило попробовать пройти мимо, как начинало казаться, что тебя сверлят внимательным взглядом.
— Мне показалось, как будто кто-то сказал мне "Никакого табака и кофе! Только каша!", — пропищала Ти-ти-уу. — А что такое кофе и табак?
— Лучшие вещи в мире, — не раздумывая, ответил Снусмумрик. Он обнаружил, что если повернуться к статуе спиной или боком, становится очень неуютно, и поэтому идти пришлось боком, все время глядя на нее. — После музыки и друзей.
Главной ошибкой было то, что он совсем не смотрел под ноги — и когда под ногами оказалось что-то мягкое и упругое, Снусмумрик запнулся и растянулся на льду, каким-то чудом не раздавив Ти-ти-уу. Он почти сразу же сел и оглянулся. Кочка, об которую он споткнулся, пошевелилась, открыла глаза и встряхнулась.
— И кто вы такие? — спросила кочка — вернее, средних размеров клипдасс — подползая ближе. Было видно, что на ходу клипдасс откусывает небольшие куски льда и оставляет в нем канаву.
— Путешественники, — ответил Снусмумрик, поднимаясь на ноги.
— Путешественники! — повторил клипдасс, и глаза его загорелись. — Когда-то и я был путешественником! Посланцем от нашей королевы, Хемулихи — кстати, правда, мы построили для нее прекрасную статую, когда она покинула нас? — к самому Самодержцу! Что это было за время!
От волнения клипдасс весь колыхался, как огромное желе.
— Понятно тогда, почему эта статуя внушает такой ужас, — заметил Снусмумрик себе под нос. — И как отсюда добраться до острова Самодержца?
— Не знаю, — клипдасс еще пару раз колыхнулся и замер. — Летом ходит пакетбот, а сейчас море замерзло. Мои товарищи спят подо льдом, никому не нужен транспорт.
— А ты почему не спишь? — Ти-ти-уу съехала по Снусмумрику, как по горке, и подбежала к клипдассу.
— Я — хранитель грамоты клипдассов, — заявил он. — Я пишу приветственные надписи и таблички, вы видели мою "Добро пожаловать", ведь правда?
— Отличная надпись, — согласилась Ти-ти-уу. — Или это была табличка?
Она уперлась обеими ладонями в клипдасса и рассмеялась, поворачиваясь к Снусмумрику:
— Ты тоже должен его потрогать! Он такой, как... как... потрогай!
Возможно, он должен был отказаться, но почему-то малявка была очень убедительной. Снусмумрик наклонился к клипдассу и дотронулся до него. Под его ладонью клипдасс сначала прогнулся, а потом отпружинил.
— Так здорово, — воскликнула Ти-ти-уу, которая залезла на клипдасса и начала на нем прыгать. — А тот, которого мы съели, был совсем не такой веселый.
— Что вы сделали? — переспросил Снусмумрик, решив, что ослышался.
— Съели, — послушно повторила Ти-ти-уу, наклоняя патлатую голову к плечу. — Он пришел к нам в лес — это давно было, у меня еще имени не было — и хотел учить нас, детей, грамоте.
— Клипдассы любят быть миссионерами, — согласился равнодушный клипдасс. — Мы уходим во все-все стороны, чтобы нести свет учений великой Хемулихи.
— Тогда у лесу было мало еды, плохая зима, — Ти-ти-уу почесала в затылке, сидя на клипдассе верхом. — И потому мы его съели — не сразу. Замариновали, что-то засолили, что-то заморозили, и как раз успели доесть к тому моменту, когда потеплело. Хороший был миссионер.
— Клипдассы — хорошие миссионеры, — согласился клипдасс, по которому Ти-ти-уу съехала вниз.
Вскоре она уже карабкалась по Снусмумрику, а он стоял как оглашенный — никогда не задумывался о том, как выживают такие малявки, как Ти-ти-уу. Он думал, запасов всегда хватает.
— А что вы делаете, когда клипдассов вам не подворачивается? — спросил он, помогая ей закутаться в шарф.
— Тянем жребий, — пробормотала Ти-ти-уу и оглушительно чихнула.
— Да, приходится зимой, — согласился и клипдасс. Он повернулся и посмотрел на статую Хемулихи. — Две зимы назад она вытянула короткую соломинку. Никогда еще клипдассы так не пировали.
— И здесь это происходит каждую зиму? — поразился Снусмумрик. Зима на юге была куда более приятным временем. Да даже на его родном острове, как бы Снусмумрик не ненавидел его за скучную и серую рутину, зимой никто никого не ел.
— Зимой мало припасов, — сказал клипдасс. — А некоторые спят так глубоко, что и не заметят, если проснутся без носа. Знаете ли вы, сколько полезных веществ и воспоминаний содержится в нашем носе? Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что, съедая чужой нос, клипдасс забирает себе все его знания, весь его опыт, все яркие картинки из его жизни?
— Наверное, каждый из вас готов был съесть нос Хемулихи, — Снусмумрик поднял шарф, укутывая нижнюю часть лица.
— Да. Но он достался мне, — важно сказал клипдасс. — Хочешь кусочек ее мыслей? Просто потрогай мою голову, и я поделюсь с тобой своим сокровищем.
— Ты бы осторожней, — прошептала Ти-ти-уу Снусмумрику на ухо, но он не удержался и снова положил ладонь на клипдасса. Тот будто прогнулся вокруг его руки, а потом Снусмумрик ощутил это.
«Это» было страхом. Страхом старой Хемулихи, когда она вытянула из общей банки с жребием черную палочку. Она могла бы попробовать бежать, но она стояла в самый разгар зимы, посреди острова, на одной из ног своей статуи, и вокруг были клипдассы. Хемулиха пробовала приказать им уйти, но они не слушались. Они упорно карабкались по золотой ноге, и напуганная, дрожащая Хемулиха отступала все дальше и дальше, пока какой-то клипдасс не попался ей под ноги. Она запнулась и упала — а клипдассы бросились на нее.
И это было больно. Клипдасс, об которого она запнулась, забрался ей на лицо и впился в нос — а нос, нужно заметить, был предметом гордости Хемулихи — отгрызая его. Другие клипдассы ползли по ее телу, обгладывая его.
Постепенно Хемулихе становилось все холоднее и холоднее, а вот боль она уже перестала испытывать. Только страх и холод. Как будто бы Морра спустя все это время настигла ее.
Снусмумрик открыл глаза. Он стоял на коленях, свободной рукой упершись в лед — холодные крошки больно жалили ладонь — а Ти-ти-уу дергала его за волосы и требовала немедленно очнуться.
— Но зачем вам… такие эмоции? — спросил Снусмумрик, медленно отнимая подрагивающую руку от клипдасса.
— Они самые ценные, — пояснил клипдасс. — Ведь когда в наших воспоминаниях еще может быть столько жизни, как не в мгновение смерти? Это как с природой. Никогда она не бывает так прекрасна, как осенью, перед наступлением зимы. Если, кстати, захотите перед смертью оставить свои мысли, заходите.
— Обязательно, — пообещал Снусмумрик. Ему пришлось зачерпнуть снег обеими ладонями и хорошенько умыть лицо.
— Знакомо пахнет, — сказал клипдасс, пока Снусмумрик поднимался на ноги. — Табаком, сном и музыкой.
— Здорово, да? Снусмумрик всегда так пахнет! — крикнула малявка, забравшись на плечо. Похоже, она уже не волновалась.
— А, — немного разочарованно сказал клипдасс. — А я думал, ты — Юксаре. Пахнешь, как он. Идешь на острова Самодержца. А ты не он.
Снусмумрик пожал плечами. Почему-то стало обидно, да так сильно, что захотелось немедленно сорваться с места и поспешить в путь.
— Извини, — пропищала Ти-ти-уу клипдассу. — Спасибо, что встретил нас. Но нам пора идти, ведь да?
Она довольно-таки больно дернула Снусмумрика за ухо, он тряхнул головой, стряхивая пальцы малявки, и кивнул, подтверждая ее слова.
Клипдасс почему-то пришел в волнение. Не попрощавшись, он мгновенно прогрыз вокруг себя прорубь и нырнул в воду. Снусмумрик и Ти-ти-уу наклонились над темно-синей водой и всматривались в тени, пока клипдасс не вернулся. Он выбрался из воды, держа в лапах бутылку.
— Вот! — заявил клипдасс, вытряхивая из нее пожелтевшую от времени бумагу. — Это карта! Все рисовали!
Он вытряхнул свернутую в трубку бумажную ленту и продемонстрировал рисунок. Там было и море с причудливо выступающими островами, и причудливо изрезанная береговая линия, и обитатели берегов и островов — клипдассы, статуя Хемулихи, Морра, нечто огромное, подписанное "Эдвард", кое-где из моря торчали хатифнатты.
— Мы тут, — клипдасс ткнул лапой в карту, оставив на ней влажный след. — А остров — тут. Лед кончается тут.
Он водил по карте лапой, закрепляя зеленоватые разводы.
— А дальше вы доплывете на пакетботе, — наконец сказал клипдасс, протягивая карту Снусмумрику.
— Спасибо, — поблагодарил тот немного ошарашенно, и клипдасс помахал ему лапой, прежде чем снова уйти под воду. Может быть, он не любил прощаться.
Но потом, когда Снусмумрик и Ти-ти-уу отошли немного подальше, клипдасс высунулся из проруби и крикнул им вслед:
— Обязательно приходите, коли задумаете помирать!
***
Ти-ти-уу начала чихать на пакетботе, когда вокруг уже было относительно тепло, а лед и в самом деле остался позади — но показать ей, как может быть красиво открытое море, Снусмумрик уже не успел. Малявка спала все время, горячая, как маленькая грелка, а он даже не знал, что с ней делать. Случалось и самому Снусмумрику валяться в горячке, но его болезнь никогда не была долгой. Провалялся ночь в дурмане, выкурил трубку с особым табаком — и через день можно идти дальше. Но его табак тут бы не помог, и Снусмумрик только и мог, что укутывать Ти-ти-уу потеплее в шарф и поить ее теплой водой, когда она ненадолго просыпалась.
Вид у нее при этом был до невозможности жалким. Иногда она просыпалась, открывала мутные глаза и звала Снусмумрика.
— Если я умираю, тебе лучше вернуть меня клипдассам, — говорила она. — Тогда среди них заведется новая Ти-ти-уу. Ти-ти-уу!
Потом она снова начинала кашлять, свернувшись клубочком, и иногда из ее рта шла кровь, и тогда Снусмумрик беспомощно стоял над малявкой и старался умыть ее и напоить.
Не таким он представлял себе возвращение домой — вернее, он и не думал, что когда-либо сюда вернется. На этот сонный остров, где совершенно нечего нарушать и нечем заняться. Не удивительно, что на таком острове не завелось ни единого мыслящего существа (можно было сомневаться только на счет Мюмлы-младшей).
Снусмумрик спрыгнул на причал и огляделся. Пакетбот никто не встречал — видимо, его приход был настолько редким явлением зимой, что обитатели острова и предположить не могли, будто кто-то приедет.
Ти-ти-уу заворочалась за пазухой и оглушительно чихнула. Снусмумрик прижал ее ладонью и почти побежал, лавируя между стенами, которых стало еще больше за время его отсутствия.
Он добежал до самого круглого дома в мире и — хотя еще несколько дней назад бы сто раз подумал и в итоге вообще отказался к этому дому подходить — несколько раз постучал в дверь.
Из дома доносились крики, шум детской возни и командный голос Мюмлы-старшей, но после стука Снусмумрика там воцарилась тишина. А потом дверь распахнулась.
— Ты как раз к вечерней сказке, — сказала Мюмла-старшая. Снусмумрик сначала открыл рот, чтобы возразить, потом снова закрыл и зашел в дом, на ходу протягивая Ти-ти-уу Мюмле.
— Дети, — строго сказала та, бережно взяв малявку обеими ладонями. — Сегодня сказку рассказываю не я, а ваш любимый путешественник. А у меня тут карантин.
Мюмла испарилась куда-то с удивительной для ее комплекции быстротой, и Снусмумрик остался один на один с целой оравой детей. Они все преданно смотрели на него, и Снусмумрик сдался.
От одного вечера он не превратится в домоседа, потерявшего вкус к приключениям и любви к свободе, пусть на этом острове и ядовитый воздух.
Снусмумрик поставил дорожную сумку у порога, положил на нее плащ и снял башмаки. Потом уселся в центре круга, который к тому времени организовали его — страшно подумать! — братья и сестры, и начал рассказывать. Он говорил про юг, где зимой спокойно на душе, где можно уйти на берег горного озера и жить там несколько дней, а то и недель. Он говорил и про север, где зима куда более жестока. Он рассказал историю одной малявки — совсем как ты, Четырнадцатый, — которой не повезло вытащить черный камень.
И тогда эту малявку сначала хорошенько вымыли в снегу, пока она не перестала чувствовать все конечности, а потом натерли ее толченой ароматной травой, чтобы сбить все те запахи, которые может набрать на себя малявка к середине зимы. А потом остальные обитатели леса собрали большой-большой костер и долго жгли его, и все могли согреться рядом с ним. Когда костер прогорел, угли от него собрали в одну большую кучу — углей было так много, что никакого снега под ними не осталась, и земля прогрелась. Прямо на эту горячую землю усадили ароматную малявку, забросали ее углями и стали ждать.
Малявка что-то кричала, но потом ей догадались заткнуть рот угольком. Скоро она перестала даже мычать. Угли постепенно становились из красных черными, остывая. Наконец обитатели леса смогли извлечь малявку из-под остывших углей.
Все сказали ей спасибо — ведь если бы не она, то никто не дожил бы до весны.
Снусмумрик закончил и замолчал, переводя дыхание.
Дети, привычнее рассказам Мюмлы-старшей про Грязного Гарри и прочих не очень чистых людей, засыпали вокруг него, и когда последний закрыл глаза и засопел, Снусмумрик поднялся на ноги.
Четырнадцатый поднял голову, проснувшись от его шагов.
— Твои страшилки круче, — сказал он и снова удовлетворенно засопел.
Снусмумрик довольно хмыкнул, поправив мягкие колпаки на спящих детях. Вытащил из своего кисета письмо, пристроил его на кухонном столе и вышел из дома, захватив свои вещи.
Идти босиком по земле оказалось на удивление приятно и успокаивающе — а может, он уже слишком много времени дышал воздухом этого острова и теперь обречен найти себе мюмлу, построить огромный круглый дом и осесть.
При мысли об этом Снусмумрика передернуло, и он ускорил шаг, думая о Ти-ти-уу. Он не сомневался, что теперь за заболевшей малявкой присмотрят, но все равно проведать захотелось почти сразу же. Потом мысли перешли на то, что вот эти кашляющие звуки можно было бы вставить в зимнюю песню, и Снусмумрик задумался о том, как переложить болезнь на музыку.
Ему хотелось бы закончить песню и сыграть ее для Ти-ти-уу, когда она поправится.
Дорога кончилась, и он вышел к старому, темному от времени дому — когда-то это была высокая башня, от которой сейчас остался только первый этаж и стремящаяся вверх лестница.
Эта башня напомнила Снусмумрику о лете и тепле, и он постепенно оставил клипдассов и их странный интерес к смерти позади, перекрыв их вот этими воспоминаниями о лете. Точно. Нужно не забыть добавить в мелодию и страшное ощущение, когда тебя накрывает болезненно жгущаяся масса шевелящихся клипдассов, которые обгладывают тебя, забирают не только тело, но и саму душу забирают.
Снусмумрик сел у подножия полуразвалившегося дома, прислонившись к стене спиной, и внимательно посмотрел на море. Море все еще выглядело привлекательно. Море и то, сколько неведомых земель оставалось за ним.
За спиной раздалось негромкое насвистывание, а потом рядом со Снусмумриком плюхнулся Юксаре. И от него в самом деле пахло табаком, сном и музыкой, а в волосах застряли травинки — наверное, опять спал, забравшись в сад к Самодержцу.
— Хорошо звучит, — спокойно сказал Снусмумрик, стараясь удержаться от более восхищенных слов — потому что короткая и незатейливая мелодия, которую насвистывал Юксаре, была именно тем, чем можно было бы подвести зимнюю песню к концу. Она была кусочком моря, которое ты видишь после долгого путешествия, в течении которого были и боль, и болезнь, и смерть. А потом — море и воспоминание о лете. Снусмумрик прикрыл глаза и сам насвистел мелодию, потом опомнился. Все-таки этот свист ему не принадлежал, и нужно было придумать что-то свое.
— Дарю, — легкомысленно улыбнулся Юксаре. И снова засвистел, хотя Снусмумрик и с первого раза расслышал.
Снусмумрик кивнул. Они оба одновременно набили трубки и закурили.
— Мы зайдем в Мумидол, даже странно, что Муми-тролль об этом беспокоился, — Юксаре выпустил особенно огромное кольцо дыма, всплывшее к небу — по пути оно поглощало все другие кольца, и в итоге всплыло небольшой табачной тучей. — Да еще так сильно, что не стал пользоваться телеграфом.
Снусмумрик пожал плечами. Его попросили доставить письмо, и он согласился, а задумываться о причинах было совсем не в его духе. Может быть, зимой телеграф и вовсе не работает — и папа Муми-тролля решил использовать почтальона.
— Может быть, он боится, что не успеет с вами попрощаться, — хмыкнул Снусмумрик. — Мы с Ти-ти-уу прошли мимо клипдассов. Они съели Хемулиху.
— Зимой вечно кто-то кого-то ест, — Юксаре пожал плечами. — Как ты думаешь, что лучше для лесных мелких существ, чтобы их съели свои и немного дольше прожили, или же чтобы за всеми ними пришла Морра?
— А ты как думаешь? — курить уже не получалось, слишком частыми затяжками Снусмумрик бы выдал свое волнение. А он так отвык волноваться, что только сейчас начал понимать, что это именно оно.
Волнение было приятным чувством. До этого его зимы были похожи одна на другую. Например, что он делал в последнюю, а что — в предпоследнюю? Он не мог разделить!
В ужасе Снусмумрик схватился за голову. Он ведь так старался убежать от этой размеренности! Он поэтому и из дома ушел, и в спячку никогда не хотел впадать — одно и то же ведь. И когда вдруг оказалось, что Снусмумрик сам себя загнал туда, откуда бежал.
— Видишь, совсем не обязательно встретить свою Мюмлу и завести круглый дом, чтобы застрять, — Юксаре похлопал его по плечу, поднял с земли упавшую потухшую трубку и теперь курил две сразу. — А ты думал, в этой жизни есть только один способ? Нет, каждый сам пробивает себе дыры в заборе, чтобы потом их заколотить и оказаться внутри периметра.
— Я так и думал, — Снусмумрик забрал у отца свою трубку и глубоко затянулся. — Слушай, а можно выйти из этого забора, а потом найти новый?
— Сколько угодно, — Юксаре рассмеялся. — Нет, если думаешь, что вот проснулся, и все, теперь уже свободен до конца жизни. По-настоящему свободны фантазеры, типа наших с тобой знакомых Муми-троллей. А нам так и придется всю жизнь топать от забора до забора.
Снусмумрик подумал немного и тоже засмеялся. Ему стало немного полегче, а еще — теперь можно было бы навещать иногда этот остров. Жить, например, в палатке… идея оказалась заманчивой, и Снусмумрик некоторое время ее обдумывал, пока Юксаре, посмеиваясь, докуривал трубку.
— Я думаю пожить немного тут, — на этот раз первым молчание нарушил Снусмумрик. — Поставлю палатку.
— Хорошая идея, — Юксаре кивнул, выбивая из своей трубки табак. — Не будешь возражать, если я тоже? Давно думал о палаточном лагере, только не с кем было организовывать.
Еще можно было отказаться, Снусмумрик знал это. Просто сказать "нет" достаточно.
— Тогда ты варишь кофе, — вместо этого сказал Снусмумрик.
— Я варю кофе, — согласился Юксаре и снова засвистел.
***
Весной Снусмумрик передал папе Муми-тролля несколько записок. Некоторые из них были немного погрызены Ти-ти-уу, которая играла в клипдасса и пыталась забрать у текстов эмоции, но в целом текст еще можно было прочитать.
Все равно его было немного, этого текста.
Юксаре — Ти-ти-уу в этом клялась, когда Снусмумрик пообещал оторвать ей уши и скурить их вместе с табаком, если она отгрызла хотя бы одну букву в его записке — написал всего одно слово — «Спасибо».