Соль земли

Прошло три года — вереница часов, дней, месяцев. Три года, пролетевших так быстро, но вместе с тем странно, смазано. Захочешь вспомнить, что успело случиться и не припомнишь почти ничего. Себастьян работал то на одного человека, то на другого, мотался по всему свету, не называл своего имени никому и не интересовался личностями тех, ради кого убивал. Но раз за разом он возвращался в холодный, серый, неприветливый Лондон, в небольшую квартирку, скорее нежилую, чем уютную, словно старый город звал его подобно морской сирене. Свой принцип не работать ни с кем напрямую Себастьян решил нарушить лишь раз, даже не подозревая, к каким последствиям приведет эта встреча. Один из заказчиков предложил Морану работу на постоянном контракте и обещанная сумма с лихвой перекрывала все возможные причины для отказа. Себастьян выполнял уже несколько заказов для этого человека, убирая людей, казалось бы, никак не связанных между собой, людей безопасных, людей, чья жизнь стоила очень и очень дорого. У работодателя со столь выгодным предложением было только одно условие — Моран должен будет явиться в определенное место и время и лишить жизни указанного человека, за чем таинственный наниматель будет следить лично. Это был теплый сентябрь, пахнущий сырыми опадающими листьями, нагретыми солнцем. Ровно в полдень пятого числа Моран оказался в галерее Тейт Модерн на южном берегу Темзы, популярном месте ежедневного скопления туристов, на пятом этаже, находившемся во владении дьявольской смеси кубистов и футуристов. А именно — перед картиной Пикассо «Обнажённая, зелёные листья и бюст», которую, как сообщали пестрые брошюры, месяц назад музею предоставил неизвестный коллекционер. Между тем, Питер МакМиллан, клиент Себастьяна Морана и ценитель современного искусства должен был прибыть на открытие новой выставки в галерее в тот же день. Себастьян стоял перед картиной, склонив голову рассматривая работу Пикассо.  — Удивительное везение, — зазвучал голос за спиной у Морана, и ему понадобилось не больше секунды, чтобы вспомнить его обладателя. Скосив глаза, Себастьян взглянул на говорившего. Мориарти. Тот самый Мориарти, сбежавший на третий день из карцера турецкой тюрьмы, теперь бесшумно возник рядом, не отрывая взгляда от картины, стоившей целое состояние. На нем был светло-серый костюм и неофициально расстегнутая на две пуговицы белая рубашка.  — Везение? — наконец произнес Моран.  — Иначе это назвать нельзя, — отозвался Джеймс. — Мы имеем удовольствие любоваться работой, которая не выставлялась с 61-го. И неизвестно, когда бы появилась такая возможность, если бы не несколько любопытных обстоятельств.  — Не уверен, что возможность созерцать это можно назвать везением, — с долей иронии отозвался Себастьян, переводя взгляд на картину. — Возможно, ей бы лучше и дальше находиться там, где она была с того самого 61-го. Джим расхохотался.  — Я и забыл, что ты такой скептик, Себастьян. Но все же, разве не забавно: сначала мистер Броуди, владевший этой картиной, умирает. Звучит весьма трагично. Затем, его жена выставляет их бережно хранимую коллекцию на продажу и аукционный дом Кристис организовывает торги. Эту картину покупает некий коллекционер, разом делая ее самой дорогой работой Пикассо за всю историю. Посчитав, что достаточно эгоистично наслаждаться ей в одиночестве, он предоставляет картину галерее Тейт Модерн для экспозиции. А затем этот самый человек приглашает тебя, Себастьян, насладиться возможностью лицезреть труд гения. Подумать только, этот некий умник начал с Броуди и закончил тобой. И ты, Моран, ты совсем не впечатлен. Надеюсь, у меня о твоих способностях сложится иное мнение.  — Выкинуть сто миллионов за Пикассо, — фыркнул Моран, выслушав тираду приподняв бровь и все же переводя взгляд на собеседника. — Ты определенно переоцениваешь умственные способности этого таинственного гения, Джеймс. Мориарти буквально лучился самодовольством. Оно было во всем его облике — в его снисходительной улыбке, в ломкой линии бровей, в небрежно расстегнутом вороте. Классический лондонский яппи — и не сказать, что когда-то он лениво пялился в покрытый трещинами тюремный потолок, отсиживался в карцере и помогал Себастьяну выигрывать дешевые турецкие сигареты.  — И что же, у МакМиллана тоже есть в запасниках нечто, чем тебе не терпится поделиться с миром?  — Я пошлю тебе приглашение на открытие выставки, если это так, — усмехнулся Джим и не думая, судя по всему, рассказывать о своих причинах на то, чтобы МакМиллан сегодня умер. — А все-таки, все-таки я так разочарован в том, что ты ничего не понимаешь в искусстве, Моран. Как хорошо, что это не относится к списку твоих прямых обязанностей, иначе наша встреча закончилась бы еще несколько минут назад.  — Если бы в моем контракте к прямым обязанностям относилась оценка предметов искусства или, не знаю даже, приготовление кофе, наша встреча бы и не состоялась, — парировал Себастьян, поморщившись. Нелепость ситуации начала его здорово раздражать. — Думаю, мне стоит спуститься этажом ниже, вот-вот начнется открытие.  — Понятия не имею, почему ты до сих пор стоишь здесь и ведешь беседу с каким-то праздно шатающимся незнакомцем, — неожиданно резко произнес Джим, вскидывая бровь, и отвернулся, стремительно удаляясь и почти сразу смешиваясь с толпой туристов. Он, конечно, будет в итоге там же, где и Моран. Меценат, миллионер и общественный деятель Питер МакМиллан как раз произносил чувственную речь, когда Себастьян присоединился к затаившей дыхание толпе. С последним словом слушатели зааплодировали, а мужчина торжественно открыл бутылку с шампанским, означавшую… да чтобы она ни значила. Людской поток заполонил зал, главный гость торжества непринужденно влился в толпу, не сопровождаемый ни единым человеком охраны. Себастьян мысленно хмыкнул. Это было даже неинтересно. Какой идиот, имея в кармане кучу денег, а под боком толпу врагов, будет расхаживать в толпе в одиночку без охраны? Одним из центральных экспонатов выставки являлась зеркальная комната — место, где точечно расставленные источники света и расположенные под разными углами зеркала позволяли вошедшему оказаться наедине с множеством своих отражений. Заметив, что его клиент направился к этой комнате, Себастьян двинулся следом, не привлекая к себе внимания, оглянулся, заметил Джеймса, сверлящего его темным взглядом, коротко приглашающе кивнул в сторону комнаты, над которой загорелась предупреждающая вывеска с просьбой не мешать находящемуся в ней. За спиной Джима опустилась завеса плотного темного бархата, когда он вошел в зеркальную комнату после Себастьяна. Услышав за своей спиной шаги МакМиллан обернулся, на его лице застыла вежливая понимающая улыбка, видимо, он решил, что кто-то случайно ошибся, не заметил ярко-горящей надписи. Эта улыбка не успела сойти с его лица, когда Себастьян в один широкий шаг приблизился к нему, неотвратимый, как сама смерть, положил широкую ладонь на рот мужчине и одним точным движением полоснул ему по горлу от себя, чтобы не попасть под поток, когда темная кровь хлынула на чистые блестящие зеркала, матово поблескивая в свете ламп.  — Советую убираться отсюда, минут через пять кровь вытечет в зал, — сказал Моран, не оглядываясь, быстро вытирая кровь о пиджак трупа. Все произошло очень быстро. Мориарти увидел все от начала и до конца в зеркалах, множащих отражение убийцы и жертвы. В нем ничего не дрогнуло, на его лице не читался ни страх, ни отвращение, ничего. Только зрачки расширились, когда кровь хлынула из вскрытого горла.  — Итак, — заговорил Себастьян, когда они оказались у выхода из галереи, — думаю, теперь мы можем поговорить о работе? Наверху раздался истошный женский крик, но тяжелая входная дверь оборвала звук. Моран поправил тяжелую кожаную куртку и достал из кармана пачку сигарет.  — Если, конечно, у заказчика нет никаких возражений, — в его спокойном голосе прозвучала тонкая, едва различимая издевка. Джим кивнул, пряча ладони в карманы брюк, чуть приподнявшись на носках. Левой рукой он нащупал ребро сложенной несколько раз листовки с перечнем текущих музейных выставок.  — У заказчика нет возражений, — усмехнулся он, направляясь в сторону моста. — В целом, учитывая чисто организованную предподготовку, за которой я проследил, я вполне доволен выполненной работой. Они поднялись на мост. Джим прищурился, глядя на гладь воды, блестящую в слабом сентябрьском солнце. — Что ты хочешь услышать? Моран пожал плечами, щелкнув старой тяжелой знакомой Джеймсу зажигалкой:  — Для начала, зачем вся эта канитель с постоянной работой, контрактом и прочим. Я и так работал на тебя последний год.  — Работал, — согласился Джеймс, — но это были короткие редкие заказы. Мне будет нужно, чтобы ты участвовал в гораздо большем количестве дел. Контракт — просто повод привлечь твое внимание и продемонстрировать непосредственный перечень твоих задач, а еще! Приличную регулярную оплату. Тебя ведь это заинтриговало, иначе ты бы сейчас не шел рядом. Пожалуй, появление Джеймса как такового интриговало Морана значительно больше, чем условия контракта. Три года, может, и значительный срок, но не настолько, чтобы вдруг разбогатеть от парнишки в забытой богом тюрьме Стамбула с единственной футболкой из всех личных вещей до возможности купить Пикассо за сто миллионов. Но сообщать Джеймсу о том, насколько неожиданна была его новая роль, Себастьян совершенно точно не намеревался.  — Кстати, о перечне задач. Мы уже решили, что в них не входит оценка искусства и приготовление кофе. Теперь, давай подробнее, что в них будет входить.  — Убийства, Себастьян. Джим коснулся подушечкой указательного пальца уголка сложенной листовки и наклонил голову. Холодный ветер с Темзы принес запах сырой древесины и забрался за шиворот.  — Не обязательно это будет прямой заказ, где всего то и нужно, что прийти, выстрелить и чисто убраться. Чаще всего я буду поручать тебе продумать убийство от начала и до конца. Будут и такие операции, где придется работать в команде, хотя, насколько я знаю, ты не очень-то любишь компанию.  — Потерявшееся дело — твоя работа? — вдруг спросил Моран и картинка в его голове со звонким щелчком собралась воедино. Три года назад, вернувшись в Лондон больше всего его интересовало, кто же помог ему выбраться из чертовой турецкой дыры. Идей у него было много — от правительства до Аль Каиды, на которых в свое время Моран тоже успел поработать, хотя, результат этого сотрудничества оказался более чем прискорбным. Однако, никто так и не явился, чтобы выставить ему счет. Джим поднял на него взгляд и остановился. Моран тоже остановился и Мориарти смотрел на него, вставшего против солнца. Ветер трепал его светлые волосы. Неожиданно Джим улыбнулся.  — Удивительное везение, — произнес он снова.  — Зачем? — вопросительно вскинул бровь Моран. — И почему ты появился именно сейчас? Джим моргнул и дернул плечом.  — Может быть из признательности, — лениво произнес он так, будто необходимость ответа вызывала в нем тоску. — А насчет того, почему сейчас…какая разница? — неожиданно нахмурился он. — Будем считать, именно сейчас мне понадобился такой человек, как ты.  — Я и думать забыл, насколько информативные у тебя ответы на любые вопросы, — фыркнул Моран, одним щелчком отправляя окурок в равнодушные воды Темзы. — Что ж, работать на тебя выгодно, подстав ты не устраиваешь, а какие у тебя причины что-то делать или не делать, меня совершенно не касается.