***
Тагир: Это была сказочная неделя. Сбылось даже то, о чем я раньше и мечтать не осмеливался. Ракеш произнес древнюю клятву. Не ту, что говорят сейчас в храмах, безликую, не дающую никаких обязательств, а изначальную, окончательную, после которой нет пути назад. Не знаю, как это объяснить, не знаю, откуда я это знаю... правильную. Так точнее всего, именно так я чувствую. Еще было посвящение в храме — тоже правильное. И день рожденья. Мой первый настоящий день рожденья! С подарками, игристым вином и потрясающей вкусности тортом. Были гости — господин Бройс, Вера, госпожа декан. И пришедший с ней Рейлис Виан Дарем, архивариус университетской библиотеки, пообещавший провести меня на выставку Первых летописей! А еще мне подарили несколько книг и альбомов по искусству, пару серебряных браслетов, красивый шарф и золотую сережку с маленьким бриллиантом, которую Ракеш самолично вдел мне в мочку уха. Вот! В общем, сплошные сюрпризы. А еще был парк аттракционов, катание на мохноногах, кафе, магазины, снова кафе... И ночи. Постель, в которой мы спали вместе. Это было невозможно приятно, хотя и не было ничего такого. Мы просто спали вместе, вот и все. И я даже не заметил, как настал первый учебный день нового семестра. Вот только сюрпризы на этом не закончились. Мои одногрупники оживленно обсуждали новость — на бюджетном отделении освободилось одно место. По правилам Академии на него переводился лучший ученик с платного отделения. Лучшей по сумме баллов, полученных за экзамены, как и ожидалось, была Тиринейя, вторым шел я, отставая всего лишь на два балла. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь. Но толком поогорчаться я не успел. На информационной доске висели три приказа. Первый о переводе госпожи Муртази на бюджетное отделение, второй, с сегодняшней датой — об отчислении госпожи Муртази по собственному желанию. И третий, тоже сегодняшний. О переводе на бюджет господина Тагира Меру Нарада. То есть меня. Вот так вот! Хотелось прыгать и орать от счастья. Да-а-а! У меня получилось! Но я все-таки сумел сдержаться, вспомнив, что я теперь взрослый полноправный член общества, и под завистливыми взглядами одногрупников начал переписывать расписание. С Тиринейей мы встретились в деканате, я зашел расписаться в приказе, а она пришла за документами. — Уходишь? — спросил я тихо. Было немножко неловко от происходящего. — Да, мы переезжаем на побережье, — так же тихо ответила перси. — Мартин совсем с катушек съехал, завалил сессию, разбил машину, чуть в полицию не попал, вот отец и решил его приструнить. Назначил временным управляющим на одной из ферм. Ну а я решила поехать вместе с ним. — А учеба? — А что учеба. Знаешь, я ведь сюда пришла не потому что мне так уж хотелось, просто надо же было куда-то идти учиться, — шептала она мне на ухо. — А тут посидела, посмотрела... ну не мое это, понимаешь? Ничего, мне всегда на море хотелось, может, там получится что-нибудь. И еще, Тагир, я знаю, что сделал Мартин, Алиша моя дальняя родственница, так что мы с тобой тоже вроде как получаемся родственниками. Я ошалело кивнул головой. — Я хочу извиниться перед тобой от своего имени и от имени всей семьи, — твердо сказала она. — И вот еще номера коммов, — Тиринейя передала мне листок бумаги. — Это мой, моего отца и бабушки. Если что, звони. Ладно, мне идти надо. Удачи тебе. И она ушла. А я остался переваривать очередной сюрприз. Но листок с номерами сохранил. Так, на всякий случай. Первым в расписании стояла история декоративно-прикладного искусства. Преподаватель, немолодой фолд с удивительными разноцветными глазами представился как профессор Арвид Ларгин. — Добрый день, будущие господа искусствоведы, — начал он глубоким басом, — ну-с, кто из вас скажет мне, что такое искусство? Со всех сторон посыпались заученные фразы из теории, еще не успевшие выветриться из голов: форма деятельности, образное мышление, итог созерцания, кто-то даже выдал цитату из Полной энциклопедии. Профессор слушал внимательно, не перебивая, изредка хмыкая в роскошные пушистые усы. Когда все выдохлись и в аудитории повисла тишина, он поднялся. — Что ж, вы всё сказали правильно. Скульптуры, музыка, картины, все то, что позволяет нам наслаждаться красотой окружающего нас мира. Восхищаясь картиной, мы восхищаемся и гением её создателя, неосознанно сравнивая его с другими художниками. Но есть один художник, превзойти которого не удалось ещё никому, величайший гений нашего мира, да, наверное, и других миров. Госпожа Природа. Ну-ка, кто отгадает, — профессор достал из стоящей на столе коробки небольшой молоток и несколько серых камешков, — что это такое? — Придорожная галька, — хмыкнула сидевшая позади меня абисса. — Строительное сырье? — неуверенно предложил кто-то. — Или булыжники для мостовой. Профессор обвел нас многообещающим взглядом, остановился на мне. — Ну, а вы, юноша, что думаете по поводу этих, кх-м... булыжников? — Шегиранский горный агат, — неуверенно произнес я. Как раз накануне я читал подаренную энциклопедию минералов, и на одной из фотографий были очень похожие камешки. — Почему? — профессор перегнулся через стол. — Цвет очень характерный и форма, как вытянутый овал. — А если его расколоть, то что мы увидим? — Чудо. Может быть. — И вы совершенно правы. Молодец. — Господин Ларгин обвел взглядом притихшую аудиторию. — Агат это всегда сюрприз. Эта галька может скрывать неизведанный мир, бездонный океан или снежную равнину. Или нечто непонятное, да еще и с трещинами. Проверим? Профессор, осторожно постукивая молоточком, расколол камешек на две части, и все дружно ахнули — внутри невзрачного серого булыжника белыми искрами сияло звездное небо.Глава 47 Новый день, новые заботы.
8 февраля 2016 г. в 10:41
Ракеш:
Перенасыщенный событиями день потихонечку подходил к концу. Оставалось лишь рассчитаться с официантом, отнести в машину сумку с подарками, загрузить туда же самого виновника торжества, доехать домой и — наконец-то! — лечь, даже не лечь, а рухнуть в постель. Такая мелочь по сравнению с тем, что сегодня уже случилось.
Мысли лениво крутились в голове, пока я, удобно устроившись в кресле, разглядывал расписные стены ресторанчика, отдыхая после сытного ужина. Ирвин и Тамара вели неспешный разговор, молодежь — Тагир, Вера и примкнувший к ним молодой мейкун, сопровождающий тетушку, уже через силу доедали остатки торта. Обещанный сюрприз удался, бисквит с начинкой из трех сортов мороженого привлек внимание не только гостей заведения, но и хозяина, который, заполучив кусочек очередного шедевра императорской кухни, умчался разгадывать его рецепт. Ну и Божественная ему в помощь, как говорится.
Я же снова и снова вспоминал сегодняшнее утро.
Что же это было? И было ли на самом деле или пригрезилось? Факелы, барабаны, мозаики... Что за тайны скрывает древний храм? И надо ли мне в это лезть или лучше перевести все случившееся в разряд чудес и не заморачиваться? И почему все остальные так спокойны, будто ничего и не было? Вопросы множились как кролики весной.
Я перевел взгляд на Тагира. Мой котенок и Вера слушали мейнкуна, что-то уточняли, вот Вера хихикнула, секунду спустя все трое дружно рассмеялись. Тагир поймал мой взгляд, вопросительно глянул в ответ. Я покачал головой. Все в порядке, родной мой, веселись дальше.
И, кстати, вот еще одна непонятка: выросший в приюте, он явно знает о произошедшем больше меня. А что знаю я? Да практически ничего, к своему стыду. Ни о храме Бастет, в который регулярно захожу, ни о сфинксе, с которым живу. И даже о самих сфинксах не знаю ничего. Как там было в стихотворении — дети тысячелетий? Вернемся домой, надо будет еще раз влезть в сеть. И Тамара наверняка должна что-то знать, не зря же она задержалась в подземелье. Или, может, сходить в храм и спросить у жриц?
А главное: что делать с тем, от чего я все это время так старательно отмахивался — с даром Тагира. Его способность различать ложь, она единственная, или котенок может еще что-то? Ох, чует мое сердце, это только начало.
По дороге домой котенок отчаянно зевал, в спальню вошел, спотыкаясь, и сразу же уснул. А вот мне заснуть не удавалось. Я сходил на кухню выпить чаю, потом долго сидел на подоконнике, любуясь полной луной, вернулся в постель. Прижал Тагира к себе, слушал его сонное дыхание и думал, думал, думал. И не надумал ничего.
Ясно было только одно — в одиночку я с этим не справлюсь.