Пиковая Дама

Самым сложным оказалось завоевать авторитет. Триада относилась к ней с опаской, но сами русские, бугаи, варвары, животные не могли свыкнуться с тем фактом, что ими управляет женщина, более того, девушка. Некоторые уважали ее только из-за фамилии и того наследия, что оставили Владимир и Анатолий. К тому же, у Наташи были другие методы воздействия, непонятные остальным. Она не повышала голос, не краснела от злости, не бросала вещи на пол. В ее спокойствии было что-то аномальное, безумное, вынуждающее трепетать от страха тех, у кого есть хоть капля мозгов. Они ужинали все вместе: дилеры, таксисты, проститутки, все, у кого получалось приехать в ресторан "Царь" к семи часам. Наташа сидела во главе стола, улыбалась и вела себя так, словно они одна большая семья. Все это выглядело как картина из старого мультфильма "сказка о мертвой царевне и семи богатырях". Только богатырей было в разы больше, но царевна и правда казалась мертвой, в своем черном одеянии, траурном платке, расписанный красными цветами. Улыбки ее были неестественные, а на все она смотрела так, будто отчаянно пытается вспомнить, что чем является. - Маска не появилась, - отчитался один из мафии, пока она клала варенье себе в чай. Она недовольно вздернула бровями, засопела. - Возможно, он уже мертв, - произнес кто-то в надежде. - Если и так, то он умер не так, как ему полагалось. Она с жадностью, с аппетитом, взахлеб воображала различные казни для убийцы ее братьев. Делала это перед сном, пока заправляла постель, пока ела. Ей снились сны, как лицо маски стекает с его черепа, а с его покрасневшей, покрытой рубцами кожи, идет пар, даже не пар, черный смрадный дым. Единственное место, где она не позволяла себе думать об этом - была церковь. В Америке можно найти все что-угодно, даже православный храм посреди Адской Кухни. Она ходила туда ежедневно, отстаивала службы и щедро вносила пожертвования. Линдел, бухгалтер Фиска, долго спорил с ней из-за этого, считая, что такие пожертвования - не благотворительность, а глупость. Затем он узнал, что Наташа живет аскетом в крошечной квартирке, где из мебели был лишь стол со стулом и полка в углу комнаты, и денег она на себя не тратила, в отличии от остальных. Она передвигалась пешком, не тратилась на охрану. Когда одного таксиста поймали за передачей наркотиков, и снова пришлось убивать полицейского, она продемонстрировала свое новое изобретение. Линдел выполнил указание, положил сотню долларов в ящик для пожертвования рядом с церковной лавкой. Матушка протянула ему огромную свечку, улыбнулась, сказала ему что-то на русском. Линдел посмотрел на Наташу с недоумением. Девушка достала нож, сделала надрез вдоль свечи и открыла ее как футляр. Внутри был героин. Линдел усмехнулся скорее не смекалке, а кощунству. - Действительно, кто заподозрит церковь? - рассмеялся Линдел. - Мы подкупили бога, - иронично ответила она. - Он на нашей стороне. Мэттью не хотел покидать квартиру. Он сделал исключение только для воскресных служб и встреч со священником. Для встреч весьма бессмысленных. Исповедь была тусклой, напряженной, у него не было сил говорить. Иногда он повторял в растерянности: - Мой отец был боксером. Ни единого нокаута, он всегда вставал. Но сам Мэттью не мог встать. Иногда он вскакивал, услышав крики за окном, но тут же замирал на месте, возвращался на хлопковые простыни, включал наушники и слушал длинные симфонии мертвых немцев. - Господь не говорит, что равнодушие - это смертный грех, - ответил он священнику в оправдание. - Равнодушие - паралич души, ее кома, ее предзнаменования смерти. - Душа бессмертна, - парировал он. - Она не умрет, нет, но быть близким к смерти - это еще хуже. Мэттью согласился, затем произнес самую банальную фразу из всех возможных: - Наверное, мне просто нужно отдохнуть. Священник усмехнулся, Мэттью слышал, как он качнул головой. - Что вы просите в молитвах? - Спасителя, - и сам не сдержал ироничного смешка. Ведь когда-то он считал себя спасителем. - Господь, - шептала Наташа, - пошли мне Дьявола Адской Кухни, дай мне расправиться с ними, позволь мне свершить правосудие твоей рукой, - она перекрестилась, заглянула в глаза иконы, увидев в ней только равнодушие к заботам мирским, и покинула церковь. Наступил сороковой день после смерти Владимира, она сняла платок, расплела тусклые светлые волосы и сразу подметила липкий, жаркий взгляд окружающих мужчин. Был вечер, но фонари еще не включили. Район не самый благополучный. Тишина предзнаменовала скорую бурю. Она думала о том, как будет распиливать на части близких человека в маске. Она даже не удивилась, когда услышала, что ее преследуют. Двое или трое. Они свистнули ей, сказали что-то на испанском, стали переговариваться, пихали друг друга в бок. Наташа едва ускорила шаг. Ей не было страшно, ей было некомфортно. Одним резким движением кто-то толкнул ее в переулок, она столкнулась с мусорным баком, подскользнулась на мусоре и упала на асфальт. Сальные мужчины, загорелые, продолжали что-то говорить, подступая к ней по очереди. Наташа не носила с собой ни сумки, ни кошелька, украшений на ней было - грабить ее не собирались. - Эй! Один свалился на землю, держась за голову. Другой противно рассмеялся, занес руку для удара, но его опередили. Третий решил отступить сам. Зачем Мэттью это сделал? Думал ли он, что господь решил ему помочь, сделал ли он это по привычке, решил ли он напомнить себе, что защищать слабых можно и без маски? Он не знал. Действие опередило мысль, но главное, он почувствовал какое-то воодушевление. - Я даже не закричала, - в растерянности произнесла Наташа, оглядывая своего спасителя. Мэтт протянул ей руку, помог встать, подметил, что кожа у нее была мягкая по природе, но пальцы шершавые. - Как вы поняли? - Я давно живу в этом районе. Здесь все довольно предсказуемо. Более того, - он ткнул тростью в мусорный бак, - был грохот. Наверняка, она улыбнулась. От нее пахло помадой, маслом, чужим перегаром и ладаном. Сладким запахом церкви. Мэтт знал, что она тоненькая, худая, чуть ниже него. На ее плечах накинут платок, а волосы распущены. Он представлял себе ее безликий бесцветный силуэт. Утонченный, молодой, девчачий. Когда-то его интересовали девушки, когда-то он искал встречи с ними, но все заканчивалось одинаково, и так часто, что он свыкнулся с одиночеством. Но больше всего ему нравился ее запах. Аромат ладана, воска, конфитюра, которого она ела на завтрак с ромашковым чаем, и никакого парфюма она не использовала. Ее сердцебиение было чуть ускоренным, и нельзя было понять, от симпатии это или от пережитого. - Я Мэттью. - Наташа, - она слегка сжала его ладонь. У нее были тонкие холодные пальцы. - Спасибо вам. Ее окружение злоупотребляло выпивкой, курением и сексом, и это отпечаталось на запахе ее одежды. В какой-то миг Мэтт почувствовал себя обычным парнем, таким, каким он был в колледже. И это было очень приятно. - Я могу вас угостить... - Только если чаем, никакого кофе и алкоголя. И новомодных соков разбавленных йогуртом. Он улыбнулся. - И будет лучше, если угощу вас я. Хочу вас отблагодарить. Она отблагодарила его на следующее утро, испекла тонкие, с обилием сливочного масла, сладкие блины. Они не прикасались к друг другу. Все что она позволила сделать, это взять его за руку в один из сокровенных моментов их долгого ночного разговора. Собеседники оказались одинаково загнанными, запутанными, искалеченными. - Мой брат работал на русскую мафию, - произнесла она, глядя в окно на огромный телевизионный стенд, где расцветала нарисованная сакура. - Он погиб. Сначала на него упала балка, повредила позвоночник, только потом ему прострелили голову. То ли это была жестокость, то ли милосердие. Я приехала сюда, чтобы его похоронить. Больше она ничего не говорила о событиях в Адской Кухне, а он не хотел спрашивать. Он наконец понял, чего ему не хватало. Точнее, ему не хватало кого-то, кто не варился в этом котле, того, кто не был заинтересован в судьбе этого города. Он нуждался в собеседнике. - Есть в Стравинском что-то медвежье, - произнесла она, когда он включил музыку, чтобы ей угодить, выбрал плейлист русских классиков двадцатого века. - Какая-то угловатость и первородная дикость. Языческая, что ли. Он усмехнулся. - Ты надолго в Америке? - Не знаю, - и тут ее сердце ускорилось. - Наверное, навсегда. Я нуждаюсь в новом старте. Он поморщился. - Я тоже. Но это невозможно. - Обязанность? Или судьба? Он слышал, что она улыбается, склонив голову в бок. - А может и проклятье, - добавил он. - То же самое. При том, что сначала я это проклятье очень хотела, и сама попала в капкан. Ей позвонили, она сказала короткое слово на русском и так же быстро повесила трубку. Он ничего не смог понять. Он-то надеялся, что знание русского ему больше не пригодится. - Семья? Работа? - Что-то среднее, - она огляделась. - И часто ты водишь к себе незнакомых девушек, после того как спасаешь их? - Нет, - ответил он с улыбкой. - В этом доме уже давно никого не было. Давно не было Клэр. И с каждым днем ее запах становился все тоньше. - Я могу, - она потянула руку к его лицу, и он отвлекся от своих мыслей, - снять твои очки? Сначала он глубоко вздохнул, затем кивнул. Для Мэттью снять очки - все равно, что представиться голым. Он стеснялся своих глаз, хотя и не знал, какими они были. Она сняла их медленно и даже в какой-то мере нежно. На носу была тонкая полоса от оправы. Наташе нравился его бессознательный, рассеянный взгляд. Ей нравилось, что он ее не видел, но почему-то понимал. Она не чувствовала от него никакого давления, которое обычно бывает у мужчин, которым она нравилась. - Ты одинокий, - зачем-то просто произнесла она. - Очень одинокий. - Как и ты, - вырвалось случайно. Возможно, это могло звучать как упрек или того хуже, как намек. - Хорошо, что мы встретились. Все подходило к завершению, но ему не хотелось ее упускать. Не хотел, чтобы ослабевал запах ладана и исчезал звук тихого, мирного, а главное - чужого, сердцебиения. Он не был в нее влюблен. Просто его одиночество доходило до отчаяния, и он сам этого не понимал, просто он нашел спасителя на сегодняшнюю ночь в ее лице. Он хотел узнать, какой формы ее подбородок, есть ли у нее щеки или у нее острые скулы, какого размера ее глаза. Мэттью хотел ее себе представить, чтобы лучше запомнить. Потому что он ощущал хрупкость этой встречи. Он вышел из гостиной, чтобы освежить лицо, думая о том, как бы ее можно было задержать хотя бы до утра, вспомнить еще что-нибудь о чем можно было поговорить. Но когда он вернулся, она сонно сопела, свернувшись в клубок на диване. Посчитав, что переносить ее на кровать - это слишком интимно, он достал старый комплект белья из шелка, накрыл ее одеялом и осторожно сунул подушку под голову. Она даже не очнулась. В эту ночь криков за окном не было.