***
Я всегда увлекался путешествиями. Сесть в какую-нибудь развалюху с друзьями и укатить в закат - романтика! Глохнущий где попало двигатель, заставляющий ночевать посреди дороги, нехватка денег, избыток алкоголя и веселья. Иногда ездили даже автостопом - вот это был экстрим: пьяные дальнобойщики, байкеры и извращенцы. Мы тусовались среди опытных автостопщиков, узнавали хитрости и выслушивали советы мастеров. Как проехать без билета в поезде, где найти попутчиков - нас научили всему. Устраивали даже соревнования, кто быстрее доберется до назначенного места. Я часто выигрывал. Это было тогда, когда мы с друзьями еще учились в университете. Тогда в моду и вошли эти «пустые», казавшиеся мне жутко смешными. Я встретил их как-то в поезде. Потрепанные парни и девушки в старье, с безжизненными лицами, говорившие по фразе в день. Мне удалось их разболтать и узнать о движении, так скажем, из первых уст. - Вещи, люди - это все привязывает тебя, тянет к земле, - говорил один, глубокомысленно закуривая. - У нас этого нет. У нас нет абсолютно ничего, кроме пары вещей в рюкзаках. У нас нет друзей, мы не общаемся с семьей, не работаем... Нас никто не знает. Мы - пустые места. Знаешь, что я оставлю после себя, когда умру? Ничего. Никто не вспомнит меня, никто не придет на мои похороны. - Кроме той толпы, которая за тобой таскается, - прыснул я. - Нет друзей, но целых пять человек, с которыми ты живешь. Пустые посмотрели на меня, как на врага. Конечно, я был врагом, я ведь разоблачил их глупую игру. Они прикидывались крутыми и никем не понятыми, отвергнутыми обществом. Сыпали пафосными фразочками и драматично курили, смотря вдаль. На самом деле пустые были просто придурками, желающими выделиться. Я их раскусил, и они оказались смешными и жалкими. Я и сейчас считал их такими. О какой пустоте может идти речь, если ты не один? Если за тобой таскаются еще пять таких же одиночек? Люди меняют жизни других людей. Спасают, убивают, подбадривают и уничтожают. Все связаны между собой, все что-то значат. Но не я, нет. Я вне этой системы, я ничего не меняю и ничего после себя не оставлю, кроме собственного тела и пары вещей. Я - ноль. Пустота.***
Следующий мотель похож на предыдущий, как брат-близнец. Или я уже просто разучился различать вещи - все уже давно стало серым. Один серый номер, другой серый номер... Молча протягиваю женщине на ресепшене паспорт и жду, пока она протянет мне ключ от номера. Я смотрю на стену, стараясь забыть о том, что эта уродливая особа держит в руке всего меня - дата рождения, имя - настоящее! - и даже город, в котором я родился. Она знает все. С таким же успехом я мог бы побегать перед ней голым. А ведь это оскорбление всего женского пола даже не подозревает о том, что для меня значит вся эта процедура. Она небрежно хватает документ - единственное, что дает мне вес и обличает меня во что-то конкретное, имеющее имя и дату производства, - перелистывает его грубо и с постной рожей. Ладони потеют. За спиной раздается шорох. Я оборачиваюсь и вижу девушку - ее глаза как раз на уровне моих, но они скрыты за огромными черными очками. Она кажется смутно знакомой, и на секунду это чувство дежа вю меня занимает, но женщина на ресепшене звенит ключами, и я с облегчением выхватываю их и паспорт. Взбегая на второй этаж к своему номеру, я вспоминаю, где видел ту девушку. Две недели назад она мыла машины со мной. Ей улюлюкали и просили станцевать на крыше те же придурки, которых тогда обслуживал я. Она не обращала на них внимания - редкое терпение. Еще была какая-то девушка, которую я видел неделю назад. Не помнил ее совершенно, но огромные солнцезащитные очки, слишком массивные для ее лица, остались в памяти. Мы встретились ночью, такой темной, что дорогу под ногами нельзя было разглядеть, и солнцезащитные очки, наверное, только мешали. Тогда она так же заселилась со мной. Я смотрел в глазок, прижавшись к двери своей комнаты. Девушка подошла к номеру напротив моего, достала ключи, но остановилась. Она медленно повернулась и посмотрела прямо в глазок моей двери. Когда она сняла очки и подмигнула мне, я отскочил. В грязный глазок сложно было что-то разглядеть, но я точно видел! Она мне подмигнула. Я уехал тем же вечером.***
Они делали мне сюрприз. Собрались в кафе в торговом центре и ждали, когда же я приеду. А я опоздал, потому что приставал к симпатичной блондинке в метро - рассчитывал, что она не откажет имениннику. А торговый центр взорвался, потому что каких-то ублюдков не устраивала власть в нашей стране. Двадцать четыре моих знакомых умерли сразу, трое догнали их на следующий день, четверо остались инвалидами. А я вот живой и неплохо себя чувствую. Хотя первый месяц было хреново – и от того, что все мои близкие погибли, и от жуткого похмелья. Потом меня поймала бабушка, привела в божеский вид, заставила прекратить пить и начать нормально есть. Заставить меня нормально жить она забыла. Лучше не стало, только теперь не тошнило и голова не болела. Самое хреновое то, что я постоянно забывал, что у меня никого больше нет. "Какой смешной анекдот, расскажу его ма..." "Красивая картина, подарю ее на День рождения Саше..." Каждый раз я обрывал себя посреди мысли и осознавал все заново. Городок маленький, мы с друзьями его исходили вдоль и поперек. Не было такого места, где бы мы не повеселились. Я шел по улице и вспоминал. Я заходил в кафе и вспоминал. Я смотрел в окно и... Психолог сказал, что мне лучше уехать на какое-то время. Бабушка была против - боялась, что я не вернусь. Она боялась не зря.***
Когда я захожу в очередной мотель и смотрю на стойку регистрации, мне вдруг хочется убежать отсюда с воплями. Но уже знакомая мне девушка оборачивается, а ее глаза, скрытые за толстыми линзами, в упор смотрят на меня. Я понимаю, что сбежать нельзя, ведь она решит, что я ее боюсь. Я тут же ругаю себя за беспокойство о том, что же она обо мне подумает. Раньше никогда не переживал за других людей и делал только то, что хочется. Хочу уйти - ухожу, не обращая внимания на удивленные взгляды. Я медленно подхожу к стойке и встаю рядом с девушкой. Волосы русые, обычной длинны, только немного вьются, одежда безликая, поношенная... Если бы я был женщиной, я был бы ей. - Снимите очки, - противным голосом требует женщина на ресепшене, разглядывая паспорт. Мне вдруг хочется его вырвать и посмотреть, что же за человек стоит передо мной. - Вы действительно думаете, что я бы стала воровать паспорт только для того, чтобы заселиться в этот вшивый мотель? - ее голос слишком холодный и пропитан ядом, но тембр совершенно обычный. Среднестатистический. Незапоминающийся. «Женщина с ресепшена» поднимает на нее глаза. - Снимай очки или катись отсюда, не задерживай очередь. Девушка презрительно фыркает, но подчиняется. И я понимаю, почему она не снимает эти очки. У нее ярко-голубые глаза. Огромные, кошачьи, с густыми длинными ресницами. Такие глаза бы куклам или персонажам анимэ, а не девушкам, таскающимся по мотелям. Они кажутся совершенно чужими на ее безликом бледном лице, словно девушка украла их. Но если бы это было так, она бы не скрывала свое единственное достоинство за очками. Она не смотрит на меня, только сверлит взглядом противную женщину, заставившую ее раздеться, и спустя несколько секунд одевается вновь. Девушка берет ключи, выхватывает паспорт и уходит, даже не взглянув на меня. Я пораженно смотрю ей вслед, пока за моей спиной не рявкают: - Не задерживайте очередь! Хотя никакой очереди нет. С тех пор я и начал называть ее Голубоглазой.***
Меня лечит не время, а скорость, с которой я несусь. Все так быстро, что невозможно ничего разглядеть, невозможно о чем-то задуматься. Скорость вышибает дух, мысли, чувства... И еще однообразие. Автобус, дорога, мотель, автобус - и так без конца. Я потерялся в этом и все потерял. Груз был слишком тяжелым, и я его скинул. Теперь у меня нет ничего, у меня даже себя нет. Пустые бы обзавидовались, вот только их больше не осталось - вышли из моды, растеклись по городам, осели и завели семьи. Все мои вещи умещаются в спортивный рюкзак. Все мои мысли идут по одному кругу - где бы переночевать, что бы съесть, где бы взять деньги. Я - ничто и никто, у меня ничего и никого нет. Эта пустота высосала притупила мою боль, высосала ее. Никаких желаний, кроме желаний тела и одного основополагающего, главного - желания гнать, мчаться, бежать отсюда, где бы я ни был. Серые декорации проносятся мимо, и это успокаивает. Пустота - мое все, и я весь принадлежу ей. Я хочу исчезнуть полностью.***
Мне плевать, на каком месте ехать. В этот раз сижу у прохода. Рюкзак лежит на коленях, я пытаюсь открыть заевший замок, в сотый раз обещая себе купить новый портфель. У входа какая-то суматоха. Судя по крикам, пытаются впихнуть в автобус колясочника. - Сильный такой, молодой, а сидит, пока старики инвалида затаскивают, - ворчит на меня сидящая неподалеку бабка. Ну да, сильный. Я даже рюкзак открыть не могу. Меня не волнуют ее причитания, но интересно кое-что проверить. Я непонимающе смотрю на нее, хмурюсь, будто бы не понимаю, что она говорит, и изображаю целую пантомиму «я глухонемой». Бабка долго смотрит на то, как я размахиваю руками, а потом плюет и отворачивается, начиная новую тираду. На сей раз о здоровье нации и пропащем поколении. Отлично. С этого момента буду немым. Здорово - надоело говорить. Колясочника затаскивают и кое-как размещают в допотопном автобусе. Пассажиры рассаживаются, приходит и мой сосед. Точнее, соседка. Черт. Голубоглазая протискивается к своему месту, чуть не сев мне на колени. Добравшись до сидения, она отворачивается к окну, даже не посмотрев на меня. На ее коленях лежит рюкзак, а кроссовки, когда-то бывшие белыми, но сейчас посеревшие, были той же фирмы, что и мои. Да это же плагиат! Я возмущенно сверлю взглядом ее затылок. Она следит за мной, точно. Не бывает таких совпадений. Голубоглазая вдруг поворачивается, и я вздрагиваю. Ее очки смотрят прямо мне в глаза. - Да, я за тобой слежу, - говорит она все тем же безразличным голосом. - Зачем? - спрашиваю я, справившись с удивлением. - Чтобы не выбирать маршрут, - пожимает плечами Голубоглазая. - У меня не получается идти, куда глаза глядят, поэтому я просто цепляюсь к таким же и иду за ними. - Таким же? - Как ты, как я. - Ты должна перестать. Найди себе кого-нибудь другого, - я начинал закипать. - Нет. - Да. - Раньше я тебе не мешала. - Сколько ты за мной уже следишь? - я напрягся. - Полгода, - уголок ее губ дернулся. - Ты даже не замечал. И сейчас не будешь, если перестанешь заморачиваться. Полгода? Твою ж мать. То, что я ее не замечал, не странно. Странно, что я заметил сейчас. - Нет, буду, - я чуть повысил голос. - Теперь я знаю, что прямо за мной тащится какая-то девчонка! Уже знакомая мне бабка оборачивается на крик и со злостью на меня смотрит. - Немой! Ага, сто раз! Боже, что за люди пошли... Она причитает дальше, но мне плевать. - Ты должна отстать. - Нет, - она отворачивается. - Не обращай внимания. Я понимаю, что ничего от нее не добьюсь и тоже отворачиваюсь. Мой злой взгляд теперь прожигает спинку сидения. Мы молчим. Автобус трясется в направление какого-то крошечного городка, название которого я впервые услышал сегодня на автовокзале. Бабка ворчит уже на кого-то другого. Я думаю о том, как избавиться от этой девчонки. Вряд ли будет сложно отделаться от нее, собью уж как-нибудь со следа. - А это забавно, - усмехается Голубоглазая. - Ты раньше смеялся над пустыми, а теперь сам пустой. Я смотрю на нее. Она на меня нет. - Мы что, знакомы? - точно нет, я бы запомнил. - Если это можно назвать знакомством. Ты как-то в поезде наткнулся на пустых, а я тогда липла к ним. Смешно было тебя слушать. «Вы все пафосные придурки», - передразнила она. - Ну, каково быть пафосным придурком? Я вскакиваю с места и ухожу в конец автобуса, на единственное пустое место. Да что она себе позволяет? Я не похож на тех пустых. Чувствую себя так, будто надо мной посмеялись. Да так и есть! Пошла она. Нет, я пойду. Куда-нибудь от нее подальше, выйду не на той остановке и поеду... в большой город! Какой-нибудь большой город - то, что мне нужно. Там проще потеряться. Она была среди тех пустых? Не помню. К черту, не хочу думать о ней. Уеду куда подальше, и Голубоглазая меня не найдет. Не хочу никаких блох, цепляющихся за мой хвост.***
Вещи - отражения характера, интересов, пристрастий. Люди носят одежду, которая выражает их внутренний мир: неформалы, музыканты, умники - каждому свое. Люди обустраивают свои дома так, чтобы им было удобно. И чтобы соседи завидовали. Хранят грамоты с школьных соревнований, рисунки детей, сувениры из путешествий... Обрастают вещами, привязывающими к одному месту. Как улитки в своих раковинах. Столько барахла... У меня есть кроссовки, штаны, футболка, кошелек и пара мелких вещей. Ни кредитных карт, ни сувениров, ни странички в соцсети. Нет ничего, связанного со мной, кроме меня самого. Я постоянно переезжал, а это неудобно делать с кучей вещей. Один рюкзак с мелочевкой да одежда на мне, и все. В итоге я так привык не иметь с собой абсолютно ничего, кроме необходимого, что начал... опасаться лишнего. Никаких брелков на рюкзаке, никаких фантиков от конфет или кольца на пальце. После меня ничего не останется.***
То ли я плохо прячусь, то ли она хорошо ищет. Я сменил два больших города. Два! Голова начала болеть из-за вечного гула машин. Ненавижу мегаполисы. А Голубоглазая стабильно приезжала за мной следом. На мне что, жучок? Или она по запаху меня находит? Я протягиваю паспорт милой блондинке на ресепшене. Впервые за год заселяюсь в отель. Здесь все такое чистое, что я боюсь оставить за собой грязные следы. Номера отелей отличаются от жалких закутков мотелей, и это жутко нервирует. Нужно привыкать к новому, а я ненавижу новое. И эти города... Сзади раздаются тихие шаги. Я вздыхаю и медленно поворачиваюсь. - Смирись, - говорит Голубоглазая. - Не боишься, что я убью тебя? - врезать ей хочется страстно, так что я не уверен, что не способен убить эту надоедливую... - Это моя тайная мечта, - она улыбается. Впервые. Выглядит неприятно. - Э-э-э... Вам общий номер? - пищит девушка с ресепшена. - Нет! - рявкаю я. Голубоглазая усмехается.***
Я сидел в придорожном кафе и пил чай, когда Голубоглазая соизволила почтить меня своим обществом. Она села за стул напротив и поставила на стол чашку кофе. - Уйди. - Нет, - спокойно ответила девушка. - Я приучаю тебя к себе. Насмотришься, и я стану такой же частью рутины, как и твой рюкзак. Я специально не смотрел на нее и вскочил через пару минут. - Какой ты нервный... - пробормотала она. Но это было только начало. Голубоглазая находила меня каждый раз, когда я выходил из номера, и мозолила глаза целых две недели. Я запомнил расположение родинок на ее щеке. - Отвали! - взорвался я на вторую неделю. - Хорошо, - улыбнулась она. После этого я не видел ее десять дней, хотя точно знал, что Голубоглазая где-то рядом. И я постоянно выглядывал ее в толпе и думал, думал, думал о ней. Чертова девчонка! А потом она появилась. «Скучал?» - все, что я от нее услышал. И усмешка. Противная, многозначительная. Я на крючке, Голубоглазая мною играется, и, как бы я не дергался, все равно никуда не денусь. Потому что на самом деле мне уже не хотелось никуда деваться. *** Воспоминания похожи на вещи. Привязывают не меньше, по крайней мере. Друзья, приятели, семья... Все они думают о тебе. Знают тебя. Любят. Твои дубли хранятся в их головах, в их памяти. Ты живешь в их разуме. Где хранюсь я? Всеми забытый и лежащий на свалке. Никто не думает обо мне, я никому не нужен. Более того, неприметный парень не задержится в памяти даже случайного прохожего. Это ли не свобода?***
Похоже, у Голубоглазой был большой опыт следования за пустыми. Она была права, я действительно привык к ней. Спустя месяц устал бегать от нее, еще один ушел на то, чтобы перестать беситься из-за ее присутствия. Еще два - и я уже не обращал внимания на тихие шаги за спиной, неизменно звучавшие каждый раз, когда я протягивал паспорт. Не была ли она привязана ко мне? У пустых не может быть привязанностей и друзей. Но я не был ее другом, конечно же. Голубоглазая следовала за мной, не более. Если со мной что-нибудь случится, она просто найдет себе кого-нибудь другого и забудет меня спустя неделю. Ей не впервой, судя по всему. И все же, Голубоглазая меня помнила. Думала ли она обо мне? Вряд ли, разве что как об ориентире. «Как бы не потерять мой ориентир», а не «о, этот парень ничего». В ее голове жил не я, а мой маршрут. Я - навигатор, она - моя тень. И все равно я нервничал. Незаметно для себя самого я стал выбирать маршрут, отправился по второму кругу и заехал в города, где уже был и где меня в прошлый раз встретил самый хороший мотель с самым ненадоедливым персоналом. Я будто бы устраивал ей экскурсию. Это пугало. Я подумывал снова попробовать от нее сбежать. Но каждый раз, когда я вручал незнакомому человеку свою личность, за моей спиной раздавались тихие шаги. Они успокаивали, и это пугало еще больше. Раньше меня успокаивала дорога. Я не смотрел на девушку, стараясь забыть, как она выглядит. И забыл. Но глаза будто отпечатались в моей памяти. Она понимала, что живет в моей голове? Боже, она живет в моей голове. Не ко мне привязались, а я привязался. Ужасно. Паспорт. Шаги. Бегу по лестнице. Номер. Мое пристанище, куда Голубоглазой не было дороги. Она пришла ночью. Без очков. Посмотрела огромными глазами из самого голубого льда, и то, чего у меня давно уже не было, ушло в пятки. Я стоял перед ней, распластанный, как вспоротая лабороторная крыса перед ученым. Нельзя было сдаваться так быстро. Это не произошло бы, если бы я сбежал от нее. Я хочу, чтобы она ушла. - Ты парень, я девушка. У нас есть потребности. Почему бы не помочь друг другу, - сухо проговорила Голубоглазая. Я молчал. - Хорошо, - кивнула она и поцеловала меня. Это ни черта не хорошо. Это катастрофа, чертов кошмар. Она положила руки мне на плечи и втолкнула меня внутрь. Дверь закрылась. Наши бабушки называли это «заниматься любовью». Какая, к черту, любовь? Я почти ненавидел ее. Я хотел, чтобы ей было больно - и ей было больно, судя по синякам, которыми пестрели ее запястья на следующий день. Думал, что полегчает, если я причиню ей боль. Нет. Теперь Голубоглазая знала, что она для меня не просто тень или «способ удовлетворить потребности», что у меня есть к ней чувства. Я надеялся, что она считает это только неприязнью. Голубоглазая поселилась в моей жизни, и больше не цепляется за мой хвост блохой, а идет рядом. Я думаю о ней. Чувствую себя так, будто бы меня вытаскивают из убежища, где я был счастлив и свободен, будто бы заставляют... Что? Спать с ней? Я сам хочу. И это самое ужасное. Голубоглазая стала моей привязанностью. Что теперь с этим делать?***
Сначала была просто жажда движения, желание оказаться как можно дальше от города, где все напоминало мне о мертвых близких. А потом я просто... замер, окоченел, застыл в этом переходном состоянии, когда уже не больно, но еще не чувствуешь себя нормально. Безразличие, пустота, и все. Обычно она заполняется новыми людьми и увлечениями, но я вечно менял места и ни к чему не успевал привязаться. Да и не хотел. Страх того, что тот кошмар когда-нибудь повторится, не отпускал меня. Я боялся смерти, но пустота - ее альтернатива. Я умер для всех и для себя самого. Только мое тело до сих пор по странному стечению обстоятельств шатается по земле, а сам я погиб вместе со всеми.***
Голубоглазая всегда приходила сама и уходила, как только мы заканчивали. Я и не хотел, чтобы она оставалась, так что был рад тому, что она не любит все эти обнимашки. Но невозможно привыкнуть к тому, что спишь с кем-то. Однообразие успокаивает, а Голубоглазая его нарушала. Было бы проще, если бы я не хотел этого. Не хотел ее. Я ел в забегаловке в мотеле. На удивление, кормили здесь неплохо, даже самые дешевые блюда, которые я брал, оказались съедобны. Голубоглазая покупала дорогие салаты. Интересно, откуда она брала деньги. Возможно, спала она не только со мной. Хотя, я бы заметил, если бы она занималась проституцией. Я доедаю свою кашу, когда на улице раздаются крики. Отчего-то в этот раз проигнорировать внешний мир не удается. Возможно, потому что я знаю, что там увижу. Сердцебиение ускоряется, голову будто сжимают в тисках. Но я спокойно доедаю. Смысл торопиться? Оставляю тарелку на столе и выхожу. Красная машина, красная лужа крови, растекающаяся под колесами и телом. Ничего не вздрагивает от этой картины, хуже не становится. Иду медленно. Вокруг Голубоглазой куча людей. Водитель пьяно орет, доказывая, что девушка сама бросилась под колеса и сама виновата, а он трезв, как стеклышко. Жена орет на него. Хозяйка мотеля ей помогает. Какая суматоха. Суета вокруг смерти - чего-то вечного и спокойного, мне кажется глупой. Кто-то вызывает копов. Ее глаза больше не голубые, они залиты кровью. Голубоглазая перестала быть голубоглазой, когда умерла. Это даже забавно. Череп проломлен, тело неестественно вывернуто - вот тут уже не хочется смеяться. Расталкиваю столпившихся людей и подхожу к ней, наступив в лужу крови. Сзади кто-то протестует и пытается меня оттолкнуть, но я только отмахиваюсь. Нагибаюсь к ней, открываю немного промокший портфель и достаю паспорт. Разворачиваюсь и ухожу. Меня останавливают, так что приходится бежать. В руках ее паспорт - вся личность Голубоглазой, единственное, кроме трупа, свидетельство того, что она когда-то жила. Не знаю, радоваться или расстраиваться. Трахать больше некого, и тени за мной теперь не будет. Но зато я свободен. Снова один, снова всем плевать на меня. Да и ей было плевать... Я останавливаюсь, ведь погоня давно отстала. Теперь можно улыбнуться. Голубоглазая умерла, а я рад. Ее больше нет! Снова здравствуй, моя спокойная жизнь. Я не мог порвать с ней, не мог избавиться и заставить себя оторваться от нее, но все произошло и без меня. Всегда знал, что привязанности губительны. Ох, хреново бы мне было, если бы Голубоглазая хоть что-то для меня значила! Улыбнуться почему-то не получается. Глаза щиплет. Неприятно. Сжимаю в руках паспорт - единственное, что у меня осталось от нее. Голубоглазую звали Миа.