Серебряный король

Go be a king, or something.

Power tends to corrupt, and absolute power corrupts absolutely.

Ich reib' den Staub aus Meinen Augen, blicke auf: Für dieses Ziel nahm ich Den allerlängsten Weg in Kauf Um mich herum verbrennt die Welt, Das Stück Papier Halte ich noch fest umklammert, Allein deshalb bin ich hier Я протираю от пыли Глаза, поднимаю взгляд: Ради этой цели я выбрал Самый длинный путь Мир сгорает вокруг меня Клочок бумаги Я всё ещё крепко сжимаю в руке Лишь поэтому я здесь

Он спал, и сны кружили вокруг его увенчанной серебряной короной кудрей головы, как летучие мыши кружат над заброшенным замком. Он вздрагивал от прикосновений их кожистых крыльев, лёгких, как дыхание, но таких же цепких, как паучья слюна. От снов не могла защитить ни молчаливая, неподвижная стража у его дверей, сквозь пустые глазницы которой наружу смотрят мёртвые глаза, никто из поклявшихся служить ему верой и правдой — поклявшихся под взглядами этих мёртвых глаз, перед лицом красной вспышки смерти, никто, даже она. Его сны были предназначены для него одного — сон невозможно разделить с кем-то, сделать так, чтобы он прожил его вместе с тобой, прочувствовал вместе с тобой — они были пулями, на которых было выгравировано его имя, тысячей стрел, нацеленных в беззащитное перед стальным наконечником тело; ночь была его одиночной камерой, не камерой пыток, нет, пытки подразумевают участие ещё кого-то — просто камерой, на голых стенах которой были развешаны зеркала. Его собственное лицо смотрело на него из всех углов, и это была худшая пытка из всех возможных. Этой ночью он снова был на том кладбище — нет, не он. Доктор. Он стоял на траве, такой зелёной, что она казалась искусственной, мясистой, сочной, выращенной на перегное из гниющей в гробах человеческой плоти. Доктор не мог отделаться от мысли, что, если он разотрёт травинку между пальцами, её сок будет красным — красным, как кровь, что уже пролилась, как кровь, которой ещё предстоит пролиться, тёмно-алым, как губы той, что стояла перед ним, насмешливо склонив голову набок. Холод поднимался из земли невидимым туманом, напитывая одежду, проникая в тело, так глубоко, что доходил до слабо бьющихся, как две замерзающие птицы, сердец. Клара всхлипывала, прижимаясь к груди того, что при жизни было Дэнни, а теперь представляло собой наспех сложенные вместе руины, противоестественный сплав стали и плоти. Этот звук был похож на падающие на крепко заколоченную крышку комья земли. Голос Мисси звучал, как похоронные колокола, как заупокойная речь, а недвижимые фигуры плакальщиков стояли прямо, не роняя ни слезинки, не произнося ни слова, ни напутствия. Он видел это так же ясно, как тогда видел всё это Доктор. Запахи жирной земли и холодного камня вызывали желание закрыть ноздри ладонью, а воздух был тихим и тяжёлым, как перед набирающей силу грозой. Во сне Мисси так же вставала перед Доктором на одно колено — слишком церемонный и помпезный жест — так же протягивала ему тонкий, невзрачный стальной браслет, так же заботливо обвивала им запястье, так же насмешливо говорила ему «Господин Президент». Полоска металла напоминала дешёвое украшение, а её прикосновение — змеиную кожу. Обманчиво простая оболочка скрывала под собой смерть, разрушения и власть — такую, о которой мечтали все земные короли, кружащую голову, как креплёное вино, такую же сладкую и такую же опустошающую, истощающую, оставляющую на лице глубокие складки морщин. Мисси смотрела на него — проклятье — так же смотрела на Доктора, своими глазами цвета старого серебра, глазами потерявшего разум мужчины, глазами маленького перепуганного мальчика. Её лицо расплывалось перед взглядом Доктора, вбирая в себя черты всех, кого он любил, ненавидел, боялся, прижимал к себе, стремился уничтожить, чьи руки держал в своих, а затем перетягивал их кожаными ремнями так туго, что на них оставались фиолетовые синяки. Все они стояли перед ним в женском теле, но глаза были прежними, большими, влажными, умоляющими, заставляющими вспомнить всё. Вспомнить первый крик и последний вздох, каждый проведённый вместе день, ночи, во время которых они говорили, смеялись, запугивали друг друга, ночь, когда они стыдливо, неловко двигая вспотевшими от волнения руками изучали тела друг друга. Помнила ли она то, прежнее тело, угловатое, как у любого подростка, со слишком сильно выпирающими под кожей рёбрами и первым пушком на лобке, который он несмело ерошил пальцами? Помнила ли его собственное, предавшее его, испытавшее оргазм от одного прикосновения её — но тогда его — руки, выплеснувшее бледное белое семя на впалый живот? Тогда он покраснел так сильно, что удивлялся, как его лицо не светится в темноте. Доктор ощутил, как краска и сейчас заливает щёки. Мисси смотрела на него смело, приподняв подбородок, и её глаза говорили — я помню всё это. На мгновение Доктор ощутил себя так, словно вернулось то прошлое — беззаботное, залитое светом, до того, как пришёл другой свет, распадающийся на смертоносные лучи, наполненное смехом, до того, как наполнилось чётким боем барабанов — и, поддавшись порыву, подарил Мисси второй поцелуй, словно желая выразить без слов то, что он тоже помнит всё это. Её помада оставила на его губах карамельный привкус. Она не закрывала глаз во время поцелуя, будто пыталась запомнить его лицо, каждое движение ресниц, каждый волосок на его висках. Доктор посмотрел в её глаза, не опуская рук, обхватывающих её лицо, вдыхая знакомый, но неуловимо изменившийся запах. Он тревожно заворочался в постели, стиснул в руках одеяло, как будто пытался скинуть кошмар, сидящий на его груди. Его глаза под закрытыми веками двигались, рот кривился. Но сон нельзя прервать одним лишь желанием, каким бы страстным оно ни было. Доктор видел это прошлое, но видел и другое — всю ложь, всю жестокость, всю ненависть, которую питала к нему та, чьё лицо он осторожно держал в ладонях, как драгоценный цветок лотоса, и всю ненависть, которую сам питал к ней. Доктор видел другие лица — всех тех, кого она уничтожила, и чья кровь окрасила в красный её хищные губы и въелась в руки, впитавшись в короткие ногти так, что её невозможно было оттереть. Сотни глаз смотрели на него, молча, осуждающе, бесплотные голоса шептали что-то на границе сознания, сжимали его руки прозрачными пальцами. Доктор не мог не ответить на их безмолвную просьбу. Он усилием воли отпустил её, стараясь не замечать разочарования в её глазах, отверг дар, и призрачные губы прошептали ему слова благодарности. Если бы только благодарность могла справиться с одиночеством. Доктор ожидал встретить Мисси вновь на Галлифрее, но перед ним был только космос, пустота и вакуум. Галлифрей снова исчез, хотя казался крепким, как крепостные стены, выстроенные на обещании, которое должно было быть правдой, но обернулось очередной ложью, неуловимой, как блик на воде. Клара покинула его. Мисси покинула его. Чувство одиночества было таким горьким и несправедливым, что хотелось смыть его болью, в сбитых костяшках, в изодранных ладонях, в обжигающих кожу яростных белых искрах. Но боль не помогла справиться с ним, только сделала его ещё более острым, несмотря на навалившуюся усталость. Доктор опустился на колени и спрятал лицо за скрещенными руками, спрятал рвущийся наружу крик за тяжёлым свистящим дыханием. Сон стал прерывистым, замигал, как неисправная киноплёнка. Он видел снег, видел мерцающую на костистых панцирях слизь, слышал крик, крик Клары — но она же оставила его, как они могли снова встретиться? Но теперь он видел и её — улыбающуюся, умиротворённую, увенчанную короной из золотой фольги, и ощущал на щеке прикосновение её тёплых мягких губ. Он и Доктор стали единым целым, и это давало странное, но приятное ощущение полноты. Он видел глазами Доктора, думал, как Доктор, и это было прекрасно, как откровение, как возвращение домой после изматывающего путешествия, это было правильно. Он испытал давно забытое ощущение полного счастья. Но счастье в снах не может длиться долго.

Ich weiß noch immer nicht, Was tief in mir geschah, Als ich wegen dir mein ganzes Leben Vor mir ausgebreitet sah Die Zukunft lag bereits In den Momenten vor mir brach, Bevor ich zum ersten Male Zu dir sprach Was hast du mir angetan? Я всё ещё не знаю, Что произошло глубоко внутри меня, Когда из-за тебя вся моя жизнь Проплыла перед моими глазами Будущее уже ожидало Меня в те моменты До того, как я впервые заговорил с тобой Что ты сделала со мной?

Он проснулся, содрогнувшись, не понимая, что его разбудило. Комната была всё ещё раскрашена в ночные цвета — чёрный, фиолетовый, холодный синий, отблески светящихся вывесок, похожие на ложные сигналы маяков в густом тумане. Его руки стиснули одеяло до боли, призрачной боли в так и не сбитых костяшках, так и не содранной коже, ледяной пот пропитал неснятую одежду, локон волос льнул к липкому лбу. Ему хотелось думать, что он проснулся сам, смог собраться с силами и выдернуть себя из ежедневного ночного кошмара, что был властен и над этим, но его лица коснулось чужое дыхание, неуловимо пахнущее карамелью, и голос из темноты прошептал: - Вам приснился плохой сон, Ваше Величество? Он на секунду прикрыл глаза, но заставил себя открыть их вновь. Тьма над ним казалась гуще, плотнее, складывалась в очертания лица, тонкой шеи, тела, прижимающегося к его собственному. Если бы он хорошо пригляделся, то различил бы во мраке глаза, мерцающие, как обнажённая сталь. Мисси подтянулась выше, наклонилась к нему, почти касаясь его губ своими, и прошептала уже более мягко и интимно: - Что ты видел на этот раз, Доктор? Его рука дёрнулась, невольно потянулась к лицу, чтобы по привычке закрыть его, сморщившееся в неодобрительной гримасе. Она продолжала называть его этим именем, которое теперь воспринималось, как маска, овечья шкура на хищнике, который пробрался в доверчивую, тёплую, пахнущую шерстью отару. Он позволял называть его так, потому что не знал, какое имя должен носить теперь. Они все, все называли его так, словно могли видеть за его непроницаемым лицом, насколько оно ему отвратительно, насколько омерзительно и лживо, и хотели вернуть ему всё то, на что он обрёк их, пряча за неуверенно поджатыми губами и полными страха глазами злорадное торжество. Он мог запретить им делать это, мог казнить любого, кто осмелится назвать его так, даже ту, что сейчас стискивает его бёдра своими коленями, но из упрямства не делал ничего. Ему дано ощущать так мало — почему бы не жить, внутренне передёргиваясь при каждом упоминании этого имени, лелеять каждое его созвучие, как продетую сквозь кожу булавку? Почему бы не видеть каждую ночь эти сны? Доктор всё-таки провёл по лицу ладонью, заставив Мисси отстраниться и сесть прямее. Её поджарое тело не весило практически ничего, распущенные волосы касались его груди тугими кольцами. Он потянулся было, чтобы столкнуть её, но она, как всегда, опередила его, наклонившись и жадно приникнув к его губам. Доктору хотелось отшвырнуть её в сторону, накричать, приказать выметаться, но привычное оцепенение налило суставы свинцом, заставило поддаться и открыть губы навстречу ей и не делать ничего из задуманного. Если он оттолкнёт Мисси сейчас, то она придёт позже, ещё раз, снова, не забывая напоминать, благодаря кому он получил всё, что имеет сейчас, улещивая, угрожая, глядя на него своими невозможными глазами, и всё равно получит своё. Зачем сопротивляться, если это ни на что не повлияет? Мисси вздохнула от удовольствия, когда их языки соприкоснулись, и теснее сжала его коленями. Её ночная рубашка была неприятно скользкой и холодной, словно сшитой из содранной кожи. Оторвавшись от губ Доктора, она покрыла призрачными поцелуями его щёки, лоб, нос, игриво прикусив его кончик. Её грудь колыхалась в такт её движениям, лямка рубашки съехала на плечо, позволяя различить очертания острых вздёрнутых сосков. Она наклонилась, жарко дыша в его ухо: - Не бойся, я прогоню все кошмары прочь. Она поёрзала, устраиваясь поудобнее на его животе. Между её ног Доктор ощущал первую влагу, но сам не чувствовал ничего. Мисси стянула рубашку через голову и небрежно отшвырнула её в сторону. Он прикрыл глаза, не желая видеть перед собой женское тело, и попробовал ухватиться за её последнюю фразу: - Ты говорила точно так же, когда мы были детьми. - Ты помнишь! - Мисси рассмеялась, наконец-то слезая с него, чтобы избавиться от остатков одежды. Не открывая глаз, Доктор нащупал в темноте её руку, узкую ладонь с обманчиво хрупкими и тонкими пальцами, которая вполне могла сойти за руку подростка. Ногти на ней, как всегда, были накрашены глянцевито-багровым лаком, но мрак позволял не видеть этого. Его прикосновение она приняла за приглашение и снова склонилась над ним, глубоко втягивая воздух через нос, касаясь твёрдыми сосками его груди. Доктор недовольно нахмурился. Женская грудь разрушала всю иллюзию, не давала необходимого возбуждения. Он крепче стиснул её ладонь, вынуждая вернуться к прежней теме. - Я помню, как мы были одни во время солнечной бури. Ты боялась больше меня, но делала вид, что она тебя нисколько не пугает. Мы сидели на кровати, прижавшись друг к другу так, что слышали стук сердец друг друга, обнявшись и пряча лица... - когда-то ему не нужно было думать о прошлом. Когда-то его пьянила мысль, что теперь он сможет наконец взять своего Мастера по-настоящему, заставить его извиваться под ним и просить большего, войти в его тело всеми доступными способами, ощутить его наконец своим. Иногда Мисси позволяла ему это, изображая покорность и послушание, становясь перед ним на колени, на четвереньки, принимая его сзади, позволяя держать свою голову, пока его член скользил в её глотку всё глубже, а фрикции становились всё яростнее. Но чаще она предпочитала руководить, мягко, но настойчиво убирая его руки и заводя их за его спину, садилась сверху и доводила его до просьб и ругательств круговыми движениями бёдер, милостиво разрешая ему кончить, когда она сама того хотела. Но сейчас Доктор был намерен не допустить этого. - Конечно, я не могла этого забыть, - Мисси снова потянулась к нему, но Доктор сжал её запястье до хруста тонких костей, заставив её охнуть от неожиданности. - Из-за бури было жарко, но мы этого не замечали, потому что нам всегда было жарко, когда мы оставались одни в спальне. Я заметил, как изменилось твоё дыхание, как над твоей губой выступил пот, и поразился тому, что ты смогла возбудиться даже во время стихийного бедствия, - воспоминания рдели перед глазами, как та самая солнечная буря, заставляя наконец член наливаться кровью. - Я не могла оставаться равнодушной рядом с тобой, - голос Мисси звучал тише, чем обычно. Она не пыталась высвободить руку, видимо, захваченная теми же воспоминаниями. - Потом ты прижалась теснее, и я ощутил, что у тебя стоит. Я и сам начал понемногу ощущать возбуждение, тем более, что во время бури никто не смог бы зайти к нам и увидеть. - Ты никогда не любил, чтобы тебе мешали, - Мисси легла на подушку рядом с ним. Он не увидел, скорее, почувствовал, как её рука скользнула между её бёдер. Мисси вздохнула от удовольствия. Доктор откинул одеяло в сторону и положил её руку на свой член, чётко вырисовывавшийся под тканью брюк. От выделявшегося предъэякулята на ней успело расплыться влажное пятно. Мисси приспустила его брюки и сжала в кулаке его член у основания, перебирая пальцами, словно играла на флейте. От этого перехватывало дыхание, но Доктор упрямо продолжал говорить. - Ты тоже это почувствовала, погладила мой пах и шепнула: «Хочешь, я сделаю это ртом?». Я смутился, но не знал, как отказать, чтобы не обидеть тебя, поэтому кивнул, забыв, что ты не видишь меня. И ты... - Было так странно ощущать на языке вкус твоей кожи там. Она была очень тонкой, а то, что она обтягивала — одновременно и твёрдым, и мягким, - Мисси двигала обеими руками всё быстрее, водя по его члену пальцами и массируя свой клитор в одном темпе, смачивая их его и своей смазкой. - Странно, но приятно. А то, как твой член твердел на моём языке, почему-то напоминало мне о тающем во рту мороженом. Мисси коротко хихикнула, но смех превратился в протяжный стон. Её пальцы задержались на головке Доктора, сдвигая в сторону крайнюю плоть и массируя уздечку. Доктор знал, кому принадлежат эти пальцы, но иллюзия уже захватила его, и он представлял рядом с собой худощавого темноволосого подростка с выпирающими под кожей бедренными костями, с прикрытыми от удовольствия голубыми глазами. Движения фантома становились более отрывистыми, и Доктор — сам такой же подросток, невольно двигающий бёдрами в такт ласкающей его руке — глубоко втянул в себя сухой вентилируемый воздух, прежде чем наконец кончить. Липкая сперма выплеснулась на живот, скатываясь с него тонкими белыми струйками. Мисси догнала его, сгибая ноги в коленях, и невольно царапая ногтями его лобок, издала глухой грудной стон и расслабленно раскинулась на постели. Её голос был слишком высоким для мужчины, даже молодого. Доктор разочарованно отодвинулся в сторону, злясь, что морок исчез. Отдышавшись, Мисси подползла ближе к нему, положила голову ему на грудь и потёрлась об неё щекой, как большая балованная собака, требующая, чтобы её всё время гладили: - Нам надо чаще вспоминать прошлое. Иногда я забываю, насколько долго длится наша история. Доктор промычал что-то себе под нос, не желая отвечать. - Тебе больше не страшно? Королю не пристало бояться чего-то в своём королевстве, - он снова автоматически кивнул, не имея сил спорить и не спохватываясь, что Мисси, как и в тот раз, не может видеть его жест. Доктор чувствовал себя опустошённым и очень уставшим, словно только что пробежал, не останавливаясь, несколько километров. Глаза слипались, а голова тяжелела, заполняясь сонным туманом, застилавшим сознание. В эту ночь ему больше не снились сны.

Gehe hinein in das Schneckenhaus, In diesen Mauern haust der Tod, Er wartet schon so lang' auf dich, Auf dein Kommen Die Spirale, die sich abwärts dreht, Hat dich ergriffen und ihr Sog Zieht dich hinunter in den Wahnsinn Заходи в домик улитки, В этих стенах обитает смерть, Она уже так долго ждёт тебя Ждёт твоего прихода Спираль, что вращается вниз Захватила тебя и её воронка Затягивает тебя в безумие

Доктор сидел во главе стола в комнате, которую Мисси отвела для совещаний. Он бросал аккуратные блестящие сахарные кубики в крошечную чашку кофе один за другим, помешивая, помешивая, помешивая... Он не поднимал головы, завороженно смотря на образовывавшуюся воронку, пропуская мимо ушей всё, что говорили его так называемые советники и что-то неразборчиво бормоча, когда очередной робкий голос обращался к нему «Господин Президент?..». Он, не глядя, знал, что Мисси, сидевшая справа от него, недовольно кривит губы, слыша эти два слова, но не возражает. Это было чуть ли не единственным, на что она согласилась в угоду ему, но один на один всё равно обращалась к нему «Ваше Величество», произнося титул вполне серьёзно. Доктор не слышал в этом обращении издёвки, как бы ни старался понять. Но с Мисси нельзя было ни в чём быть уверенным. Может, ей нравилось видеть его гримасу недовольства, слышать отрывистое, абсолютно бесполезное «заткнись». Слева от него сидел Себастьян, небрежно приспустив надетые для пущей важности очки в тонкой металлической оправе и не сводя глаз с планшета. Время от времени он глубокомысленно кивал и сухо комментировал сказанное, демонстрируя цифры на висевшем на спиной Доктора большом экране. До Доктора доходили только крохи информации, что-то об очередном замеченном на орбите планеты корабле далеков, скорее всего, разведчике. Позванивание ложки о фарфоровые стенки чашки вводило в транс, как звяканье колокольчиков на ритуальном бубне. Стража, состоящая исключительно из киберлюдей, стояла в каждом углу комнаты, похожая на самые уродливые скульптуры, родившиеся в воображении безумного художника. Десяток патрулей циркулировал по зданию, ранее принадлежавшему правительству Британии, выдавая своё приближение тяжёлыми металлическими шагами, от которых трескались мраморные плиты на полу. В глубине души Доктор ненавидел свою армию, состоявшую из ходячих трупов, не мог не думать о гниющей внутри железных каркасов плоти, об обнажившихся костях, обглоданных червями дочиста. Но молчал. Он о многом молчал. Доктор облегчённо расправил плечи и отставил в сторону чашку с нетронутым кофе, равнодушно скользнув взглядом по пустой сахарнице, когда Мисси наконец объявила об окончании совещания. Он чувствовал себя словно с похмелья — голова раскалывалась, а по языку расползался мерзкий кисловатый привкус желудочного сока. Не говоря ни слова и ни на кого не глядя, он вернулся в свою спальню и, не раздеваясь, лёг на кровать. Подушка не смягчала тупой, монотонно бьющейся в затылке боли. Доктор рассчитывал побыть один, но дверь спальни предательски скрипнула, впуская встревоженную Мисси в одном из её старомодных нарядов с удлинённым жакетом и украшенной оборками юбкой, с чопорно заколотыми в высокий пучок волосами. Выбившиеся из причёски пряди она небрежно убрала за уши. Доктор с силой провёл по лицу ладонями, словно надеясь стереть с себя боль. Мисси склонилась над ним, оперевшись на кровать одним коленом: - В чём дело? Ты плохо себя чувствуешь? Доктор смотрел вверх, никак не реагируя на её появление. Может, если её игнорировать, она уйдёт. Или, может, для этого надо повысить голос, может, даже ударить, или отдать приказ застывшим у дверей мертвецам, чтобы они уволокли её прочь. Браслет сидел свободно на худом запястье Доктора, скатываясь почти до самого локтя, когда он поднимал руку. Но для всего этого надо посмотреть на Мисси, сказать что-то, предпринять какие-то действия, а у него не было на это сил. Она быстро поцеловала его в губы, оставив на них красный след, и многозначительно расстегнула одну пуговицу на блузке: - Хочешь, я помогу тебе почувствовать себя лучше? Доктор дёрнул головой, что можно было расценить и как кивок, и как отрицательное покачивание. Мисси увидела в этом движении последнее и выпрямилась, поправляя одежду, сухо обронив: - Мне послать за Кларой? Доктор сложил руки на груди, переплетя пальцы, и неопределённо хмыкнул. Он не хотел видеть Клару, не хотел видеть никого. Над ним под пологом кровати висело зеркало, и он старался не фокусировать на нём взгляд, чтобы не видеть и себя. Лучше всего было бы снова уснуть и увидеть во сне настоящего Доктора, снова ощутить с ним единение, но это было невозможно. Когда-то при одной мысли о Кларе в груди разливалась тупая боль, которую он пытался заглушить в объятиях Мисси, но скоро она прошла, оставив после себя равнодушную пустоту. Видимо, Мисси ощутила это и однажды привела сопротивляющуюся — тогда у неё ещё были силы сопротивляться — Клару к нему, безжалостно стягивая с неё одежду, ломая молнию на юбке и дёргая за кардиган так сильно, что пуговицы падали на пол со слишком громким стуком, слышимом, казалось, во всём мире. Клара попыталась ударить Мисси по лицу, но та прошипела, что распылит её на молекулы, если она только попробует. Клара оглянулась на Доктора, глядя на него слишком большими и слишком блестящими глазами, и в этом взгляде читались просьба о помощи и недоумение — почему она должна просить его о помощи сейчас, почему он не прекратит это, почему просто смотрит? Она прижимала наполовину разорванную одежду к себе, пытаясь спрятать обнажённую грудь, и смотрела так, что, останься он тем, настоящим Доктором, он бы... Что бы он сделал? Ему было трудно представить это сейчас. Вместо ответа он молча стянул рубашку через голову и взялся за ремень на брюках. Клара моргнула, и две крупные слезы потекли по её щекам. После этого она беспрекословно позволила сделать с собой всё, что они сделали, стонала, когда Мисси вылизывала её между ног, вскрикнула, когда Доктор впервые вошёл в неё, даже испытала оргазм. Те слёзы смешались на её лице с потом, так что от них не осталось ни следа. Глаза Клары в это время смотрели в никуда, словно она сама была далеко и ей не было дела, что происходит с её телом. После всего она улыбнулась, как-то странно, одними губами, и поблагодарила их. Доктор подумал, что это должно было бы ощущаться, как удар в солнечное сплетение, но не почувствовал ничего. Мисси продолжала приводить к нему Клару, изредка, когда ей хотелось, но сам Доктор никогда не изъявлял желания видеть её — ни в своей постели, ни где бы то ни было ещё рядом с собой. Она тревожила слишком много воспоминаний, которые, вместо того, чтобы причинять боль, наполняли тело сосущей пустотой, похожей на впивающихся в него со всех сторон жадных пиявок. Во сне он видел переплетённые на панели ТАРДИС руки: одну крохотную, с красиво подпиленными ногтями, покрытыми бесцветным лаком, и на ней — сухую, с длинными пальцами, на одном из которых поблёскивало золотое кольцо с зелёным камнем. После этих снов Доктор, казалось, не просыпался вовсе, пребывая в тупом оцепенении, с блуждающим, не останавливающемся ни на чём конкретном взглядом, и даже Мисси со всей её настойчивостью не удавалось достучаться до него. Его хмыканье она на этот раз восприняла как согласие и удалилась, чтобы приказать — скорее всего Себастьяну — отвести Клару к нему. Она жила на одном из нижних уровней здания, в прекрасно обставленной, но не похожей от этого менее на тюремную камеру комнате. Доктор не интересовался, как она проводит свои дни там, сознательно не воспринимая любую информацию о Кларе, но всё же в его памяти остались сведения о том, что за её дверью на посту неизменно стоит то, что осталось от Дэнни — одновременно и смотритель, и второй заключённый, залог того, что она будет послушной. Мисси с усмешкой рассказывала, что иногда они стоят и смотрят друг на друга через небольшое окошко в двери, и Клара протягивает руку, чтобы погладить человеческую часть его лица. Обычно она не успевает прикоснуться к нему, потому что Дэнни мягко отстраняется и поворачивается к ней спиной, возобновляя свой непрерывный дозор. Доктор не мог не задумываться, почему он не даёт Кларе притронуться к нему. Не хочет, чтобы она касалась его мёртвой резиновой плоти? Или брезгует ей после того, как узнал, что она делала с ним? Второй вариант был тяжёлым и несправедливым, но наиболее вероятным. Иногда Доктору хотелось спуститься вниз и сказать ему, что Клара не хотела ничего этого, что не стала бы делать это по своей воле, но через несколько секунд терял интерес к этой идее. Его вмешательство не изменило бы ничего, возможно, сделало бы всё только хуже. Да и Мисси не оставила бы этого просто так, и жизнь Клары — если это можно было назвать жизнью — стала бы совсем невыносимой, и выход из неё был бы только один. Какая-то часть, оставшаяся от прежнего Доктора, всё-таки не хотела смерти Клары. Или, вполне вероятно, он сегодняшний не хотел терять источник какого-никакого развлечения. В Кларе не было и десятой доли страсти и энтузиазма Мисси, но она, в отличии от последней, была неизменно покорна и делала то, что ей говорят. Иногда, механически двигаясь внутри неё, Доктор задавался вопросом, не сделала ли Мисси киберчеловека и из неё. Клара, которую он видел в снах, была совершенно другой, упрямой и своенравной, жаждущей контролировать всё и всех, требовательной и очень, очень гордой. Женщина, которая приходила к нему теперь, не возражала, не спорила, не давала понять, что ей что-то не нравится. Ей можно было кончить на лицо, оставляя белые тягучие капли на бровях и ресницах, можно было спустить прямо в горло, и она судорожно глотала, стараясь не упустить ни капли, можно было заполнить собой любое отверстие её тела и она терпела, не выдавая себя ни одним признаком боли. Казалось, что Клара даже получает некое удовольствие от своей роли беспомощной куклы, словно это была просто игра, после которой они оба вернутся к своему обычному состоянию. Может, таким образом она защищалась, не желая осознавать, как изменилась её жизнь. Когда Доктор замечал это, он либо злился, испытывая желание встряхнуть её, дать пощёчину, напомнить ей, кто она на самом деле, но делал ничего из этого, после чего начинал злиться на самого себя и оттого старался унизить Клару как можно сильнее, входил в неё ещё грубее, наматывая на руку её длинные волосы и оттягивая голову назад, шипя в её адрес самые грязные из известных ему ругательств, к вящему удовольствию Мисси, восторженно наблюдавшей за спектаклем и иногда присоединявшейся к нему. Её прикосновения оставляли на теле Клары синяки, следы зубов, царапины на внутренней стороне бёдер и больших губах. Либо он, напротив, становился излишне заботливым и мягко расспрашивал Клару о том, чего она хочет, удостаиваясь в лучшем случае равнодушного «Того же, чего и ты», оставлял на её груди неуклюжие поцелуи, языком и губами ласкал её клитор, подражая тому, что делала Мисси, пока он не твердел, как маленький член, и стенки её влагалища не начинали судорожно сокращаться, сигнализируя об оргазме. И ту, и другую его реакцию Клара воспринимала абсолютно одинаково, не показывая никаких эмоций. Из любопытства Доктор пробовал чередовать их, когда мог контролировать себя, проверял, насколько далеко можно с ней зайти, но скоро ему наскучило и это. Он вяло размышлял, что ещё такого осталось на Земле, что вызвало бы у него хоть малейший интерес. Дверь снова приоткрылась, и в спальню вошла Мисси, а за ней — Клара, с опущенной головой, так что её блестящие тёмные волосы закрывали её лицо, в той же одежде, в которой он увидел её в первый раз: чёрный кардиган, белая рубашка и короткая клетчатая юбка. Кожа на оголённых ногах стала светлее, утрачивая свой золотистый загар, рисунок вен под ней заставлял её отливать синевой. Доктор подумал, что она ни разу не покидала здание с тех самых пор, как он привёл её сюда. Мисси выжидательно посмотрела на него, и он махнул рукой, показывая ей на выход. Её лицо дрогнуло, глаза сверкнули, но всё же Мисси покинула комнату, неплотно закрыв дверь за собой — видимо, рассчитывала наблюдать за происходящим сквозь образовавшуюся щель. Доктор вынудил себя подняться с кровати и захлопнул дверь, на всякий случай повернув ключ в замке. Он знал, что Мисси будет в ярости от того, что он выгнал её, но эта мысль была мимолётной, не имеющей значения. Доктор повернулся к Кларе, неприятно удивившись, что она не обратила на его действия никакого внимания и стояла, не шевелясь, всё так же опустив голову и сцепив руки перед собой. В голове роились воспоминания: о том, что её поражённое лицо было первым, что он увидел новыми глазами; о её оценивающем взгляде перед тем, как впервые обнять его; о её словах «я люблю тебя», обращённых то ли к Дэнни, то ли к нему; более далёкие воспоминания, связанные с предыдущим телом... Доктор передёрнул плечами, словно стряхивая с себя прилипшую грязь, и молча обошёл Клару, чтобы снова занять своё место на кровати. Он подозревал, что камеры, установленные по всему зданию, проникли и в его спальню, и сейчас Мисси приникла к экрану, жадно наблюдая за его действиями. Доктор мог бы найти их и разбить, но не видел в этом смысла. - Подними голову, - сказал он Кларе, лениво думая, что сделать с ней, раз уж она здесь. С Кларой у него не было связано столько воспоминаний, как с Мисси, и ни одно из них не было достаточно возбуждающим. Она посмотрела на него исподлобья, словно не решаясь выпрямить шею; её глаза казались слишком большими на исхудавшем лице, ненастоящими, кукольными. Доктору уже осточертело делить постель с живым манекеном. - Как себя чувствует Дэнни? Губы Клары приоткрылись, затем сжались в узкую белую линию, как будто она пыталась сдержать рвущийся наружу крик боли. В её глазах, в последнее время всё больше напоминавших вставленные в голову стекляшки, отразилось что-то живое и осмысленное, не то злость, не то страх, но больше — печаль, пронзительная, обжигающая сердце. Сердца Доктора даже не сбились с ритма. Он всё чаще подозревал, что оба давно остановились и с каждым днём усыхали всё больше, превращаясь в морщинистые серые мешки. Клара ничего не ответила, просто продолжала смотреть на него. - Иди сюда, - Доктор похлопал себя по бедру, словно подзывая животное. Он испытывал умеренный интерес к тому, до чего сможет дойти сейчас. Несколько секунд Клара явно боролась с собой, но всё же забралась к нему на кровать и села слева от него, подогнув под себя босые ноги и не разжимая рук, сцепленных так крепко, что кожа на костяшках, казалось, готова была лопнуть. Она не смотрела ему в лицо, уставившись в точку чуть ниже его подбородка, где был виден кадык. - Вы разговариваете? Вспоминаете былое? Клара упорно молчала, изредка моргая, когда слизистая глаз пересыхала, отчего они казались красными и воспалёнными. Доктор сел и стянул с неё через голову кардиган, а затем и рубашку, которая оказалась застёгнутой не на те пуговицы, будто она одевалась в спешке. Её кожа покрылась мурашками, соски заострились, словно в комнате было холодно. Руки Клары дрогнули, словно она хотела инстинктивно прикрыться, но остались на своём месте. На её правой груди был виден бледнеющий след от засоса. Доктор не помнил, кто именно его оставил. - Так вы общаетесь? - спросил он более настойчиво, стягивая с неё юбку и обнаруживая отсутствие нижнего белья. От неё пахло мылом и ванилью. Мисси выдернула её прямо из ванной? Труп Дэнни в стальных доспехах, как всегда, нёс стражу у дверей Клары? Слышал ли он звук льющейся воды, представлял ли её обнажённой под струями душа? Он мог чувствовать хоть что-то? Представляя неподвижное лицо Дэнни, Доктор ощущал, как тяжелеет низ живота. Клара ничего не ответила, только сняла до конца юбку и столкнула её с кровати. На коротких редких волосах в её паху поблёскивали капельки воды. Её поведение, так похожее на прежнее, и бледное мученическое лицо начинали раздражать Доктора. Он протянул руку и ущипнул её за сосок, надеясь, что она хотя бы вздрогнет, но Клара осталась неподвижной. Она наконец посмотрела ему в глаза и произнесла, растягивая гласные и излишне чётко произнося согласные: - Нет, мы не разговаривали уже очень давно. Доктор мрачно кивнул и расстегнул брюки, позволяя полностью вставшему члену вытянуться на животе. Он шевельнул кистью руки, призывая Клару отсосать ему. Она подползла ближе, обхватив коленями его левую ногу, и нагнулась, убрав волосы за уши, прежде чем обвести языком головку, задержав его кончик на уздечке, и втянуть её в рот целиком. Доктор надавил на её затылок, вынуждая её взять глубже, и отвлечённо произнёс: - Ты когда-нибудь делала так с Дэнни? Когда он был ещё жив? - Клара, не имея возможности ответить, втянула щёки, создавая вокруг члена приятный вакуум. Доктор позволил ей продолжать в том же духе некоторое время. На его живот капнуло что-то горячее и маленькое, потом второе такое же. Он взял её за подбородок и потянул вверх, чтобы увидеть её лицо. Клара моргнула, пытаясь скрыть стоящие в глазах слёзы, но ещё одна предательски потекла по щеке. - Ты плачешь из-за Дэнни или из-за себя? - Из-за тебя, - Клара произнесла это так, словно её горло сжимали две сильные руки. Член Доктора дёрнулся, выделяя ещё больше предъэякулята. Он небрежно провёл пальцами между её ног и нахмурился: - Ты совсем сухая. Может, представишь себе его? - Доктор протянул вторую руку и закрыл ей глаза. Слипшиеся ресницы бросали на её щёки рваные короткие тени. Он надавил на её клитор большим пальцем и сделал пару круговых движений, погладил малые губы, затем слегка хлопнул её по животу, делая знак откинуться назад. Клара легла и с непривычной неуверенностью развела колени в стороны, не открывая глаз. Он смочил её клитор своей слюной, попытался языком отодвинуть в сторону его капюшончик и слегка прикусил, вспоминая, что это нравилось Мисси. Глядя на лицо Клары, Доктор видел, как оно подрагивает, как глаза движутся под закрытыми веками. Понемногу она начинала возбуждаться, оставляя на его лице следы своей смазки. - Ты бы хотела, чтобы он так делал? Ты представляла это себе? Клара дёрнула плечами, словно не знала этого. Решив, что она достаточно влажная, Доктор выпрямился и прижал член к входу в её тело, провёл им сверху вниз несколько раз, уделяя особое внимание клитору и налившимся кровью малым губам. - А сейчас он не может сделать ничего из этого, да? - он наконец толкнулся внутрь, погружаясь в её пахнущее мускусом и ванилью тело. - Ему остаётся только представлять, как это делаю с тобой я. Я и тут его опередил, верно? Ногти Клары впивались в тонкое одеяло, оставляя на нём зацепки. Доктор вспоминал, как она прижималась к холодной металлической груди Дэнни, как дрожали её руки, когда она пыталась отключить его доспехи. Сам Дэнни презрительно бросал в лицо Доктора «Кровавый генерал!» снова и снова. Когда он произнёс это в четвёртый раз, Доктор кончил, и не выходил из Клары, пока не опустошил себя и не наполнил её своим семенем полностью.

Wieso drang über Nacht Die Angst in unsere Geschichte ein? Wie konnte ein Mensch, schön wie du, Innerlich nur so hässlich sein? Von allen Menschen auf der Welt Hab' ich dich auserwählt, Die Mörderin zu sein, Die meine Tage rückwärts zählt Как всего за одну ночь Проник страх в нашу историю? Как мог такой красивый человек, как ты, Внутри оказаться настолько уродлив? Из всех людей на свете Я выбрал тебя, Чтобы ты стала убийцей, Отсчитающей в обратном порядке мои дни

Выставив Клару за дверь, Доктор снова запер её. По потолку ползли тени, отмечая наступление вечера, а затем и бессонной ночи, сменившейся серой дымкой утра. Он лежал, не двигаясь, сложив руки на груди, словно в молитве, но ему некому было молиться. Доктор не сводил глаз со своего отражения в зеркале, стараясь не моргать, так что оно расплывалось перед глазами, превращаясь в мутное серое пятно. Он пытался как можно точнее воссоздать свою тюремную камеру, приходившую к нему во снах. Когда глаза начинало щипать, Доктор нарочно открывал их ещё шире, отчего фигура в зеркале двоилась и троилась, тел становилось больше, и они изгибались, закидывая голову с оскаленным алым ртом — Мисси; стоя на четвереньках, вжимались лицом и грудью в смятые простыни — Клара; просто лежали, неловко подвернув под себя одну руку — Дэнни, которого никто не похоронил. Доктор наблюдал за ними, пока зрение не застилали слёзы, и мир — сжавшийся до его комнаты — не превращался в облако белёсого тумана. Тогда включалось внутреннее зрение, и он, как на заевшей плёнке, наблюдал, как ведёт Клару к выходу, придерживая за плечо, словно брезговал взять её за руку. За ней по ковру тянулась цепочка белых капелек его спермы, стекавшей по её ногам. Доктор мог бы вытеснить этот образ на задворки сознания, где уже томилось множество других образов, но намеренно не делал этого. Несколько раз он ощущал присутствие Мисси. Он не слышал её шагов, не различал голоса, но знал, что она стоит за его дверью. Её присутствие наэлектризовывало воздух, как приближение грозы. Доктор ждал, что она будет стучать, требовать дать ей войти, звать его на помощь, но каждый раз она просто молча уходила. Не было никакого смысла пытаться ворваться к нему силой, рано или поздно он сдастся и выйдет сам. Он никуда не денется из своей камеры, замки которой были ещё крепче, стены которой охранялись лучше, чем у камеры, где держали Клару. Мисси знала, что Доктор всё равно сломается, как сломался уже один раз. Надломленную ветку куда легче перегнуть через колено, пока она не взорвётся фонтаном щепок, чем целую. Он спрашивал себя, когда всё это началось. Когда он посмотрел в глаза Мисси и увидел в них обещание всё исправить? Когда поцеловал её по своей воле? Или гораздо раньше? Когда Доктор согласился принять её подарок, первой её эмоцией было удивление, с которым она, впрочем, быстро справилась. Мисси прижала сложенные руки к груди, затем обхватила его за плечи и закружилась с ним по кладбищенской земле, и иней хрустел под каблуками её сапожек, как хрустят, ломаясь, мелкие косточки. Доктор напряжённо ждал подвоха, но она просто радовалась, смеялась, уже не тем безумным смехом, что раньше, и говорила, говорила, говорила. Что знала о том, что их дружба не померкла за все эти годы, что они смогут исправить все допущенные ошибки, что всё это время понимала — он, несмотря ни на что, продолжает любить её, а она — его... Клара смотрела на них испуганно и недоверчиво, словно не вполне понимала, что происходит. Доктор и сам долго этого не понимал. Всё происходило медленно, исподволь, белый цвет постепенно мутнел, становясь грязно-серым, а затем и чёрным. Мисси мягко вела его за руку, нашёптывая о прошлом, о Галлифрее, о траве, красной, как девственная кровь, в которой они подолгу лежали, наблюдая за восходом и закатом, неподвижные, словно трава успела пустить корни в их тела и они смешались с ней и земными тварями, сами став полем, на котором лежали, одним, единым целым... Среди сочных алых стеблей она подарила Доктору первый поцелуй, разлившийся по языку пряным растительным вкусом, удивительный и ни на что не похожий, несмотря на исполнившие его неуклюжие мальчишеские губы. Сидя бок о бок на дощатом полу, сквозь который упрямо пробивались стебли всё той же травы, они перебирали багряные, золотые и серебряные кусочки ткани, выкладывая из них узорчатое покрывало, и даже пробовали сшить его, но преуспели только в том, что искололи себе все пальцы. Доктор смотрел, как на его коже набухают багровые капли, и тогда она — он, Мастер — взяла его руку в свою и осторожно собрала губами их все, бережно обсасывая каждый палец и зализывая крохотные ранки, пока они не перестали кровоточить. Тогда в теле Доктора впервые что-то шевельнулось, отвердело, обретая форму, и он, скрывая смущение, снова взялся за иголку, немедленно впившуюся в ещё неповреждённый палец. Доктор переживал все эти моменты заново, настолько погрузившись в прошлое, согретое золотым сиянием Галлифрея, что забыл о настоящем, о скованной стальными доспехами Земле. Пока он в мыслях раз за разом прикасался к бледной коже Мастера, целовал кончик носа и стыдливо поглаживал тонкую кожу между ягодиц, Мисси воплощала в жизнь то, что задумала. Видя перед собой улочки и небо их родной планеты, он не обращал внимания на грохот металлических ног по брусчатке улиц, на бледные, исполосованные ужасом лица людей, наблюдавших из окон домов за безмолвными мёртвыми патрулями. Доктор видел самый прекрасный из всех возможных снов, забыв обо всём, даже о Кларе. Мисси не давала ему проснуться. Она заново приучала его к своим прикосновениям, расслабляя окаменевшие от напряжения мышцы, доверчиво позволяла касаться её, и не переставала возрождать из мёртвых все воспоминания, облекая их в свой голос, как раньше облекала мертвечину в сияющий металл. Доктор плохо помнил то, как они переспали в первый раз, но это было что-то такое же, полудетское и застенчивое, с неуклюжими поглаживаниями его онемевших рук, и почти забытым стыдом, когда его сперма выплеснулась на юбку Мисси, и он забормотал извинения, потирая горящую щёку рукой, которая ещё несколько минут назад была между её ног. Он менялся с остающейся незамеченной постепенностью, позволив всего один раз за свою жизнь усыпить свою бдительность, не замечая, как его мягко, но настойчиво выправляют, как сломанную конечность, за медленностью движений и безболезненностью процесса не давая заметить, что на самом деле кости продолжают ломаться, а из их осколков, как из мозаичных паззлов, складывается что-то новое, что-то, дремавшее в нём доселе, что-то, чьё имя начиналось с буквы «В», «В», «В», забытое, обретающее силу с каждой новой порцией вливаемого в его тело наркоза. Постепенно наркотические уколы стали настолько привычными, что ощущались частью его, веществами, вырабатываемыми его собственным организмом, и оно, подпитываемое этими жизненными соками, с любопытством взглянуло на мир через тонкое стекло глаз Доктора. Смутное осознание истинного положения вещей пришло тогда же, когда приходит всякое осознание — слишком поздно. Испуганный, Доктор заметался по своей камере, куда сам шагнул с улыбкой на лице, и, поняв, что выхода нет, позволил проснувшемуся взять всё в свои руки и разрешить возникшую проблему. Он не учёл только того, что оно не хотело ничего решать. Доктор стал искать способы выйти из камеры хотя бы в мыслях, и нашёл выход между своих ляжек, под островком слегка тронутых сединой жёстких волос. Он спал с Мисси, постепенно обретая смелость, подпитываемую его бессонными ночами в детстве, его рукой под одеялом и ноющим к утру запястьем; спал с Кларой, а что-то на букву «В» шептало, что она смогла предать его, разве не будет справедливо дать ей то же лекарство, что она влила в горло ему? Чёрный стал блекнуть день ото дня, снова превращаясь — нет, не в серый, в отсутствие цвета, отсутствие жизни, желаний, дыхания. Доктор снова стал пытаться обратиться к воспоминаниям, но даже они уже не имели такой силы. В последнее время он всё чаще задумывался, что выдуманная им тюремная камера была не этой комнатой, не этим зданием; что она точно так же окружала бы его, выйдя он на улицу, окружала бы грудными костями, плотью, кожей и волосами. На самом деле Доктор был заперт в собственном теле и, как бы ни хотел, не мог покинуть его. Мисси мудро выбрала место его заключения. Невозможно любить свою тюремную камеру. Доктор делал со своим телом всё, что когда-то услышал, увидел, прочёл; всё, чего не знал, передавая инициативу в руки и губы Мисси, позволяя им касаться его шеи, члена, пальцев ног. Несмотря на всё это, Клара словно бы видела в нём прежнего Доктора и он яростно пытался доказать ей обратное, переубедить, показать, что он — тот, другой, исчезнувший — никогда бы не стал щипать, кусать, царапать её, никогда бы не заставлял её стоять на локтях и коленях, как собаку, никогда бы не вынуждал брать в рот его член и вылизывать его между ягодиц. Пот, покрывавший его тело после каждого оргазма въедался в кожу, как ржавчина, и её невозможно было оттереть. Впрочем, возможно, это была неверная аналогия. Вряд ли стальной каркас, из которого были сделаны доспехи киберлюдей, мог ржаветь. Доктор смотрел на себя снизу вверх и сверху вниз, пока не провалился в тесный, клаустрофобический сон.

a.Ura kennt dieses Schneckenhaus, Durch ihre Adern fließt der Tod, Sie wartet schon so lang auf dich, Auf dein Kommen Ihre Augen sind stärker als Dein Wille und deine Vernunft, Du wirst ihr in die Hölle folgen а.Ура знает этот домик улитки, По её венам течёт смерть, Она уже так долго ждёт тебя, Твоего прихода Её глаза сильнее, чем Твои воля и разум, Ты последуешь за ней даже в ад

Когда Доктор открыл глаза, он привычно ощущал себя уставшим, до ломоты в суставах и головокружения. Он зажмурился и откинул голову назад, надеясь заставить мир остановиться. Тошнота наполняла рот густой, вязкой слюной. Из-за этого Доктор не ощутил, как раньше, присутствия Мисси, пока она не постучала в дверь, легко, едва касаясь её пальцем: - Открой. Доктор хотел крикнуть ей, чтобы она убиралась, но боялся, что его стошнит, если он откроет рот. Мисси снова постучала — четыре раза, сохраняя чёткий ритм. Он пульсировал в висках, как мигрень, эхом отдавался во всём теле, словно она четыре раза подряд ломала в нём по одной кости за раз. - Доктор, открой. Впусти меня. Неужели ты до сих пор не соскучился по мне? Да, подумал Доктор, соскучился. По мальчику, который ещё не успел вырасти в мужчину, с тёмными волосами и голубыми глазами, с задорной улыбкой и вихром на макушке. Ты — не он. Что ты сделала с ним, Мисси? Что я с ним сделал? - Я выбью дверь, - пригрозила она. Доктор молчал, часто сглатывая. Мисси решила сменить тактику. - Я должна сказать тебе о Кларе кое-что. Её голос звучал так горестно, словно Клара повесилась на поясе от голубого стёганого халата, в котором её привели к нему однажды, и Мисси не может оправиться от этого потрясения. На самом деле, Доктор подозревал, что она терпит Клару только из-за того, что он спит с ней. Если она надоест ему, Мисси наверняка с радостью уничтожит её при первой представившейся возможности. От этой мысли Доктору стало некомфортно. Если он не отреагирует сейчас, не приведёт ли Мисси свою старую угрозу испепелить Клару в исполнение? Может, ему стоит снова позвать её? С Кларой можно просто говорить. Они с удовольствием разговаривали раньше, хотя, разумеется, это больше походило на спор и обмен колкостями (ладно, колкости говорила исключительно Клара). Разумеется, сейчас это уже невозможно. В лучшем случае, Клара будет цепляться за обрывки его фраз и со всем соглашаться, если вообще захочет хоть как-то реагировать. Вчера он рассчитывал на то, что упоминание Дэнни развяжет ей язык, но она сказала ровно одну фразу. Из-за тебя. Доктору было трудно судить, говорила ли она о том, что ей жаль видеть то, во что он превратился, или о том, что она ещё надеется на то, что в нём сохранилось что-то от прежнего Доктора. Клара могла рассчитывать на то, что этими словами заставит его одуматься, заставит его посмотреть на самого себя её глазами, ужаснуться и постараться что-то изменить. Возможно, в её мечтах Доктор приказывал всем своим стальным солдатам уничтожить друг друга, а затем распахивал перед ней дверь ТАРДИС и говорил, что всё время и пространство лежит перед ней — ей стоит только пожелать. Или, возможно, Клара не была настолько наивной и не допускала мысли, что он сумеет вернуться. Она не могла не понимать, что никто не знает тюрьму лучше заключённого в ней узника. Да и в любом случае, ТАРДИС... Лучше не думать об этом, иначе его и правда вырвет. Поскольку Доктор не отреагировал и на её слова о Кларе, Мисси решила сказать именно то, что он предполагал. Она становилась предсказуемой. Даже она. - Тебе всё равно, что происходит с Кларой? - Мисси опустилась на колени и шептала сквозь замочную скважину. Её шёпот отдавался в ушах, как боль от гниющего зуба. - То есть, я могу убить её, и... - Нет, не можешь, - Доктор тяжело вздохнул и с силой потёр рукой лоб. Что заставит Мисси уйти и оставить его в покое? - Она нужна мне. Она моложе тебя, привлекательнее тебя и делает то, что ей говорят. В ответ Мисси только рассмеялась — словно кто-то рассыпал по фольге мелкие льдинки. Она многозначительно нажала на дверную ручку, заставив её издать короткий металлический щелчок, и вкрадчиво сказала: - Ты такой забавный, Доктор. Столько лет ты говорил мне гораздо худшие вещи, а теперь рассчитываешь, что я разозлюсь из-за этого? - она снова издала короткий смешок и, Доктор готов был поспорить, приподняла брови. - Да, Клара определённо моложе меня, у неё милое личико и узкая щёлка, но знаешь, что? Она никогда не даст тебе то, что могу дать я. И ты это знаешь. Доктор снова смотрел на себя в зеркало, словно надеясь, что отражение выкинет что-то забавное или хотя бы неожиданное. Это, по крайней мере, развлекло бы его. Всё остальное было слишком скучным, серым, полинявшим, вытершимся. Доктор зевнул, по привычке прикрыв рот рукой, хотя дурнота уже отступила. Любопытно, если сказать Мисси, что она нагоняет на него скуку, она так же рассмеётся или наконец разозлится? В последнем случае ему определённо нужно будет видеть её лицо. Доктор сел, с трудом двигая окостеневшими в одной позе конечностями, опустил на несколько секунд голову между колен, чтобы унять головокружение и поднялся на ноги, стараясь, чтобы его шаги по направлению к двери были как можно более неслышными. Пусть Мисси думает, что её слова затронули в нём что-то. В этом единственном случае он готов был безоговорочно поверить в её наивность. Когда Доктор распахнул дверь, Мисси стояла на пороге с видом победительницы, со змеящейся на ярко-красных губах улыбкой. Она сразу потянулась к нему, поцеловала кончик носа, вошла и снова закрыла за собой дверь, затем повелительно толкнула его в грудь: - Сядь. Доктор послушно присел на край кровати, тщательно выбирая момент, в который его слова о скуке будут наиболее эффективны. Мисси неспешно раздевалась, не рисуясь и не кокетничая, словно готовилась к медицинскому осмотру. Тени причудливо ломались, обозначая очертания её груди, талии, живота, слегка выглядывающих из-под коротких лобковых волос половых губ. Доктор старательно изображал на лице вежливый интерес, не понимая пока, к чему она клонит. Мисси подошла к нему вплотную, надавила пальцем на лоб, вынуждая его откинуться и опереться на локти, затем провела им у себя между ног. - Ты помнишь мой вкус? - прошептала она, наклоняясь над ним. Приторный запах карамели щекотал ноздри, вызывая желание чихнуть. - Помнишь, как я кончила тебе в рот в первый раз? Помнишь, как ощущалась моя сперма? - Я помню, как поперхнулся ей, - сказал Доктор с чем-то, похожим на иронию. Пафосный тон Мисси начинал раздражать. Неужели он не замечал его раньше? Она усмехнулась и качнула головой, протянула блестящий от её смазки к его губам. - Скажи, он изменился? Изменился с тех пор? - Доктор слизнул с пальца каплю прозрачной жидкости и пожал плечами. Мисси наверняка будет разочарована его реакцией. Она нахмурилась и дотронулась до его паха, сначала легко, а затем обхватила вялый член всей ладонью. Мисси попробовала массировать его через брюки, запустила ладонь под ремень брюк. Доктор едва удержался от того, чтобы не передёрнуть брезгливо плечами. Её рука ощущалась какой-то неживой, словно его член пыталась поднять наполовину оплавленная кисть киберчеловека. - Раньше тебе хватало одного моего запаха, чтобы возбудиться, - Мисси потёрлась лбом о его щёку, как кошка. - Что случилось? Может, ты хочешь, чтобы я делала всё, как раньше? - У тебя это не получится при всём желании. Мисси хрипло хихикнула: - О, Ваше Величество соскучилось по члену? Не хотите ли посмотреть, как я решу эту проблему? Доктор дал стянуть с себя брюки, по-прежнему равнодушный ко всему, что происходит. Мисси заставила его согнуть ноги в коленях и слегка приподнять их, смочила пальцы в своей смазке, собирая как можно больше, и начала мягко поглаживать ими его анальное отверстие, пытаясь ввести указательный палец внутрь. Доктор смотрел вверх, на их отражения в зеркале, и не находил происходящее ни прекрасным, ни возбуждающим — никаким. Просто два человекоподобных существа в странных позах, делающие странные движения. Мисси поглаживала его простату, одновременно целуя головку члена и слегка посасывая её. Когда-то этого было достаточно, чтобы кончить, испытав оргазм в каждой клеточке тела, оглушающий, омывающий его ослепительной волной. Сейчас все прикосновения казались почти неощутимыми, словно это было чужое тело, которое ощупывал прозектор в резиновых перчатках, пытаясь определить причину смерти. - Хватит, - Доктор отодвинулся дальше, вынуждая её палец выскользнуть из него. - Мне уже надоело. Слишком скучно. Глаза Мисси широко распахнулись, возможно, в притворной попытке изобразить удивление, а возможно, его слова и правда её задели. Она не одевалась, не делала никаких попыток уйти, просто стояла и смотрела на него, часто моргая, словно пыталась сдержать слёзы. Было бы неплохо, если бы они и правда потекли, оставляя на её щеках улиточные следы чёрной туши. - Уходи, - Доктор шлёпнул ладонью по её щеке. Удар получился совсем слабым, смазанным, голова Мисси даже не качнулась. Её ноздри раздулись, зрачки сжались до размеров булавочных головок, но она сохраняла молчание. Выждав ещё пару минут, Мисси медленно повернулась и начала подбирать одежду с пола, двигаясь, словно плохо смазанный робот. Тщательно застегнув все пуговицы, она вышла, аккуратно прикрыв дверь за собой. Доктор ощутил разочарование от того, что она не хлопнула ею изо всех сил. Возможно, она сорвёт злость на Кларе, но вряд ли убьёт, иначе у неё не останется рычагов давления на него. Конечно, в приступе ревности Мисси способна на всё, но в таком случае она сама очень скоро осознает свою ошибку. Доктор отметил, что о возможных страданиях Клары думает сухо и отстранённо, словно она была ему посторонней, словно они не путешествовали вместе, не спали вместе. И хорошо. Тем с большим равнодушием он потом посмотрит на её раны. Или на её труп. Но нет, это было бы ошибкой, а Мисси не любила ошибаться. Никогда не любила. Доктор оделся и направился к выходу из комнаты. Он шёл неуверенно, так, словно каждый шаг для него был чем-то новым. Сколько часов он провёл в комнате? Дней? Сколько времени уже прошло со дня его заключения? Узнику пора выйти на положенную прогулку. Да, пожалуй, королю стоит посмотреть, как обстоят дела в его королевстве.

Ich sehe Haut, so weiß wie Schnee, Und ein Gesicht, aus dem Die seelenlose Stimme einer Abgelegten Puppe spricht, Ich hielt trotz allem an dir fest, Ich hielt dich um's Verderben, Weil ich zu blind vor Liebe war, Zu feige um zu sterben Я вижу кожу, белую, как снег И лицо, из-за которого Говорит бездушный голос Брошенной куклы, Несмотря ни на что, я крепко держался за тебя, Удерживал тебя ради гибели, Потому что был слишком ослеплён любовью, Слишком слаб, чтобы умереть

Его резиденция напоминала потревоженное кладбище — коридоры и залы наполняли только киберлюди, целеустремлённо шагающие в никуда. Доктор старался держаться от них подальше, словно был нарушителем, а не владельцем этой устрашающей армии. Вглядываясь в зарешёченные окна, он видел Лондон — его землю, его Землю, его королевство, серое, словно вместо дождей с неба падал пепел. Люди внизу казались крошечными стайками птиц, суетливо перемещающимися в пространстве, замирающими при приближении очередного стального патрульного, держащимися так близко друг к другу — человеческие воплощения Гекаты, сплавленные вместе, как воск, сиамские близнецы. Доктор никогда не задумывался о том, что творится за стенами этого здания — сознательно или бессознательно, в попытке снять с себя ответственность за произошедшее и заглушить сосущее под ложечкой чувство предательства. Разве он не защищал людей эти бесконечные два тысячелетия? Разве они не были в большей безопасности, чем под охраной киберлюдей? Доктор зажмурился, борясь с очередным приступом головной боли, раскалённой спицей пронзающей затылок. У Мисси наверняка найдутся ответы на эти вопросы, но он никогда не задавал их, предоставив ей разбираться со всем самостоятельно. Она называла его королём, остальные называли его президентом, но на самом деле он был не более чем раскрашенной картонной фигурой, украшением, видимостью, выпотрошенным чучелом, главным трофеем Мисси. Самым унизительным в этой роли было то, что он как будто не возражал против неё, обменяв на неё возможность упиваться воспоминаниями, как иные упиваются дешёвым виски. Только от виски не бывает настолько мучительного, выворачивающего наизнанку желудок и словно бы покрывающего трещинами череп похмелья. Доктор помассировал лоб и неожиданно поймал на себе взгляд одного из проходивших мимо киберлюдей. На одну секунду он замедлил свой размеренный, глухо бряцающий шаг, и медленно повернул голову, глядя на Доктора чёрными провалами глаз. Он замер, словно его застали за чем-то противозаконным. Киберчеловек отвернулся и пошёл вперёд с обычной механической размеренностью. Доктор невольно задумался, чем был вызван это внезапный интерес, пока не догадался посмотреть назад. Ответом на его немой вопрос была дверь, ничем не выделявшаяся среди других в здании, такая же белая, со слегка облупившейся краской, кажущаяся не прочнее фанеры, но способная на самом деле выдержать практически любой удар. За этой дверью держали ТАРДИС. Доктор побежал, смешно и неуклюже, заваливаясь на бок, но стараясь не сбавлять скорость. Его ноги казались ему плохо сделанными протезами, одинаковые коридоры сливались в один, бесконечный, сужающийся, дробились перед глазами, словно каждый шаг разбивал мир вокруг, как тонкое стекло. Он остановился, только когда в боку нестерпимо закололо, а сердца начали биться так, будто хотели пробить грудную клетку, кости и кожу. Доктору очень ясно представилось, как они лежат перед ним на полу, слабо сокращаясь в глянцево-багровой луже, выплёвывая остатки крови из разорванных артерий, прежде чем затихнуть. Он опустился на одно колено, хватая ртом слишком плотный и оставляющий на языке затхлый вкус воздух. Доктор находился перед узким проёмом внутреннего лифта, ведущего на нижний уровень, где жила Клара. Доктор со злостью ударил кулаком железные створки и охнул от боли, вспыхнувшей в разбитых костяшках. Он прижал повреждённую руку к груди, затем слизнул с неё выступившие капли крови. Доктор ощущал себя старым, слишком старым. Новое тело шаталось, как речной дом на ненадёжных сваях, готовясь обрушиться в любой момент. Запертая ТАРДИС, Клара в заточении там, внизу — всё это были безжалостные волны, раскачивающие нестойкий фундамент. Зачем только он решил держать их обеих здесь? А он ли это решал? Почему бы не превратить Клару в киберчеловека — она и Дэнни составят отличную пару ходячих мертвецов. Почему бы не растопить обломками ТАРДИС камин в его комнате — ему слишком холодно ночью, когда он снова и снова оказывается на том кладбище под грозовыми облаками, на крыше дома под пеленой густого, какого-то ненастоящего снега. Он ведь может приказать сделать всё это? И Мисси с радостью выполнит обе просьбы? Если они покажутся ей стоящими её внимания. Доктору захотелось ударить по стальным дверям лифта ещё раз, но он не рискнул делать этого. Боль в руке опустошала, вызывала отчаяние, заставляла погружаться в липкую массу из самосожаления и горечи. Он никогда не чувствовал себя более незначительным, беспомощным и слабым, чем сейчас. Когда-то давно он чувствовал себя так же, когда был подростком, которого не хотели слушать и не обращали внимания на его желания, и оставалось только сжимать зубы, не давая пролиться непрошеным злым слезам. В такие минуты к нему приходил Мастер — не Мисси, не женщина — вздыхал и обхватывал его худенькими руками, шептал что-то успокаивающее и ерошил волосы на затылке. Они затихали и сидели, замерев, порой по нескольку часов, так что у Доктора создавалось впечатление, что они стали единым целым, и их четыре сердца бились под одной кожей. Иногда его запах, запах кожи, волос и чего-то почти неуловимого, но совершенно определённо принадлежащего ему заставляли пробуждаться другие чувства, заставляли что-то подниматься в Докторе, подниматься вместе с его наливающимся кровью членом, и тогда Мастер легко улыбался — эту улыбку можно было ощущать, не видя, и тянулся к нему, ртом, и руками, стягивающими его брюки, раздвигающими его колени, дотрагивающимися до того, чего не трогал никто другой, а затем их заменял его член, обжигающий, растягивающий, заполняющий; этот момент истинного единения был настолько потрясающим, переворачивающим сознание, что у Доктора до сих пор слабели колени при одном воспоминании об этом. Она никогда не даст тебе то, что могу дать я. Нет, Мисси, не можешь. Того подростка давно нет, его перемололо между винтами огромных часов — воплощения Времени; его могилу невозможно найти — слишком велико Пространство; всё было столько жизней назад, что кажется одним из череды терзающих его снов. Он никогда не сможет пережить всё это вновь, никто не возьмёт его, как брал Мастер, да и прежний Мастер побрезговал бы прикасаться к тому, что он каждый день видел теперь в зеркалах и стёклах... - Сэр? - за спиной раздались шаги, слишком лёгкие и быстрые для человеческого существа. Доктор оглянулся, смутно пытаясь разглядеть пришедшего сквозь тёмную пелену и испытывая желание сплюнуть скопившуюся во рту горькую слюну. - Сэр? Вы в порядке? - Себастьян, - Доктор выдохнул это, как ругательство. Он стоял, озабоченно глядя на него, аккуратный и подтянутый, в идеально отглаженном костюме, нацепив на лицо одно из многих тысяч доступных ему выражение сочувствия. Себастьян, милостиво возрождённый Мисси, немного усовершенствовал свою внешность, отрастив мягкие кудри и нацепив очки, отчего стал похож на школьника или гениального студента-первокурсника, перескочившего через два класса, чтобы сразу поступить в университет. Доктор смотрел на него снизу вверх, и это почему-то заставляло его выглядеть его более настоящим, заставляло казаться человеком из плоти и крови. Плоть и кровь. Доктор медленно поднялся на ноги и машинально отряхнулся, словно пол был покрыт какой-то грязью. Себастьян смотрел на него с вежливым интересом, готовый выслушать и выполнить любой приказ. Для этого же его и создавала Мисси, верно? Если прошлое нельзя вернуть в полном смысле, почему бы не сыграть в привычную ему игру, не позволить утянуть себя в водоворот воспоминаний, спираль которого закручивало его воображение? Почему бы не заменить настоящее суррогатом, как он делал слишком часто, настолько часто, что суррогат превратился в единственное существующее настоящее? Почему бы? Почему бы не? - В мою комнату, - сухо приказал Доктор Себастьяну. Достаточно ли по-королевски это прозвучало? Была бы Мисси довольна, если бы была здесь? В последнее время её неодобрение ощущалось в самом воздухе, липнущем к телу, застывающим на нём позорной татуировкой. Он не оправдал её надежд, не смог стать правителем, которого она нарисовала в своём воображении? Она не увидела в нём своего прежнего друга, которого так мечтала вернуть? Но разве не сама Мисси мягко, но настойчиво отстраняла его от любых решений, любых проявлений свободной воли? Что же, сейчас он покажет ей, какова она — его свободная воля. Доктор усмехнулся про себя, не оглядываясь на послушно следующего за ним Себастьяна. Подозревает он что-нибудь или Мисси вовсе не закладывала в него такую программу? Возможно, он сам хочет этого, если в принципе в состоянии хотеть чего-то, и не беспокоится, что его хозяйкам будет в бешенстве. Хотя, что она могла сделать с ним? Снова распылить дезинтегратором? Доктор не знал, способен ли Себастьян ощущать боль — или удовольствие. Безусловно, обратить свой гнев на Доктора было бы для неё куда интереснее, но вряд ли она пойдёт на это. Доктор вспомнил один из своих повторяющихся снов, в котором его, раздетого и обритого налысо, ведут по улицам Лондона сквозь толпы его подданных, вынужденных жить под постоянным контролем киберлюдей, сначала молчаливых и неподвижных, но постепенно раззадоривающихся от зрелища того, как он поскальзывается на жирной грязи, падает, встаёт снова, мостовая немилосердно впивается в босые ноги, а впереди ещё так много шагов... Когда они оказались в комнате, Себастьян выжидательно посмотрел на него. Доктор скинул пиджак и начал расстёгивать рубашку. Когда тот не пошевелился, Доктор нетерпеливо произнёс: - Почему ты всё ещё одет? - Ах, - протянул Себастьян. - Вот зачем вы меня сюда привели, сэр. Мои извинения, я не понял сразу. - Зачем, по-твоему, мне ещё тебя сюда приводить, - буркнул Доктор, избавляясь от остатков одежды. Себастьян сноровисто разделся, опустился на корточки и аккуратно сложил пиджак и брюки, расправил манжеты рубашки и смахнул невидимую пылинку с лакированных ботинок. Доктору хотелось как следует накричать на него, чтобы он двигался живее, но он сдержался. Это не то, что ему сейчас нужно. Когда Себастьян наконец поднялся, он зашёл ему за спину, обхватил руками его торс и уткнулся носом в его шею, как любил делать с Мастером. Доктор втянул воздух в ноздри, вспоминая его запах. Себастьян осторожно погладил его руки, обхватывающие его пояс, провёл указательным пальцем по выпирающим на тыльных сторонах ладоней венам. Иллюзия постепенно обретала трёхмерность, заполняя собой сосуд, который он обнимал, без собственного запаха, тепла и биения сердца. Доктор оставил лёгкий поцелуй на его плече, на безвкусной, никогда не покрывавшейся потом и мурашками коже. Рука Себастьяна потянулась вниз, к его члену, начала двигаться. Доктор обхватил его ладонь своей, заставляя его ускорять ритм. Они делали так с Мастером? Он не мог вспомнить и от этого снова раздражался, стискивая член Себастьяна всё туже — будь он живым человеком, он бы уже скулил от боли, но в реальности не издавал никаких звуков, кроме вздохов и коротких стонов, механических и заученных, напоминающих записанный на кассетную плёнку порнографический фильм. Доктор снова усилием воли сдержал бушующие внутри него эмоции и сосредоточился на образе Мастера. Его тело радостно откликнулось на фантазию, член наконец начал вставать, оставляя капли прозрачного предъэякулята между ягодиц Себастьяна. Он с готовностью подался назад, прижимаясь к нему ещё крепче и покачиваясь вперёд и назад. Это тоже не было тем, что хотел Доктор. Он развернул Себастьяна к себе и поцеловал в губы, ощущая, как очки болезненно впиваются в переносицу. Эти ощущения не вписывались в фантазию, и Доктор снял их и небрежно отбросил в сторону. Себастьян отвечал на его поцелуй, и он готов был поклясться, что слышит щелчки, с которыми тот листает все доступные ему варианты поцелуев в своей голове. Доктор старался думать о Мастере, о том, что это он касается своим языком его, покусывает его губы, что их дыхание смешивается, но Себастьян не дышал, и его язык казался сделанным из шершавого полотна. Он отстранился, стремясь сохранить остатки иллюзии, лёг на кровать и потянулся к небрежно брошенному на прикроватный столик пузырьку со смазкой. Себастьян придвинулся к нему и откинулся назад, опираясь на руки, когда Доктор начал смазывать его член. На его лице было всё то же выражение вежливой заинтересованности. Доктор не знал, что может стереть его — удар? Укус? Ничего из этого? Он не живое существо, голограмма, видимость, морок. Доктор думал, что так будет легче представить то, что ему нужно, но это не работало, не могло сработать, не могло вернуть ему Мастера даже на мгновение. Доктор откинулся назад и раздвинул согнутые в коленях ноги. Он ждал, что ему будет больно, когда Себастьян войдёт в него, ожидал ощутить неприятное жжение, дискомфорт, с которым растягиваются стенки кишечника, но ничего этого не было. Чувство заполненности было лишь бледным призраком того, что он испытывал с Мастером. Себастьян вошёл до конца и начал двигаться с механической размеренностью метронома, задевая головкой его простату и обхватив руками его колени, всё, как положено, но в этом не было ни капли жизни, смазка не издавала вязких хлюпающих звуков, яички не издавали шлепков при соприкосновении с ягодицами, всё это было похоже на лихорадочный сон, когда всё замедляется настолько, что прикосновение к своему собственному телу занимает несколько веков. Доктор ощутил, как опадает его член. Призрак Мастера окончательно покинул его, растворившись, как жадно пожираемые кислотой мягкие ткани. Всё не так. Не тот партнёр, не то место, не то время. Не тот Доктор. Сознательно оставленная открытой дверь скрипнула. Доктор приподнялся на локтях и взглянул за спину послушно двигающегося Себастьяна. Мисси стояла на пороге, прижав руки к телу, напоминая марионетку со сломанными сочленениями. Пару минут она смотрела на происходящее, не говоря ни слова. Её лицо было лишено выражения, глаза казались матовыми, лишёнными блеска. Её реакция занимала Доктора куда больше, чем собственно совокупление. К его досаде, Мисси просто развернулась и ушла, брезгливо поведя плечами, словно увидела нечто отвратительное. Дверь она оставила приоткрытой, возможно, призывая других обитателей здания посмотреть и разделить с ней её омерзение. Какая жалость, что их почти не было. - Прекрати. Я не смогу кончить, - Доктор толкнул Себастьяна в грудь, и тот послушно отстранился, слез с кровати и начал одеваться, не утруждаясь тем, чтобы протереть блестящий от смазки член. Когда он ушёл, Доктор откинулся на подушки, затем сел, подумав, что уже устал лежать без движения. Он мог бы найти Мисси и спросить, как ей понравилось это представление. Он мог бы догнать Себастьяна и проверить, насколько далеко простирается его нечувствительность. Он мог бы вспоминать Мастера, но теперь образы из прошлого казались слишком далёкими, будто бы принадлежащими другому человеку. Если вдуматься, они и принадлежали другому человеку. Мисси ушла. Себастьян ушёл. Все уходят, в конечном счёте. Сколько компаньонов было у него за все эти годы? Все они тоже ушли, умерли, забыли. Только Клара осталась с ним, даже когда он принял подарок Мисси, кишащую червями гниль в блестящей обёрточной бумаге, даже когда он запер её внизу с призраком Дэнни, даже когда он насиловал её. Клара не попыталась ни сбежать, ни покончить с собой, она не хотела оставлять его одного, несмотря на то, что он оставил — её. Он мог бы навестить Клару в её камере, находящейся внутри его собственной. Он мог бы. Мог бы.

a.Ura stirbt dort im Schneckenhaus, Durch ihre Adern fließt der Tod, Sie bittet dich zu ihr zu kommen, a.Ura stirbt dort im Schneckenhaus... а.Ура умирает там, в домике улитки, По её венам течёт смерть, Она просит тебя прийти к ней, а.Ура умирает там, в домике улитки...

Надевать на себя одежду казалось чем-то странным, неестественным, словно он пытался натянуть чужую кожу поверх собственной. Зачем ему вообще одеваться? Почему бы не воплотить в жизнь свой сон? Доктор представил, как он идёт по бесконечным изгибающимся коридорам своего дворца, похожий на вывернутого наизнанку киберчеловека, голая беззащитная плоть вместо сияющей неуязвимой стали. Смотрите на своего короля, смотрите, какой он на самом деле! Бросьте в него первый камень, отведите глаза, смотрите, внимайте, брезгливо отвернитесь и снова смотрите! Он — всё ещё видимость или нечто вроде вас, с глазами, сосками и членом? Смотрите и узрите, смотрите и обрящете! Доктор вышел, застёгивая рубашку на ходу, возрождая в памяти дорогу к лифту, спускающемуся глубоко под землю. Никто не пытался остановить его. Он не встретил на своём пути никого, кроме киберлюдей, и с досадой подумал, что, выйдя он раздетым, как представлял себе, никто не оценил бы его постыдный марш. Безжизненные взгляды мёртвых солдатов скользили по нему, как капли ржавой воды, на одинаковых лицах не отражалось ни тени эмоций. Что такое актёр без публики? Что такое король без подданных? Чувство собственной нереальности, не-существования снова пробудилось в Докторе. Ему хотелось, чтобы его заметили, чтобы подтвердили, что он присутствует в этом пространстве, занимает место. Клара, как никто, умела напоминать ему, что он существует. Лифт опускался всё ниже, замедляясь с каждым метром, словно не выдерживал веса земли, давящего сверху. Доктор никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас ощущал себя улиткой в ставшей слишком тесной раковине. Одежда внезапно показалась слишком узкой, воротник рубашки сдавливал шею, и его пришлось расстегнуть. Когда двери наконец открылись, он ожидал, что чувство стеснённости пропадёт, но оно только усилилось. Тело, всегда бывшее слишком худым, казалось, разбухало, свешивалось, как выпирающее из кадушки тесто. Его окружали камень и сталь, скрывающие за собой тонны земли, похожие на стенки гроба. И чем ближе Доктор подходил к комнате Клары, тем теснее они сжимались, пока гроб не превратился в детский, в котором был похоронен мальчик, полюбивший впервые в своей жизни. И на всю жизнь. Дэнни стоял у двери, на своей вечной вахте, нескончаемом ночном дозоре, вечный страж, с ещё одним киберчеловеком, чьё лицо было закрыто блестящей маской. Безликий солдат повернул голову, когда Доктор приблизился — поневоле опасливо, не зная, чего ждать, и втайне получая от этого удовольствие. Он с нетерпением ждал реакции Дэнни. В отличие от второго киберчеловека, он не пошевелился, глядя прямо перед собой и не моргая; чёрные круги вокруг его глаз стали ещё темнее, глазные яблоки высохли и сморщились, сделавшись чуть больше булавочной головки. Когда Доктор обошёл Дэнни с другой стороны, он увидел дыру в его щеке, окружённую лохмотьями свисающей кожи; через неё можно было видеть полость рта, такую же пересохшую, с отслаивающейся слизистой и непомерно раздувшимся почерневшим языком. Левая сторона его лица была повреждена не так сильно, но её черёд придёт скоро. Мисси специально позволила его плоти разлагаться, пока она не соскользнёт с костей, как изношенная до лохмотьев одежда? Доктор представил, как Клара сутками находится рядом с гниющим трупом своего бойфренда, отделённая от него только десятком сантиметров дерева, вынужденная проходить мимо него каждый раз, когда нужна ему наверху, вдыхать запах. Этот запах. От него у Доктора слезились глаза. Обычно такой запах сопровождается стаями мух, но здесь насекомых не было. Запаха, скорее всего, тоже. Слышит ли Клара влажный шелест облезающей клочьями кожи? Поворачивается ли Дэнни к ней лицом, глядя на неё тем, что осталось от его глаз? Возможно, Клара вела себя так покорно не потому, что её полностью сломало предательство Доктора. Она могла думать, что, если удовлетворит его, если доставит удовольствие, если он будет доволен ею, то прикажет перевести её в другое место, туда, где не будет Дэнни. Доктор не сделал даже этого. Возможно, он снова ошибается. Возможно. Интересно, когда Клара в последний раз касалась Дэнни? До первого появившегося на его лице признака разложения? Дэнни не смотрел на него, никак не реагировал на его присутствие. Может, сморщенные комочки в его глазницах уже не могут ничего видеть, может, он принципиально не хочет его замечать. Напротив Дэнни на стене висело вычурное зеркало, и гладкая поверхность бесстрастно отражала его расползающееся лицо. В таком случае, на его месте Доктор предпочёл бы ничего не видеть. Мисси постаралась извлечь из Дэнни максимум веселья. Доктор подумал, не помахать ли рукой перед его лицом, даже согнул её в локте, но его ладонь замерла в воздухе. Он понял, что не хочет даже приближаться к этой груде склизкой плоти в стальном гробу, словно она была заразной. От запаха, исходившего от Дэнни, его начинало подташнивать. Ручка двери повернулась легко — зачем запираться с такой стражей? Доктор открыл дверь настолько, чтобы едва протиснуться внутрь, и, войдя, захлопнул её за собой, прижавшись к ней спиной. Ему становилось всё жарче, на лбу выступили крупные капли пота. Резкий сладковатый аромат гниения щипал ноздри. Как он может проникать за закрытую дверь? Доктору казалось, что запах исходит от него, его пота, пропитывающего рубашку. В полубреду он расстегнул её и натянул на лицо, закрывая нос, но запах был внутри и заглушить его было невозможно. Затуманенным взглядом Доктор оглядывал комнату — даже, скорее, апартаменты — принадлежавшие Кларе. Свет был мягким, приглушённым, скрадывал замысловатый рисунок на обоях и призрачно подрагивал в огромном трёхстворчатом зеркале, похожем на то, что было в её старой квартире. Из ванной раздавался плеск воды, тихий, словно она лилась тоненькой струйкой. Кровать была идеально заправлена, на туалетном столике в ряд выстроились загадочные пузырьки и баночки. Судя по их виду, ни одним из них никогда не пользовались. Пошатываясь, Доктор подошёл к зеркалу и начал перебирать пузырьки, беспорядочно хватая их и роняя с мягким стуком на пушистый ковёр. Жидкость в некторых тяжело, горько, мускусно или, наоборот, свежо и бодряще пахла. Он брызнул на себя духи с наиболее густым запахом, что-то древесное и пряное, в надежде перебить ими вонь гнили. Звук текущей воды затих. Доктор стоял, опираясь руками на столик, вдыхая запах духов, пока его голова не начала кружиться, а во рту не остался привкус спирта и чего-то травяного. Он ощущал, что Клара стоит в дверном проёме и смотрит на него, но не решался обернуться, боясь того, что увидит ещё одно лицо с мёртвой облезающей кожей. Клара подошла ближе, мягко ступая по ковру, и дотронулась пальцем до его плеча, словно он был диким животным, которое боишься спугнуть и одновременно хочешь увидеть, как оно двигается. Подняв голову, Доктор увидел в зеркале её отражение — она была бледной, с красными опухшими глазами, но несомненно живой. Её рука так и осталась занесённой над его плечом, как готовящийся пронзить спину кинжал. Доктор медленно выпрямился и повернулся, заставив Клару отойти на пару шагов назад. Она была босой, с заплетёнными в растрёпанную косу волосами, в одной ночной рубашке, похожей на детскую, с жёлтыми плюшевыми мишками на белом фоне, слишком короткой и сильно натянутой в области груди, словно она была мала Кларе. Она носила её в детстве? Почему она вообще в одежде для сна, разве уже наступила ночь? В последнее время у Доктора было слишком много вопросов и слишком мало ответов. Время, которым когда-то он мог управлять, теперь несло его в своём потоке, и из него было невозможно вынырнуть. Вид Клары вызывал у него смутную тревогу. Она казалась совсем девчонкой, младшей школьницей, с её ростом, круглыми щеками и крохотными, утопающими в ворсе ступнями. Она хочет выглядеть как ребёнок, чтобы он больше не прикасался к ней? Ночная рубашка заканчивалась чуть выше середины её бедра, выставляя напоказ её ноги — даже в приглушённом свете на них были видны синяки, ссадины, царапины и кровоподтёки, словно их чем-то отхлестали. Клара зметила его взгляд и одёрнула подол ночной рубашки, очевидно слишком короткой, чтобы скрыть следы наказания Мисси. - Она говорила, что ты придёшь, - пробормотала Клара, не обращаясь ни к кому конкретно, продолжая теребить подол. Кружево на нём уже было заметно истрёпано. Доктор поднял голову, глядя ей в глаза — они уже очень, очень давно не думали о чём-то в унисон. - Я пришёл. Клара слегка пожала плечами, заставляя рубашку задираться ещё выше: - Тогда заканчивай то, что она начала, - Доктор непонимающе смотрел на неё, пока она не подняла брови, на секунду стирая со своего лица выражение беспрекословной покорности. - Разве ты здесь не за этим? Не за тем, чтобы снова меня... - Нет, - духи были очень сильными и резкими, но не могли до конца перебить запах гниения. Доктору казалось, что он вот-вот лопнет, точно испорченный фрукт, выплёскивая на пол зловонную жижу. - Я пришёл, чтобы... Чтобы... Посмотреть на Дэнни? Посмотреть на тебя, Клара? Попытаться вспомнить, кто ты на самом деле — беспомощный манекен, который можно ставить в любую позу, какую захочешь, или девушка, которая ждала его возвращения всё это время, в которой ещё осталось что-то от прежней Клары? Она подошла ближе к нему, пристально оглядывая его с ног головы и слегка морща нос от духов, которые он вылил на себя слишком щедро, скользя взглядом по расстёгнутой рубашке, по натянутой на выпирающих рёбрах коже. Клара сцепила руки в замок, держа их у груди, так что задравшаяся ночная рубашка не закрывала обнажённый низ живота. От неё снова пахло мылом, кожа на пальцах сморщилась от слишком долгого пребывания в воде. Она снова коснулась его лица, сделав то же быстрое и прицельное движение. Доктор моргнул, не зная, как реагировать. Он не знал этого в точности и раньше, а сейчас, после всего... Но Клара, казалось, ожила снова, вышла из своей летаргической спячки, из своей искусственной защитной комы, доверчиво раскрывая стенки кокона, не заботясь о том, что он может ударить по незащищённому мягкому телу между ними. А он может ударить? Клара успела сделать это первой. Она дала ему довольно неуклюжую пощёчину, слишком напрягая при этом кисть. От удара голова Доктора качнулась, и мир перед глазами на несколько секунд расплылся, утрачивая резкость. Клара размахнулась другой рукой и ударила его по щеке уже увереннее и сильнее, оставив на ней горящий след своих пальцев. Пощёчины следовали одна за другой, так что в голове гудело и ныли скуловые кости. От последнего удара в запястье Клары что-то хрустнуло, и она тихо вскрикнула, затем из последних сил толкнула его в грудь. Доктор натолкнулся спиной на столик и упал, ослеплённый и потерявший ориентацию в пространстве. В ушах звенело, и за этим звоном он слышал, как всхлипывает где-то рядом Клара. Он с трудом поднялся и отполз к стене, поморщившись, когда, прислонившись к ней спиной, ощутил резкую боль. Клара в его глазах была не более чем смутным расплывчатым силуэтом, но Доктор догадывался, что она смотрит на него. - Ты пришёл, потому что хотел напомнить о том, как мы путешествовали вместе? - её голос был сиплым от слёз, и она судорожно втягивала воздух для каждого слова. - Чтобы вспомнить прошлое? И не потому что это какая-то новая игра, а... А потому что ты действительно хочешь этого? Доктор мог сказать ей, что сейчас они пойдут к ТАРДИС и смогут улететь отсюда — всё время и пространство лежит перед ними! Ссадины и продолговатые шрамы на её ногах заживут, как и шрамы в душе — пусть только она снова доверится ему! Он мог сказать, что это и правда просто новая игра, задрать эту нелепую детскую ночную рубашку так, чтобы она не давала Кларе пошевелить руками и сделать то же, что делал с ней уже много раз. У него сильно кружилась голова, и Доктор мимолётно подумал, что Клара отреагировала бы на второй вариант развития событий намного спокойнее, снова завернувшись в свой кокон отрешённости и перенеся своё сознание как можно дальше от своего же тела. Второй вариант не давал бы ей надежду, чтобы потом снова отнять её. Доктор поднялся на ноги, держась рукой за стену, чтобы не упасть снова. Боль от ударов становилась пульсирующей, грозя налиться на лице синяками. Клара смотрела на него, сжав губы и сердито вытирая слёзы раскрытыми ладонями. Он прошёл мимо неё к двери, задержавшись, чтобы сказать вполголоса: - Я ещё вернусь. - Зачем? - спросила Клара, впервые за много времени повысив голос. После паузы она заговорила снова. - Мне не настолько не всё равно! У самой двери Доктор замер, думая, не ответить ли ему «Посмотрим», но вышел, не сказав ни слова.

a.Ura lebt in dem Schneckenhaus, In deinen Händen liegt die Macht, Gott selbst und die Zeit zu überwinden Sieh' das Unheil, das euch nun droht, Du hast sie für dich auserwählt, So wag' den Schritt über die Schwelle а.Ура живёт в домике улитки, В твоих руках находится сила, Чтобы побороть время и самого бога Узри несчастье, что вам грозит теперь, Ты выбрал её для себя, Так что отважься переступить через порог

Коридоры превратились в тянущее, стискивающее щиколотки жидкими кулаками болото, засасывающее, переваривающее. Доктор шёл вперёд, с трудом отрывая ноги от пола, чтобы сделать шаг, пытаясь собрать всё упрямство, какое ещё осталось. Шаг за шагом. Прочь воспоминания о Мастере, о всём, что было, потому что он лежит в гробу рядом с ним, так близко, в соседней могиле, и одновременно недостижимо далеко. Помни о Кларе, помни о всех, кто забыл тебя, их невидимые руки сейчас подталкивают его в спину, заставляя идти, и идти, и идти. Шаг за шагом. Болото чавкало, хлюпало, тянулось за ним липкими густыми нитями. С каждым шагом он увязал всё глубже. Призрачные спутники тянули его вверх, а Клара, снова и снова признающая то, что не может простить его, давила на плечи, опуская всё глубже в бурлящую ядовитыми соками массу. Мысли были спутанными. Образ Клары размазывался, как свеженанесённая на холст акварель от презрительного плевка, её лицо становилось старше, острее, глаза безумно сверкали, и Доктор видел Мисси, так ясно, словно она сейчас стояла прямо перед ним. Но нет, скорее всего, она снова наблюдает за ним, выбирая момент, чтобы... Отомстить? Вернуть его в его комнату? Отвести на очередное «совещание», в котором он принимал меньше участия, чем портреты на стенах? Снова отвести к Кларе и «закончить то, что она начала»? Доктор ощущал себя так, словно Клара предала его второй раз, и не был уверен, что в этот раз ему тоже не настолько не всё равно. Она предпочитает быть эмоционально выпотрошенным чучелом, глядя на которое, восхищаешься мастерством таксидермиста? Сколько движения и жизни в навеки застывшей позе! Как великолепно он сохранил оболочку! И не важно, что за этой оболочкой не осталось ничего изначального, всё было аккуратно вырезано, удалено и оставлено гнить в плошках из хирургической стали. Лицо до сих пор болело от её пощёчин — жеста отчаяния, бессилия, сродни ударам теряющего разум заключённого в стенки своей одиночной камеры. Что с ней сделала Мисси? Что с ней сделал он? А что будет, когда ТАРДИС появится посреди её комнаты, её позолоченной клетки? Откажется ли она войти? Или что-то всё же сохранилось в ней, хоть кусочек сердца, хоть ошмёток лёгкого? Разве он не Доктор, который может найти всё это и заставить снова пульсировать и жить? Разве уже не Доктор? Он — король, его корона — вопросы без ответов, переплетённые, как ветви терновника, впивающиеся в кожу, заставляющие королевскую кровь течь и течь... Дойдя до нужной двери, он опёрся руками о стену, восстанавливая дыхание и унимая дрожь в ногах. Доктор ожидал, что она будет заперта так крепко, что её нельзя будет открыть ни силой, ни хитростью, но ручка повернулась свободно. Где-то далеко Мисси заливалась смехом, потому что знала — всё напрасно, что случится, если внутри камеры узник будет переходить из отсека в отсек? И разве не весело будет дать ему надежду, а затем снова отнять? Разумеется! Ходи, где хочешь, мой король, моя драгоценная заводная игрушка! Посмотрим, далеко ли ты зайдёшь без меня, указывающей тебе направление! Смотри, Клара, я иду к ТАРДИС. Смотри, как твой друг возвращается. Улыбнись же — как долго ты не улыбалась, поцелуй в щёку, готовься к новым приключениям! Король умер — да здравствует Доктор! Страх пропитывал каждую клеточку тела, пеленой закрывал глаза, превращая полумрак в непроницаемую тьму. ТАРДИС пряталась в ней, как одичавшее животное, которое выгнал его собственный хозяин — обозлённая, скучающая, презирающая, печальная, одинокая? Доктор так давно не видел её, что практически забыл, что она такое. Он угадывал в темноте её очертания и прибижался осторожно, словно ожидая нападения. Неужели всё будет так легко? Он просто войдёт в неё и сможет перекроить ткань времени, сделать это будущее таким, каким он видел его в своих снах, где он не король, не мираж, не боль между ног, не друг, который вернулся, не плохой человек и не хороший человек, а просто идиот с будкой и отвёрткой... Видишь всё это, Доктор? Оно здесь — за этой едва различимой синей дверью, кажущейся чёрной! Просто сделай шаг — в твоих силах прекратить всё это, в твоих силах изменить время! Или — неужели ты мог поверить, что тебя позволят это? Неужели мог не догадываться, что тебя не отпустят, не дадут вернуться? Неужели думал, что Мисси настолько небрежна, что не предусмотрела твой побег? Глупец! Ты сам выбрал её, так наблюдай теперь, что следует за твоим выбором! Есть только один способ проверить, какой из вариантов правдив, да, Доктор? Он потянул за ручку, сильнее и сильнее. Она не поддавалась. ТАРДИС издала тихий печальный звук, будто извиняясь, говоря, что она принадлежит Доктору, а кто ты? Кто? Я не могу пустить тебя, я не знаю тебя, не доверяю. Я буду ждать Доктора, ждать и ждать, пока не обрасту паутиной, а пыль не сделает мои стены грязно-серыми. Прости, незнакомец, но ты — не Доктор. Он опустил руку, затем поднял снова и ударил по стене ТАРДИС кулаком, сначала несильно, а затем более ощутимо. Костяшки начали ныть, и он отошёл, лениво думая, не пригрозить ли ей, но решил, что это будет бесполезно. Да и зачем ему какая-то будка, когда его королевство — это целая планета? И будут ещё, правда ведь? Планеты, созвездия и галактики — он покажет, как нужно завоёвывать их! Да? Ведь да? Мисси ждала его за дверью, в коридоре, где свет казался ослепительным. Она улыбнулась ему, и он улыбнулся ей, предлагая свой локоть, в который она поспешила продеть свою худую руку, затем прижалась к нему всем телом, шепча на ухо что-то успокаивающее, о его величии, о грядущей войне, многих войнах, о процветании и доблести, о возвращении родных земель, где трава красна, как королевская кровь. Славное королевство мы построили вместе, Мисси! Его земля — воспоминания, его фундамент — грёзы о будущем, его сила — мёртвые тела, его король — человек без имени. Да будет долгим его правление и мудрыми указы! Боже, храни короля!