Back to Where You Once Belonged

Себастьян зря теряет время после окончания праздничных фанфар по случаю помолвки Курта и Блейна — у него на носу экзамены по профильным предметам, к которым нужно готовиться. Задержавшиеся ребята из МакКинли мельтешат на лестнице, очищая ее от лепестков роз и конфетти и преграждая ему путь до общежития. Все по-прежнему гудят от волнения, назойливо напевая песню «Битлз» в свои совки и веники так, словно это микрофоны. Себастьян прислоняется к стене и морщится. Весь день его мучает головная боль от громкой музыки и шума от участников четырех хоров, забивших коридоры, и лишние звуки сейчас точно не способствуют улучшению его самочувствия. Одна из девчонок — имя которой не приходит в голову, а сама она вспоминается только из-за обморока на Отборочных — спускается по лестнице с удивлением и волнением в глазах. Себастьян прослеживает за ее взглядом и тут же замечает Курта, сидящего на нижней ступеньке. Тот смотрит в пол, словно нашкодивший щенок. — Эй, ты в порядке? — спрашивает девушка, прислоняясь к перилам и хмурясь. Курт вздрагивает, на мгновение окидывая ее нечитаемым взглядом. На вид он кажется потерянным, а так недавно помолвленный человек — которым Курт сейчас и является — выглядеть не должен. Затем он встряхивает головой и выдавливает из себя улыбку, которая даже близко не касается его глаз. Этот человек не имеет ничего общего с тем Куртом из «LimaBean», которого Себастьян встретил год назад, и он не может сказать, хорошо это или плохо. — Да, я… нет, все хорошо, просто… сильно задумался, наверное. — О, понимаю, — говорит девушка и улыбается. — Мой парень спел мне песню прямо во время урока и предложил стать его Валентином. Он даже красный смокинг нацепил. — Пожалуйста, скажи хотя бы, что смокинг на нем нормально сидел. — Оу, сарказм, мне это нравится. И нет, не очень, но он все равно выглядел мило. Курт снова улыбается — искреннее, но все еще без огонька в глазах, который всегда так раздражал Себастьяна. — Прости, не запомнил твоего имени, когда заезжал в школу на прошлой неделе. — Марли, — произносит она в ответ. Марли одергивает платье и садится на пол перед Куртом. — Понимаю, мы совсем не знаем друг друга, но ты выглядел расстроенным, и я решила убедиться, что у тебя все хорошо. — Все в порядке, спасибо, Марли. Та тянется, чтобы участливо пожать его руку, и встает. — Обращайся! Я и моя дружеская поддержка всегда в твоем распоряжении. Брат Финна — мой друг. А сейчас, если не возражаешь… Я почти уверена, что Китти подсыпает Джейку блестки за шиворот, когда он отворачивается. И я собираюсь как следует повеселиться над этим, а потом пожурить ее, как его идеальная девушка. Еще увидимся? Курт кивает, и в следующую же секунду Марли уходит, а на его лицо вновь возвращается печаль. Прежний Себастьян умирал бы от желания задеть Курта, пока тот в таком состоянии, но нынешний Себастьян, который клялся больше не быть мудаком, чувствует себя по-настоящему плохо. Не думая дважды, он медленно пересекает помещение, но, опять же, Курт не замечает его до тех пор, пока Себастьян не подходит к нему вплотную. — Ладно, я грубее, чем юная мисс Счастье, поэтому скажу, что ты выглядишь так, словно кто-то задавил твою кошку. — Себастьян, — невесело растягивает слова Курт. — Мне стоило догадаться. Себастьян фыркает, чуть подталкивая его, чтобы сесть рядом. — Подвинься. Я не сяду на пол, рискуя перепачкать всю задницу в конфетти. Курт делает одолжение и отодвигается, постукивая пяткой по линолеуму. В этот момент Себастьян рассматривает его тщательнее и видит изменения, коснувшиеся не только тела, которое стало выше, стройнее и, отмечает он, вообще похорошело, но и характера — Курт избегает его взгляда, бросает пустые улыбки знакомым и вяло машет рукой вслед уходящим Сантане и Берри, которым нужно как можно скорее добраться до аэропорта, потому что утром надо быть на работе. Несколько минут они сидят в тишине, нарушаемой только другом Блейна. Тем самым со странной прической, который поет «Дорогую Пруденс» в пародии на голос, должно быть, Халка. Они молчат ровно до тех пор, пока Себастьян уже не в состоянии выносить неловкое молчание. — А где Блейн? Я думал, что вы нашли суточный саундтрек свадебной капеллы и сбежали вместе. — Он снаружи, с родителями, — говорит Курт, кивая в сторону главного выхода. Себастьян обдумывает это и почти уже ныряет обратно в неловкую тишину, когда улавливает тихий шепот: — Они, вероятно, говорят ему, что он мог бы подыскать парня и получше. Вот оно что. Сидящий рядом Курт не имеет ничего общего с тем парнем, который оскорблял его прическу и запах и говорил, что Себастьян компрометирует все гей-сообщество. Теперь Курт похож на разбитую куклу — красивую, но грустную, отчаянно пытающуюся держать себя в руках. — Так, серьезно, кончай хандрить и расскажи мне, что происходит в твоей маленькой русой головке, потому что мы сидим здесь порядка пяти минут, а ты ни разу не оскорбил меня, и это начинает чертовски пугать. — Почему я должен разговаривать с тобой? Я вообще тебе поражаюсь: ты даже согласился помочь с помолвкой. Хотя не похож на человека, готового поддержать всех, кто решил пожениться. На этих словах Себастьян наконец-то замечает искру в глазах Курта — маленькую и едва заметную, но она там есть. — Я не Господь Бог, и мне едва за восемнадцать, а я все еще иногда смотрю мультики. Так кого, черт возьми, волнует, что я думаю об этом? Он попросил нашей помощи — я согласился. Курт фыркает. — Год назад ты выплеснул слаш ему в лицо, а сейчас помогаешь с помолвкой? — У меня новая позиция, которая, грубо говоря, гласит «не оскорблять всех и каждого, с кем я разговариваю», — говорит Себастьян. — И я выливал слаш на твой пиджак, его лицо просто подвернулось под руку. — Точно, — невесело фыркает Курт. — И сейчас ты ведешь себя так, словно я тебе небезразличен. И искорка пропадает из его глаз, почти моментально заблестевших от избыточной влаги. — Вот оно что? Ты думаешь, что людям нет до тебя дела? — спрашивает Себастьян, не упуская из виду слезу, скатившуюся по щеке Курта, хотя тот почти сразу ее стирает. — Слушай, я понимаю, что мы не лучшие друзья, но меня достаточно сильно волнует, почему ты так печалишься после помолвки с человеком, которого вроде как любишь. — Я люблю его, — резко отвечает Курт. — Я просто… черт, я действительно говорю об этом с тобой? — Давай начистоту: я единственный мудак из твоих знакомых, который способен вывести тебя на чистую воду. И так как мы плохо друг друга знаем, я не стану судить предвзято, как это сделали бы мини-Барбра или Сатана. — Пока не начнешь носить свитера с оленями или сапоги до середины бедра. — Курт кривит губы в намеке на улыбку и продолжает: — Когда мне было шестнадцать, я влюбился в Финна… — Который твой сводный брат? — Тогда он им не был, — ворчит Курт. — А сейчас ты можешь помолчать, чтобы я нормально все рассказал? — Прости. Продолжай. — Ну так вот, я влюбился в Финна, но он был натуралом, и у него была девушка, а потом еще началась вся эта суматоха с ребенком — позволь опустить подробности, иначе мы тут на неделю застрянем, — и все накрылось. На следующий год к нам пришел новичок, который, как я думал, влюбится в меня, но все обломалось — он тоже оказался натуралом. — Курт устало вздыхает. — А потом случился Блейн — первый парень, который полюбил меня. И это было великолепно, даже прекрасно, пока я не переехал в Нью-Йорк, а он не переспал с кем-то на стороне. — Клянусь, это был не я. — Себастьяну кажется, что об этом стоит упомянуть. — Знаю. О тебе первом я и подумал, но Блейн сказал, что это не ты. Я все еще не знаю, кто это был, и, думаю, лучше мне не знать, чтобы защитить себя от лишних переживаний, — подтверждает Курт, дергая свой рукав. — И у меня появился Адам — британский предмет обожания, который помог мне приспособиться к НЙАДИ так, как не могла помочь Рейчел. И он мне нравился, по-настоящему нравился, пока однажды он не сказал, что возвращается в Англию после выпуска. Наверное, именно это удержало меня от серьезных отношений с ним. Разве я смог бы справиться с потерей двух парней за год? — Черт, некоторые люди и по двадцать так теряют. — Мы договорились, что ты будешь молчать. — Прости еще раз. Я просто так сказал. — Не стоило. — Курт слегка пихается локтем, но на его лице все еще нет признаков радости. — Я вернулся в Лайму к папе на прошлой неделе, и Блейн снова начал меня донимать, потому что возжелал возобновить наши отношения, и… ну, жизнь у меня только одна, и она может закончиться в любой момент. Не хочу жалеть о том, что не дал нам еще один шанс, когда это еще можно было сделать. Над ними снова нависает тишина, но уже не такая неуютная — Себастьян переваривает полученную информацию. — Ты можешь говорить, — бормочет Курт, и его голос звучит слишком надломлено. — Так, значит, ты хочешь сказать, что согласился выйти за него замуж, потому что можешь умереть завтра и не хочешь пожалеть о своем отказе? — Да, спасибо, что повторил мои только что сказанные слова, — насмешливо ворчит Курт. — Но ведь именно это ты и сказал! — восклицает Себастьян. — Ты ведь не говоришь, что выходишь за него, потому что любишь и хочешь провести с ним всю жизнь. Ты говоришь, что выходишь замуж, потому что он первый ответил тебе взаимностью и теперь ты считаешь, что никто не полюбит тебя сильнее. — Я люблю его! — резко отвечает Курт. — Ни с кем рядом я не чувствую себя так, как с ним. Ты не поймешь. — Не пойму, — соглашается Себастьян, — но позволь обрисовать ситуацию так, как ее вижу я. В Париже я подцепил парня по имени Феликс, который делал божественные минеты. Ты не поверишь, насколько божественные. Он буквально высасывал мои мозги через член. Потом я провел ночь в клубе, уже с другим парнем. Феликс приревновал и… знаешь, что сделал? Он, блядь, укусил меня за член. Укусил, черт возьми, прямо у основания. Клянусь, я до сих пор иногда чувствую эту боль. — С трудом понимаю, к чему ты клонишь, — стонет Курт. — И я не хочу думать о твоем пенисе. — Ладно, — посмеивается Себастьян и оглядывается — этот разговор явно не для чужих ушей, — отмечая, что почти все из Новых Направлений ушли, кроме новичков, торчащих на верхних ступеньках. — Собственно, что я имею в виду: одно время я думал, что больше никогда не получу такой шикарный минет, но, представляешь, мне было всего шестнадцать, а в мире, как оказалось, существует миллион других парней, которые могут делать минет даже лучше, чем Феликс, который позволил себе укусить меня за член. И я тоже делал. Не один раз. Ты думаешь, что никто никогда не полюбит тебя так, как Блейн? Держу пари, что в этом мире найдется еще один человек, который сделает это и никогда тебе не изменит. Тебе девятнадцать, а не девяносто, хватит думать о смерти, живи сегодняшним днем. На глаза Курта наворачиваются слезы, и он, смаргивая их, бормочет: — Мои родители поженились в двадцать два. Через десять лет моя мама умерла. Ты не поймешь. Это настолько долбанутая отговорка, что Себастьян едва ли не кричит: — Мне, конечно, жаль, но кто сказал, что ты закончишь так же? Мои родители поженились, когда не были к этому готовы, и остались вместе из-за детей, превратив совместную жизнь в нечто невыносимое. Ты думаешь, я жду, что у меня все будет так же, как у них? Да ни за что. Ты не обязан жениться, если не готов к этому. Курт хмуро смотрит на него, гневно сверкая глазами. Себастьян никогда прежде не был так счастлив видеть разозленного на него человека. — Почему я вообще должен слушать тебя и верить твоим словам? — Ты прав — почему? Я ведь гребаная шлюха, которая только что сравнила любовь с минетом, верно? — подстрекает Себастьян. Глаза Курта снова сверкают. — Я такого не говорил, не переиначивай мои слова! — кричит он так, что ребята сверху, должно быть, слышат его. — Очевидно, ты разбираешься в этом побольше меня, но я не понимаю, почему тебя это так волнует! — Потому что ты не маленький запуганный мальчишка, который боится остаться один и выходит замуж за человека, разбившего ему сердце! — кричит в ответ Себастьян. — Курт Хаммел, которого я знал, был сильным и гордым, он не отмалчивался, когда его оскорбляли. Он увидел, как я флиртовал с его парнем, и с удовольствием принял вызов. Он пришел в бар и уделал весь танцпол, чтобы напомнить, кто кому принадлежит. Он настроил Уорблеров против меня с помощью диктофона и песни Майкла Джексона. Я все еще верю, что этот человек прячется под твоей кожей, и вижу его во взгляде, которым ты пытаешься меня прожечь. Тебе просто надо прийти в себя, найти его и вернуть. В следующую секунду Себастьян слышит звонкий шлепок, чувствует жгучую боль в щеке и наслаждается смехом Курта. — Вау, а это было приятно, — говорит тот, встряхивая руку. — О, я рад, что тебе понравилось, потому что, черт возьми, мне — нет, — хнычет Себастьян, прикладывая ладонь к лицу. К утру там точно появится синяк в форме пятерни. — Можно поинтересоваться, что, твою мать, это было? Но Курт только смеется, и этот смех настолько заразителен, что Себастьян не может не присоединиться к нему. — Это, — говорит Курт, не успев успокоиться, — был старый Курт Хаммел, нашедший себя. Не то чтобы старый Курт Хаммел раздавал пощечины направо и налево, но, может быть, ему стоило немного попрактиковаться. — Мог бы и не использовать меня для этих целей, — говорит Себастьян. Он еще раз трет щеку и толкает Курта плечом. — Что собираешься делать? Тот пожимает плечами, умиротворенно улыбаясь. — Найду папу до отъезда в Нью-Йорк, а потом буду думать, долго и усиленно, и, в конце концов, что-нибудь решу. Может быть, я выйду за него; может быть, буду просто встречаться с ним; может, начну встречаться с кем-нибудь другим; а может, просто побуду Куртом и вспомню, каково это любить себя, до того, как попытаюсь влюбиться еще раз. Мне всего девятнадцать, я не обязан решать все вопросы прямо сейчас. Когда Курт встает, Себастьян с гордостью замечает изменение в его виде — вернулись гордая осанка, горделиво вздернутый нос, уверенная улыбка на лице. Это больше подходит Курту, поэтому Себастьян не может долго дуться на него. — Я рад, — отвечает он, принимая руку Курта, которую тот протягивает, чтобы помочь ему подняться, и улыбается, пожимая ее. — Никогда не думал, что скажу это, но спасибо тебе, Себастьян. Серьезно. Ты прав, никто здесь не осмелился бы говорить мне такие вещи. — Без проблем, только больше не вымещай на мне злость. Я плохо лажу с эмоциями, — усмехается Себастьян. — Может быть, еще увидимся? Курт слегка хмурится. — Я же сказал, что возвращаюсь в Нью-Йорк. Сомневаюсь, что навещу Огайо в ближайшее время, а уж тем более Вестервилль. — Я и имел в виду Нью-Йорк, — уточняет Себастьян. — Я только что отправил документы в Нью-Йоркский университет. Кажется, я тоже переезжаю в Большое Яблоко. — Хм. Курт, не говоря больше ни слова, разворачивается и уходит почти вприпрыжку — той походкой, которой у него не было весь день. Сейчас на лестнице пусто, но в тот момент, когда Себастьян доходит до последней ступеньки, намереваясь вернуться в комнату и заняться учебой, его останавливает и тянет назад чья-то рука. За его спиной стоит Марли и крепко держит за плечо. — Что? Неужели сейчас тот самый момент в финальной песне, когда пташки, твои маленькие мультяшные друзья, должны появиться из ниоткуда и столкнуть меня с утеса, чтобы больше никто обо мне не слышал? Марли хихикает, отпуская его. — Для человека, который только что признался, что еще смотрит мультики, ты слишком неумело смешал все самые слащавые сюжеты Диснея. — Вот как? Ну подай на меня в суд, раз уж я немного приукрасил действительность, сталкер. — Совсем необязательно подслушивать, если человек говорит громко в таком просторном помещении с эхом, — мудро замечает Марли. — Но с твоей стороны это было классно. — Что именно — то, что я, возможно, обломал помолвку Курта и Блейна, о которой все так пеклись? — Себастьян готовится к нападкам Марли, но та качает головой и улыбается. — Нет, дурак, то, что ты помог ему вернуть уверенность в себе, чтобы он сделал свой собственный выбор, — говорит она. — Ты не сказал ему, что он должен был отказать. Ты надоумил его все обдумать, чтобы понять, чего он по-настоящему хочет. — Но я подразумевал, что он должен был отказать, — отмечает Себастьян. — Разве что совсем чуть-чуть, — соглашается Марли. — Но, знаешь, этот год оказался для меня сложным. И если бы кое-кто не помог мне так, как ты помог Курту, я бы не справилась. Мне буквально спасли жизнь. — Все подслушивала и не расслышала, как я сказал, что плохо лажу с эмоциями. Может, мы просто… — Я тебя умоляю, стойкий оловянный солдатик. Мой бойфренд тоже так себя вел, а теперь он плачет над «Дневником памяти» вместе со мной, — говорит Марли. Может быть, она и очаровательная, но и пугающая все-таки тоже. — Ты помог человеку, который думал, что никто никогда его не полюбит, и заставил его понять, что это не так, а даже если и так — он должен научиться любить самого себя. Это похвально. — Мне кажется, ты преувеличиваешь. — А мне — что ты увиливаешь. — Мне нужно готовиться к экзаменам. — Увиливаешь, — пропела Марли. — Но мне тоже нужно идти. Мама Китти обещала подвезти меня до дома, а я заставляю ее ждать. Пока! Себастьян смотрит, как она убегает, и бормочет: — Удачи, пугающее лесное существо. Когда он возвращается в свою комнату и садится за стол с открытым в руках учебником по праву, то замечает поддельное удостоверение личности, торчащее между двумя книгами на полке. Он вспоминает первый день, когда встретил Курта в «LimaBean», их первое рукопожатие, огонь в его глазах, и думает, что теперь будет весело. В этот момент Себастьян понимает, что его головная боль давно прошла.