"Бархатное утро"

В этот день с неба большими белыми хлопьями спускался снег, подпитывая вечно белые снега, леденящей тишиной, припорашивая дорожки к домам, посылая радость детишкам, играющим в пушистой белизне снежных сугробов. Как будто догадываясь, что такого же утра как это, уже не будет. Будет тот же снег, те же грубые мучающие кожу метели, тот же белый припорошенный снежок во дворе. Но это будет другое утро или вечер, может даже уже и не зима, а лето, но другое. Всё с течением времени изменяется, останавливается как полуночный поезд, или только начинает свой бег как иссякающие годы жизни, или на мгновение ярким взором опустошает душу, вытягивает жизнь. Одна вспышка света по глазам, и она уже видит, что таким как раньше, это утро уже не будет. Один крик, и она понимает, что поздно что-то менять, поздно ждать, стоит только отпустить, потому, как дальше не пустят. Вся земная жизнь должна остаться в памяти людей, напоминая потом подрастающей малышне, её голос, её привычки. Всю её слабость, открывая как на ладони. А она должна идти дальше, к еле уловимым белеющим нитям, что спускаются с такого, по сегодняшним меркам, слишком чистого голубого неба. Раньше она видела серое угрюмое небо, глубокое, своей жестокостью готовое убить. Теперь оно сжалилось, и она, с усилием повернув голову, всматривается в пустые облака, слишком легкие для этого дня, слишком спокойные, как она сама. Сегодня, впервые за несколько лет, она опускает руки, полностью подкидывая небу её горячую волчью душу, тот жизненный тонус, который она ненавидела, считая, что она изгой в этом мире, простая ошибка природы. Ей не место среди такой компании, что до сих пор старается острыми зубами вырвать из толпы рубиновых глаз, свое право на существование. Они, как и раньше, слышат её мысли, кто-то скулит, но сражается, кто-то пускает скупую мужскую слезу на заледеневший снег, прекрасно понимая, что это конец, такой её больше не будет в их стае. Слышит за эти несколько секунд, пока ещё не закрываются глаза, как кто-то кричит, кто-то воет, но молчат не многие. Молчит и навсегда замолк тот детский голос, который она бы с радостью услышала перед собственной кончиной. Он жил на всю ногу, слишком открыто и душевно, доверяя практически всем. Она тоже жила так же, позволяя копаться в мыслях и чувствах всей стае. Из-за этого приносила слишком много боли всем, кто её окружал, кого она любила, кто был немножко с нею знаком. Но и это стало не так важно. Важно было сейчас на мгновение зацепить грубый голос вожака и суровое, а может, и доброе прощание. Он, конечно, простился с ней, успел на несколько мгновений прибежать, уткнуться головой в её бок, поближе к еле бьющемуся сердцу в груди. Завыл, заскулил, даже пустил, как и Пол, скупую мужскую слезу, но вовремя опомнившись, пока ещё мог мысленно общаться сказал те слова, что она так давно не слышала и мечтала знать. В последний раз, прикоснувшись к её мордочке, он закрывает глаза и, лизнув её в нос, сломя голову понесется навстречу очередному вампиру, чтобы одним клацаньем зубов разорвать не только тело, но и открутить голову. Правда, для неё этот день другой. Ведь вчера бы он не стал такое делать, Пол не стал бы плакать как маленький мальчик. И она даже не услышала бы горького хриплого воя от Эмбри. Сегодня день прощения, день расставания с надоедливой волчицей и несмышленым маленьким мальчиком, чье сердце не колотится уже несколько минут. И небо, с ярким солнечным светом, являет его прекрасную улыбку, улыбчивые карие глаза, он зовет её. А за его спиной, она видит отца, он тоже улыбается ей, что-то шепчет губами. И весь этот яркий принизывающий теплотой свет видит только она, абстрагируясь от гула и шума снежной поляны, полностью не принимая в душу рык, вой, писк кого-то из стаи. Она уже не с ними, она уйдет, стоит только подождать. Слезы огромным потоком льются из глаз, когда она понимает, что сегодня ранним утром она видела свою маму в последний раз, в последний раз ела её блинчики, в последний раз они были вместе – втроем в этом жестоком мире. Теперь она даже не знает, что потеряла не только мужа, но и детей. Теперь у умирающей девушки, что так отважно пыталась выжить в этом мире, будет всё, в чём она нуждалась долгие годы – успокоение, расслабленность, чувство неземного покоя, когда она улыбаясь смотрела карими глазами на этот мир в последний раз. Она не чувствовала боли, не ощущала ни страха, ни волнения, только расслабленность и покой. Некоего рода утешение, подарок свыше, что вся боль исчезла и перестала существовать. Теперь на небесах или в Аду, она больше не сможет навзрыд плакать, истерить или волноваться о своих родных, потому что и родных уже не было, как и тех о ком стоит лить слезы. Она всегда хотела умереть с улыбкой, таким образом, сообщая судьбе, что она все же добила её, когда лишила единственного дорогого брата, которого она всегда ругала и обижала, но любила до последнего вздоха. Ему как паршивой шавке, недостойной снисхождения, Феликс Вольтури, острыми клыками разорвал позвоночник, и отбросил в сторону вечно белых снегов. Так больно ей никогда не было. В это мгновение нить, которая их связывала, с рокотом ударилась о землю и задребезжала на белоснежном пуху. Он был таким неживым, таким спокойным, не естественным в том положении, что лежал. Он всегда был живее всех живых. Она успела отомстить за него, разломив холодную мраморную кожу, отбросив в сторону голову с уже закрытыми глазами Феликса. Но тут же поплатилась за месть своей же жизнью, но не жалела, ничего не требовала взамен. Она слышала, из уст Пола, что это Деметрий Вольтури – один их свиты. Сильный, отважный… Пол хотел взять его на себя. Она не позволила. У него была любовь. Сильная боль пронзила все тело, когда вампир, повторил тоже самое, что и Феликс. Только в отличие от брата, ей позволили попрощаться с этим когда-то живым миром. Кругом витал сладкий запах вампиров, повсюду дым и множество убитых тел – вампиров, оборотней, кто-то до сих пор пытался бороться до хруста костей или до тошноты, что так и идет с горла, не останавливаясь ни на миг. Но это всё напрасно, даже если есть за что. Слишком много неестественного, слишком необычного поселилось в городке Форкс, с его прекрасной природой, но теперь настолько не живой. Она своим видом и голосом заставляла цвести и преображаться леса и поля, могла затыкать суровым взглядом, но не смогла побороть злость, что путами сковала всех волков. Их единственных, кто мог защитить, и до сих пор защищал, это славное место. Она, ещё раз взглянув на сражающихся братьев, перевела взгляд на тело любимого брата, последний раз выпустила непрекращающиеся слезы, посмотрев на небо, и увидев там отца и брата, закрыла глаза. Такое необычное бывает утро, такое тихое, слишком спокойное. Над городом, как и прежде, сменяется зима, лето, осень, не останавливает свое цветение и весна, с её взбухшими почками и нежностью лепестков. Но одно останется неизменно, как и несколько лет назад, память будет возвращать назад, к тем, кто так хотел жить. Но им не дали.