Ты нас бросаешь?

Рыжий сидит перед телеком и тупо пялится в экран, щелкая пультом. Батарейки дешевые и садятся на раз - Дэббс уже вторые за неделю покупает. Потому что Иена, мать его, успокаивает то, как картинки с долей секунды сменяют одна другую! - Все, что угодно, лишь бы ты улыбался, - сказала Фиона, когда Рыжий попросил новую пачку, чуть застенчиво подпирая холодильник плечом. Сейчас на экране Бандэрос разговаривает с пончиком, и это, в какой-то степени, забавно - Иен прекращает переключать каналы, как параноик. - Ты... Ты нас бросаешь? - спрашивает пончик зло... Это очень напоминает Галлагеру другой разговор, совсем свежий, когда Микки, пробежав два квартала, пытался отдышаться. Он спрашивал также: зло и расстроено, как будто Йен предал его. Не как будто - потому что. - Мы же договаривались, - говорит Бандерос и закидывает в рот жвачку. Йен думает, что когда-то давно, наверное, в другой жизни, когда он не был так болен Микки Милковичем, на Бандэроса походил скорее Мик, а Иен оправдывался перед собой, перед Липом, который видел насквозь их ебанутые с Милковичем отношения, даже, наверное, перед господом боженькой: - Помню. Никакой привязанности. Поели и разбежались. Проблема была лишь в том, что совместные завтраки можно было пересчитать по пальцам, а вот "разбежались" случалось всякий раз, как Милкович вспоминал, что он не педик - то есть постоянно, после того, как Иен выбрасывал связанный узлом гондон в мусорку. - Но я-то думал, что мы еще долго будем вместе... Рыжий давится смехом - пончик-Милкович тоже, наверное, рассчитывал на что-то такое, раз бежал со всех ног, стоило только Иену позвонить. Совсем как пес цепной к ласкающей руке хозяина. Галлагера корежит и ломает от того, каким паршивым Микки стал, каким, паршивым, черт возьми, он сам его сделал, да чего уж - каким паршивым оказалось его собственное изломанное, с дефектом нутро. Иен не мог взять в толк ни тогда, ни сейчас, что ж, ему, блять, конкретно нужно: Милковича хотелось привязать к себе, хотелось, чтобы был рядом - просто был, хотя бы. Но без траханья, извечных матов, с излишней опекой, Мик перестал быть собой - Рыжего тошнило. Совсем. Он хотел беспутного безбашенного гопника, который бы мог навешать ему, но понимал, что не выживет без заботы, от которой воротило сильнее, чем от лития. Галлагер до сих пор не может сказать - верное ли решение принял: какими бы вкусными пончики ни были - однажды нужно прекратить их жрать. Иначе стошнит. А портить неплохой, в целом, пончик своей блевотой Иену очень не хотелось. - Тсс, не усложняй, - Рыжий свистит Бандеросу - вот так сила воли у мужика... - Так что, конец? - спросил Микки сдавленно - Галлагера хватило только чтобы выдавить из себя "да" - даже лицо сохранить не удалось, когда Милкович с опаской озвучил то, на что Иену не хватило духу. И если бы Мик произнес еще хоть что-то столь же драматичное... Например: - Значит, вот так все и закончится? - вот просто... не приведи боженька, честное слово. Но Микки молчал и ничего не спрашивал. Только в глазах его застыла тоска. И честное слово, спасибо придурочной Сэмми, потому что если бы Мик спросил то, что Рыжий успел прочесть по его лицу... Галлагер итак не мог отвести взгляд от куртки Микки, которая болталась на нем, отощавшем и подурневшем от регулярных иеновских выебонов, и думал, что, наверное, они виделись в последний раз. Мик улепетывал, перепрыгивая соседские покосившиеся заборы и петляя между мусорок, как заяц, а Рыжий еле заставил себя не ломануться следом. Он просто сунул руки в карманы брюк, стараясь оправдать себя тем, что желает Микки нормальной жизни, далекой от роли сиделки для душевно-больного Галлагера. Голос разума, проснувшийся на морозе, зудел о том, что это эгоистично и подло. И малодушно. Но эго твердило о ебаной, никому не нужной индивидуальности, о том, что Иен не нуждается в лечении - с ним не нужно "сидеть", его не нужно жалеть, и не стоит пихать ему таблетки в еду - только, блять, любить таким, какой он есть. Он же, мать вашу, сраная личность в конце концов. С тараканами, которых выше крыши. Сейчас, когда Бандэрос улыбается нахальному пончику, Рыжий думает, что разрушил что-то очень важное: Микки ушел, потому что Иен облажался. И теперь Галлагер просто не имеет права требовать от Микки вернуться. Хотя к пончику по сей день тянет страшно - любого нормального человека тянет на сладкое, даже если он ненормальный. Иен морщится и внезапно, перепугавшись насмерть, практически видит лицо господа, когда Микки, неслышно зашедший в дом, тащит пульт из его рук. - А я возьму, и не уйду. Слышишь, блять? Рыжий кивает, чувствуя себя глупо. И незаслуженно счастливо. - Вот и славно, - говорит Милкович вместе с Бандэросом и выключает телек.