Point De Suture

Англия. XVIII век Боль. Ей пропитана каждая клеточка тела, каждый участок кожи, и всё вокруг. Тело словно горит. Словно кто-то вытаскивает внутренности, наматывая их на острый, как бритва, клинок, и тянет, заставляя умолять о смерти. Томас не осознавал ни того, где находился, ни того, почему он до сих пор жив. Да и жив ли вообще, реален ли. Однако раздирающая боль и режущий ноздри запах крови вперемешку с запахом металла говорил о том, что его сердце всё ещё бьётся. Хотя сейчас он предпочёл бы умереть, только бы не чувствовать этого. Он слабо дёрнулся в попытке поменять положение, чтобы ему стало хоть чуть-чуть менее больно, но движение дало обратный эффект. Он будто упал на сотню острых пик, в секунду пронзивших его насквозь. Но он не мог даже закричать. Он открыл рот в беззвучном стоне, вместо которого услышал неприятное слуху бульканье, а затем почувствовал во рту вкус крови. И то, как она вытекает сквозь приоткрытые губы, чертя тёплые влажные дорожки по подбородку и шее. Он начал захлёбываться и поднял ослабевшие руки, пытаясь дотронуться до шеи и хотя бы попытаться спасти свою жизнь. Однако его движение было резко, но мягко перехвачено чьими-то сильными руками. — Не шевелись, только хуже себе сделаешь, — раздался над головой незнакомый мужской голос. Сейчас он звучал словно через толщу воды, и Томас очень сильно сомневался, что это не плод его агонического бреда. Однако в следующий миг он осознал, что всё происходит наяву, потому что через несколько мгновений он оказался в полусидящем положении и почувствовал, что снова может более-менее нормально дышать, и кровь во рту уже не ощущалась так сильно, как минуту назад. Томас постарался глубоко вдохнуть и поморщился, насколько было возможно, от очередной болезненной волны, прокатившейся по его телу от кончиков пальцев до кончиков волос. И снова где-то рядом зазвучал тот же голос. — Боюсь, тебе ещё долго придётся терпеть. Тебя сильно покромсали. Последние слова заставили юношу попытаться вспомнить, что именно случилось, и почему он оказался в таком состоянии. Но воспоминания были слишком разрозненными и хаотичными, чтобы составить единую цельную картину. Единственным, что он помнил чётко, были отчаянные крики членов его семьи о помощи, на которые он не смог отозваться. И собственная, адская, невыносимая боль. — Тебе ещё повезло, что ты вообще выжил, парень… На тебе, можно сказать, живого места не оставили… Не представляю, как тебя ставить на ноги, если честно… Только сейчас Томас осознал, что всё это время его глаза были плотно закрыты. Как будто это могло хоть на каплю облегчить боль, могло спасти и избавить от осознания происходящего. Но желание увидеть говорившего с ним взяло верх, и молодой человек медленно открыл глаза и огляделся. Хотя «огляделся» было сказано сильно, он смог только метнуться взглядом сначала вправо, потом влево, так как повернуть голову он был не в состоянии. Однако того, что он получил возможность увидеть, оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что он находится в чьём-то деревянном доме, скорее всего, небольшом. И очевидно, что человек, который с ним разговаривал, был хозяином этого дома. Но его Томас увидеть не смог, потому как мужчина находился сейчас за пределами его поля зрения. В доме было тепло, уютно трещали дрова в камине, и вообще, всё было бы вполне неплохо, если бы не события, предшествовавшие попаданию юноши сюда. Внезапно нос Томаса уловил запах, знакомый, который заставил его задрожать и внутренне поёжиться. Он не мог спутать его ни с каким другим, потому что прекрасно помнил день, когда они с отцом вместе клеймили их породистых жеребцов. Запах калёного железа. Юноша не мог даже представить себе, что сейчас будет происходить, и от этого становилось ещё страшнее, хотя казалось, что хуже уже точно быть не может. А спустя пару мгновений он услышал приближающиеся к тому месту, где он лежал, шаги. Запах стал сильнее, и Томас, кажется, даже уловил тепло, исходившее от раскалённого металла. И, наконец, незнакомец вошёл в поле его зрения. Хотя это мало что дало, потому что в его состоянии юноша смог различить только светлые волосы до плеч и яркие голубые глаза. Всё остальное расплывалось. И ещё… Томас отчётливо увидел, что мужчина держит в руке пластину, железную, которая сейчас была раскалена до красна. Очевидно, ужас, который скрутил его внутренности, отразился в его глазах, потому как незнакомец присел рядом с ним на корточки и провёл ладонью по его щеке, в неуклюжей попытке успокоить. — Нужно потерпеть. Если не прижечь, кровь так и будет идти, и ты умрёшь, — внутри от этих слов всё похолодело. — Будет больно. Поэтому вот, прикуси это, — он, не церемонясь, вложил в приоткрытый рот Томаса небольшую деревянную палочку, которую юноша тут же рефлекторно сжал едва ли не до хруста. — Вот и молодец. А теперь давай уложим тебя на спину. Одной рукой мужчина помог ему принять снова горизонтальное положение, второй всё ещё держа пластину, которая, как оказалось, имела небольшую рукоять, словно предназначалась именно для подобных манипуляций. Томас с одной стороны хотел увидеть, какую именно рану ему необходимо будет сейчас прижечь, с другой, боялся, что сойдёт с ума от этого зрелища. Поэтому он плотно зажмурил глаза и предоставил возможность человеку, которого даже не знает, решать сейчас его судьбу. Он ждал, что мужчина скажет что-нибудь вроде «На счёт три» или подобную успокаивающую фразу. Но в доме, не считая потрескивания горящих поленьев, царила абсолютная тишина. До тех пор, пока он не приложил раскалённую пластину к груди юноши. Томас закричал.