sweater weather

      Погода меняется так быстро, словно на экране, как в документальном фильме о жизни в южной части Штатов. Вот светит солнце, а вот — персиково-розовое небо затягивает свинцово-чёрными тучами, на земле становится тихо-тихо, пока не раздаётся первый раскат далёкого, глухого грома. Звук повторяется ещё пару раз, пока вдруг чернота на небе не превращается в проливной дождь, тут же утопивший горячий городской асфальт. Молнии сверкают всё чаще и ярче, а гром звучит чётче и ближе.       В такую погоду надо, поддаваясь стереотипам, сидеть дома, закутавшись в свитера, держа в руках чашку свежезаваренного горячего чая. Или только снятого с плиты кофе. Или другие руки. Некоторые стереотипы бывают до жути заманчивыми.       И вот двое сидят на кухне, молча слушая грозу и дождь, отставив в сторону чашки с кофе и зелёным чаем. Слушают и смотрят друг на друга, периодически улыбаясь и опуская глаза. Смущаются. Не привыкли видеть взгляд глаз с расширенными зрачками, направленный на себя. Но они ещё ко всему могут привыкнуть.       С очередной стальной вспышкой в небе обоим в голову приходит мысль — будто одна на двоих. Подняв руки и тут же образовав из замёрзших пальцев замочек, оба неловко улыбаются. Странно заканчивать друг за друга мысли.       Одна рука высовывается из рукава тёплого шерстяного свитера болотного цвета, как будто острая мордочка какого-то зверька из норки. Вторая, не защищённая ни чем до самых плеч, не позволяет себе преодолеть тёплую границу, чтобы согреться. Двое просто сидят напротив друг друга, держатся за руки и улыбаются, не сводя слегка затуманенный взгляд с глаз напротив. Как зеркальное отражение. Разве что у одного волосы длиннее и больше лезут на лоб, а у другого рот приоткрыт чуть шире, чем у первого. Они не выдерживают такой ассиметричности и одновременно подаются навстречу друг другу: один — чтобы поправить другому волосы, осторожно заправив их за уши, другой — чтобы прижаться к первому, стремясь его согреть, поверив в невероятные силы собственного свитера. Встретившись совсем близко, они уже не смеются, а, быстро моргнув, преодолевают последние сантиметры и встречаются в тёплом поцелуе. За окном раздаётся оглушительный раскат грома.       Глаза закрыты, ноги вдруг подкашиваются от самых лёгких прикосновений к спине, шее, щекам. Хочется уйти из кухни, найти подходящее место. Два тела постепенно делятся друг с другом теплом — лишним и оставшимся. Дрожащие пальцы путаются в волосах, тёплые губы покрывают щёки и нос короткими поцелуями, и даже ноги, и без того переставшие быть надёжной опорой, едва не наступают друг на друга — но это всё сливается в одно действие, в один живой организм, излучающий тепло и любовь. Организм поднимается, качается, медленно движется прочь отсюда. Две составляющие тяжело дышат в унисон друг другу, а их биения сердец вот-вот — и войдут в резонанс.       Что-то попадается под ноги, и одно целое едва не падает. Поцелуй разрывается, и две пары глаз смотрят друг на друга слегка ошарашено, но за удивлением скрывается любовь. Это они сейчас, они из этого сотканы — из любви, шока, немного из страсти, необходимого тепла, храбрости. Губы снова встречаются в смелом поцелуе, одни руки обвивают тело, согретое свитером, а другие — стремятся поднять растянутую футболку. Вскоре кому-то приходится морщиться от шерстяного покалывания по всему животу и груди, но ничего не поделаешь — голая спина встречается со стеной, из горла вырывается едва слышный стон — скорее от неожиданности, — а всё тело плавится от лёгких прикосновений к коже.       Губы блуждают по шее, руки исследуют живот, пальцы добираются до пряжки ремня, спрятанной под свитером. Губы растягиваются в довольную улыбку, но шерстяные норки — рукава — обхватывают лицо и поворачивают к себе, заставляя смотреть глаза в глаза. Становится тесно, нечем дышать, вдохи и выдохи кажутся громче, чем раскаты грома за окном. Сквозняк гуляет по квартире, спутывая и без того взъерошенные волосы.       На глаза как будто кто-то напустил туман и поместил их в совершенную темноту — так велики зрачки. Несмотря на долгий взгляд, никто не может нормально сфокусироваться друг на друге, будто на время зрение отключилось, уступая осязанию. Сейчас даже любое случайное прикосновение отзывается невероятно чётко, словно мозг сконцентрировался только на них.       Зрительный контакт нарушается, губы вновь скользят по шее, а руки — под свитером, готовясь к тому, чтобы скорее его снять. Не терпится коснуться тела так близко. Касания говорят за одного из них — ещё не снимая свитер, он проводит по гладкой коже рукой, снизу-вверх, чем вызывает шумный судорожный вздох, которому он тут же стремится вторить, почти скалясь, а не улыбаясь. Он не хищник, он сам загнан в угол — спина по-прежнему упирается в стену, — но сохраняет свой нрав, постепенно наступая. Заставляя другого закрывать глаза, задыхаться порой, в ответ проводить ладонями по волосам, слегка оттягивая их назад.       В движениях нет страха, из разума постепенно исчезает смущение — они ведь столько раз были открыты друг перед другом, так чем данные секунды отличаются от тех? Разве что улыбками и молчанием, прерываемым одним лишь шумным дыханием.       Свитер медленно поднимается вверх, вызывая поток тихих шипящих ругательств. Руки путаются в рукавах, замедляют процесс, стремятся к телу напротив, из-за чего свитер, этот проклятый болотный свитер снять всё тяжелее. Как будто он единственный во всём мире против человеческой любви. Или просто не хочет провести остаток грозы на полу — куда, в конце концов, и отправляется. Босые ноги задевают его, а тела наконец наслаждаются свободой и возможностью чувствовать друг друга.       — Не холодно?       — Совсем нет, — звучит на выдохе вместе с коротким смешком. Затем губы вновь находят друг друга, руки обхватывают талию, сознание даже не реагирует на некомфортные ощущения от встречи костяшек со стеной.       Когда губы встречаются в очередном поцелуе, в помещении становится тихо. Сразу же слышен хлещущий по подоконнику дождь, близкие раскаты грома, завывание ветра. А затем в мир возвращается громкое дыхание, которое заглушает всё остальное — по крайней мере, здесь, в этом доме. Будто не существует больше ничего, кроме них. Их тепла, осмелевших касаний ниже талии, невидимых дорожек, проложенных чуть опухшими губами.       Одна рука спускается совсем низко, дотрагивается чувственно даже через ткань, и раздаётся негромкий полувздох-полустон, впервые всё-таки заглушённый громом, прогремевшим будто прямо над ними. Быстро выплеснувшийся в кровь адреналин заставляет прижаться друг к другу ещё ближе, желая большего. Разные руки одновременно находят разные ремни и сражаются за первенство — кто сможет и кто решится первым. Но когда оба избавляются от ещё одной лишней вещи, становится плевать на время, место, стеснение, звуки, правильность происходящего. Оба загораются, отдавая свой огонь только друг другу — через пылающие губы, горящие пальцы, горячие тела.       У свитера появляется компания, так же отброшенная к нему босыми ногами. Затем одному из объятых воображаемым огнём становится трудно удерживать равновесие у стены, и он осторожно обвивает ногой талию второго, улыбаясь в долгий поцелуй.       Касания теперь не такие осторожные, хотя полны заботы и любви; руки блуждают не только по спине и шее, но и спускаются ниже. Глаза почти не открываются — зрение всё ещё заменяет осязание. Руки уже запомнили каждое очертание, пальцы знают каждую впадинку.       Тела по-прежнему пылают, принимая огонь друг друга. Делиться они не собираются: этот момент, это тепло, эта любовь принадлежат только им. Руки с напряжёнными мышцами, с бисеринками пота на коже упираются в стену. Другие — обвивают талию.       Двое становятся так близки, что им даже не больно. Они не дают сорваться ни одному стону боли, вовремя ловя их губами. Они держат друг друга; они тихо взрываются счастьем, разрывая поцелуй и туманно глядя в сверкающие глаза напротив, глубоко дыша и улыбаясь. Один из них запрокидывает голову, двигаясь плавно, дыша прерывисто, рвано. Вдруг наступившую тишину прорезают два имени, произнесённые стоном — последним, громким, сладким.       Двое видят только счастье и больше ничего вокруг — ни устроенного бардака, ни одежду, ни выглянувшее на миг из-за удаляющихся туч золотистое солнце. Они обнимаются и покрываются мурашками — друг от друга и сквозняка. Они говорят важные слова, а потом одновременно спрашивают: «Тебе не холодно?»