Последняя важная вещь

Ты находишься в глубоком бассейне, пропитанным хлоркой, которая медленно съедает твою кожу, твои волосы, попадает в нос, рот, заливает все, выедает глаза. Она везде. Мокрая одежда липнет к телу, тянет вниз, ты путаешься в складках свитера, узкие джинсы сдавливают бедра еще сильнее, и не отодрать. Есть одна очень важная вещь, которую следует помнить. Есть одна важная вещь, которую следует знать. Самообладание очень тяжело сохранить, когда ты не чувствуешь ногами дно. Самое главное - не нужно пытаться удержаться над водой. Совсем скоро ты потеряешь силы. Совсем скоро твои легкие сожмутся от давления. Представь, твое тело - огромный балласт, и оно тянет тебя вниз. Так вот, теперь очень внимательно. Послушай. Это очень важно. Один неправильный вдох может тебя убить. Когда твоя мать сажает тебя на свою широкую кровать и говорит, что сейчас покажет тебе что-то особенное, ты, конечно, закатываешь глаза. Цокаешь языком и готовишься к нескольким нудным минутам. Пока твоя мать возится с видеопригрывателем, ты устало откидываешься на подушки дешевого розового цвета, смотришь на ее белый передник, на ее отросшие корни, на ее располневший зад. Гадаешь, лежит ли в тумбочке вибратор. Ты думаешь, что все нормально, так и должно быть. Ты продолжаешь так думать, когда она отходит от экрана и складывает руки на груди. Ты продолжаешь так думать, когда она с улыбкой говорит: “Сейчас начнется. Это очень важно”. Ты усомнишься в ее словах лишь тогда, когда увидишь ее на операционном столе с расставленными ногами и твоей торчащей головой из ее влагалища. И кровь. Много крови. Что еще там есть - ты рассмотреть не успеваешь. Ты скажешь: — Черт. Ты скажешь: — Что за… Тебя вырвет на ее дешевое покрывало ужасного розового цвета. Твоя мать, устало вздохнув, скажет, что все в порядке. Это нормальная реакция. Твой отец тоже не оценил. Его вырвало прямо на беленькие туфельки медсестры. Той самой, которую он трахнул в подсобке позже, пока твоя мать спала: потная, грязная, выжатая. Она говорит, что это видео очень важное. Она говорит, что это доказательство того, что все не зря. В ее жизни есть смысл. Вот он. На пленке. Есть, чем гордиться. Допустим, она рожала 12 часов. Допустим, в тот момент она тебя ненавидела. Допустим, твой отец разлюбил ее еще тогда, смотря на месиво у нее между ног. Это ведь стоило того? Именно в тот самый важный для тебя момент, твоему отцу подмигнула та самая медсестра в белых туфлях от Прада. И именно ее: красивую, молодую, с целой вагиной - он трахнул в подсобке, пока твоя мать спала. Убитая, опустошенная, жалкая, покрытая испариной и сорвавшая голос от 12 часов криков. Никакого обезболивающего. На этом настоял твой ублюдок-отец. Любитель молоденьких медсестер. Кстати, тебя зовут Эллис, потому что она всегда хотела девочку. Всегда хотела гребанную маленькую копию себя. Чтобы дарить дорогие куклы и расчесывать жиденькие волосы. Чтобы целовать в лоб и учить краситься. Покупать разукраски с барби и цеплять уродские розовые платья. Она гладит тебя по плечу. Кстати, твой ублюдок отец бросил ее сразу после того, как ее выписали из клиники. Просто взял и ушел. Даже вещи не забрал. Жалкий кусок дерьма. Сказать, что она расстроилась, увидев тебя на коленях перед учителем физики, - ничего не сказать. После этого она показала тебе это. Видео, после которого ты несколько дней не мог на нее смотреть. Нужно отдать ей должное, обошлось без психиатров и лекций о моральных ценностях. Кажется, ей было плевать. Кажется, именно она положила тебе в тумбочку набор из презервативов и смазки. Она очень хотела девочку. Девочку по имени Эллис. Маленькую принцессу. Она продолжает готовить тебе утром бекон и гладить вещи. Платит за уроки плаванья. Целует тебя в лоб своими огромными силиконовыми губами. Это еще одна прихоть твоего отца. Сущего мерзавца. Она была хорошей женой. Даже очень. Она целует тебя так, как хотела бы поцеловать малышку Эллис. Ее личного ангела. После того инцидента, мистера Флетчера - учителя физики - увольняют. Она поправляет твои волосы и мягко улыбается. Говорит, так было нужно. Говорит, ты ни в чем не виноват. Хотя сама в это не верит. Просто ты ее ребенок. А она твоя мать. Ты все еще помнишь про 12 часов криков и киваешь в ответ. Ты ведь не хочешь ее расстроить в очередной раз. Совсем не хочешь. Твоя мать - это человек двадцать первого века, от наманикюренных ногтей до тонированных стекл на новом Рейндж Ровере. Иногда ей очень жаль себя, но она научилась с этим справляться. Каждый день, надевая солнцезащитные очки, накладывая слой помады “клубника”, застегивая молнию на платье. У нее достаточно денег. У нее по-прежнему прекрасная укладка. Теперь она знает, чего стоит. Она знает все о возможных венерических заболеваниях и печет великолепные кексы. Она далеко не глупа. Разговаривает на итальянском. Ничего общего с теми шлюхами, которых твой отец таскал домой, пока не смылся. Она достаточно сильна, чтобы простить его. Она достаточно снисходительна, чтобы любить тебя. Если нужно от чего-то оттолкнуться, то это будут огромные надутые губы. Полные и влажные. Они открываются и закрываются с громким причмокиванием. Эти самые губы приходится корректировать каждые две недели, чтобы они не стали похожи на сдутый шарик. До встречи с Джоном, твоим отцом, ей хотелось только одного - чтобы кто-то спросил, чего она на самом деле хочет. Допустим, ей хотелось удачно выйти замуж. Провал. Родить девочку. Не сложилось. К 30 годам сделать подтяжку лица. Удачную. Потом еще одну к 40. Тоже удачную. Жить в гармонии с собой и своей семьей. Наивно. Ничего про силиконовые огромные губы, располневшую задницу, сына гомосексуала и мужа-кобеля в этих планах не было. В прошлом она высокая блондинка, с идеальным плоским животом и высокими скулами, с плавно выгибающимися линиями. Костюмы от Вивьен Вествуд. Белье от Викториа Сикрет. Сумочки Шанель. Взрывная комбинация из задницы и груди. Томный надменно-холодный взгляд и все еще нормальных размеров губы. Ее хотели все. Она хотела, чтобы ее хоть раз спросили, чего хочет она. Все начинается с того, что ты отталкиваешься от бортика и пытаешься проскользить как можно дальше. Это самая важная часть. Оттолкнешься слишком сильно - глубоко уйдешь под воду. Слишком слабо - упустишь преимущество. Перед тем, как оттолкнуться, нужно хорошенько вдохнуть. Представить, что это последний вдох в твоей жизни, и максимально наполнить легкие. После вдоха начинают работать ноги. Каждая мышца должна напрячься. Постепенно выдыхая воздух, ты плывешь. Самое сложное - это снова вдохнуть. Это нужно сделать в момент, когда ты зачерпываешь воду рукой, то самое круговое движение. Нужно повернуть голову к рабочей руке и вдохнуть. Все должно произойти быстро. Иначе ты захлебнешься, потеряешь координацию, проиграешь. Снова разочаруешь мамочку. Ноги не должны переставать работать. Как только ты забываешь о них - все теряет смысл. Твое тело начинает тянуть тебя на дно. Ты становишься причиной своего краха. Очень важно снова вдохнуть. Очень важно сделать это правильно. У твоей мамы есть подруга - Дэнис. Она трахалась с твоим отцом, и ты это знаешь. Именно он оплатил ей новую грудь. Твой мудак-отец. Ты знаешь, как твоя мать ее ненавидит, но каждый раз заваривает ей чашку кофе. Дэнис - это воплощение всего, чем она хотела стать. Все, что она хотела и не получила - это все есть у Дэнис. Кстати, у этой чертовой Дэнис есть дочь. Прекрасная девочка. Ангел, если вырезать ту сцену, где она втирает кокс себе в десна. В вашей ванной. Твоей маме так нравятся ее светлые волосы. Лучше ей не знать, как ты держал их, пока она выблевывала очередную порцию алкоголя. Ты помнишь, как твоя мама дарит ей на восьмой День рождения розовое платье и говорит тихо, себе под нос, совсем тихо, как бы она хотела такую дочь. Но ты все равно слышишь. На самом деле, она действительно хорошая мать. Она заставляет тебя пройти тест на ВИЧ и облегченно вздыхает, когда он оказывается негативным. Она сидит на всех соревнованиях по плаванью, в которых ты участвуешь, и покупает твои любимые хлопья на завтрак. Стирает твое белье. Покупает презервативы. Это ведь важно, чтобы ты защищался. Она не хочет, чтобы ты умер от cпида. Она читает в интернете статьи о заражениях, венерических заболеваниях. Качает на телефон картинки, чтобы всегда быть готовой. Она очень продвинута, просто немного перегибает палку. Ты все еще помнишь про 12 часов боли. Розовые простыни вы выкинули. Через месяц после твоего восемнадцатилетия, дочка Дэнис умирает от передозировки. Захлебнулась рвотой. Сама Дэнис этот факт тщательно скрывает. Говорит всем, что это был несчастный случай. Говорит, что ее дочь никогда бы. Что ее дочь не способна. Она также тщательно скрывает тот факт, что ее дочь была на четвертом месяце беременности и пыталась вызвать выкидыш, специально падая с лестницы. Глотая таблетки. Истощая себя голодовкой. Никому не нужно знать об этом. Дочку Дэнис звали Кэрри, у нее были светлые волосы. Она была ангелом. Для похорон твоя мать купила для нее розовое платье. Восхитительно воздушное и легкое. И поцеловала ее холодный лоб. Еще одна вещь. Никто не побежит тебя спасать, если ты вдруг вздумал утонуть. Это не то, что ты видишь в популярных сериалах о старшей школе. Красавец-тренер не снимет с себя майку и не нырнет в воду следом за тобой. Он не скажет: “Ну, что вы. Это моя работа”. Ничего такого. Максимум того, на что ты можешь рассчитывать - это специальная палка. Ухватишься - молодец. Не ухватишься, ну, такое случается. Иногда от хлорки начинает кружиться голова. Иногда в общих душевых можно подхватить грибок. Иногда твой тренер слишком долго смотрит на то, как ты переодеваешься. Допустим, Дэнис была действительно хороша. Допустим, рушить чужие жизни ей удавалось с особой жесткостью. Допустим, ей никого не было жаль. Никогда. Кроме себя. Потому что больше ничего не остается делать. Плавать в море жалости к себе. Есть на завтрак скользкое всепрощение с заправкой в виде эгоизма. Что может быть страшнее задетого самолюбия? Лицо Дэнис выражает снисходительность. Лицо Дэнис - это то, о чем тайно молятся тибетские монахи. Лицо Дэнис - это абсолютная симметрия. Ее можно снимать на кинопленку раз за разом, продлевать, обрезать, но ни один кадр не будет испорчен. Представьте ее бледную кожу. Представьте ее длинные ресницы и взгляд, который опускает тебя на колени, а ты поднимаешь голову снова и снова, ожидая удара. Представьте тонкий нос и тонкую линию губ, как искусство, как Джоконду, которая облизывает свои губы. A потом смотрит так… Завлекающие. Так небрежно и систематично. Черная вдова. Представьте длинные волосы, как чернила осьминога, которые парализуют, обрамляют ее, как икону, как лик господа. Представьте свой идеал фигуры. Он ничто, здесь и сейчас - это время Дэнис. Никто не может быть лучше, чем она. Когда она видит твою мать, она испепеляется и рождается снова. С обещанием. С новой целью. Она ворует у себя воспоминания о неуверенности, о кривых ногах , плоской груди, она ворует у себя воспоминания о сценах насилия за закрытой дверью, о неудачном браке, о ссадинах, что не скроет самый жирный тональный крем, о всем, что должно исчезнуть. Она расправляет плечи, она подводит глаза. Она должна быть очень сильной, тогда ей поверят. Возможно, тогда она поверит самой себе. Однажды, возвращаясь с тренировки, ты замечаешь ее на скамейке возле стоянки, подругу твоей матери, женщину, у которой погибла дочь от передозировки с эмбрионом в утробе. Ее огромная грудь выпирает из блузы. Еще чуть-чуть, и тонкая ткань разорвется. Ты садишься рядом и спрашиваешь, как дела. Потому что твоя мама учила быть вежливым. Это так же важно, как и предохраняться. И она говорит: — Эллис, милый, я так перед тобой виновата, — она всхлипывает. — Особенно перед твоей мамой. Я такая сука, Эл. Конечно, ты пытаешься ее успокоить. Конечно, ты кладешь руку ей на плечо. Говоришь сочувствующее слова. Говоришь: “Все образуется”. Взрослые так делают. Но она не реагирует, только продолжает бубнить извинения, а потом резко замолкает. Несколько минут вы сидите в полной тишине. Ты. Дэнис. Твоя рука на ее плече. Потекшая тушь. От нее пахнет резким душным запахом. Запах подгорелого попкорна. И карамели. А потом она, четко проговаривая каждое слово, произносит: — Элисс, детка, помнишь мою дочь? Помнишь Кэрри? — она пытается вытереть тушь тыльной стороной ладони, но размазывает ее еще больше, — Мою малышку, мою милую Кэрри… Конечно, ты помнишь. Ту Кэрри, которой твоя мама дарила розовые платья и целовала в лоб. Ту Кэрри, которую твоя мама так отчаянно хотела считать своей. — Твой отец. Кэрри была его дочерью, — она сглатывает и роняет лицо в руки, протяжно всхлипывая. — Я знаю, твоя мать хотела девочку. А потом появилась Кэрри… Она не должна знать. Твой отец. Это все он. Мне так жаль. Мне, правда, жаль. Мне жаль. Мне так жаль. Мне, правда, жаль. Твоя мать, конечно, не должна знать. Чертова Кэрри. Глупая наркоманка Кэрри. Даже мертвой создает проблемы. Она продолжает: — Она была так на него похожа. На твоего ублюдка-отца, — Дэнис качает головой. — Вся в него. Эллис, малыш, ты знаешь, как умерла моя дочь? Ей не нужен твой ответ. — Знаешь, Эллис, я не хотела детей. Совсем. И ты слушаешь. Внимательно. Рассказ Дэнис. Когда твоя мать переехала сюда, ей завидовали все. Она была такой, знаешь, недосягаемой. Такой невозмутимо-независимой. С идеальным шестым размером. С идеальным домом. С идеальным газоном. С идеальным мужем. С той самой минуты, как я увидела ее: высокую, белокурую, с твоим отцом - я решила, что мне нужно все испортить. Взять все и изгадить. Дэвид, твой отец, он настоящий кобель, но я тоже виновата. Просто твоя мать была такой ледяной сукой. С идеальным розовым гелем-лаком. В платье от Валентино. С огромными силиконовыми губами. Она могла позволить себе все. Все ей завидовали. И я подумала, что она не заслуживает. Я подумала, что она не достойна. Я хотела, чтобы она страдала. У таких, как она никогда не бывает личных трагедий. Им не о чем рассказать, их самая большая трагедия - это опоздать на сеанс массажа или пилатоса, или что еще делают такие суки. Я могла обеспечить ей маленькую личную трагедию. Я видела, как твой отец смотрит на других женщин. Заставить его смотреть на меня было не сложно. Я была такой сексуально-обстановочной. Я могла творить такое, о чем тебе, милый, еще рано знать. У меня была потрясающая задница, у меня был потрясающий костюм от Вивьен Вествуд, который обтягивал ее в форму сердечка. Это компенсировало все. Даже отсутствие груди. И он клюнул. Мы трахались каждый день, пока твоя мать ходила по бутикам, делала маникюр, ходила в спортзал, обедала с родителями, покупала ему галстуки и бифштекс к ужину. Он говорил, какая она тупая. Он говорил, какая она конченная сука. Он трахал меня на ее кровати. В ее ванной. На столе в кухне. Я мыла волосы ее шампунем, пользовалась ее гелем для душа с запахом ванили. Распрыскивала ее духи. Одалживала платья. Украшения. И я втянулась, понимаешь? Она даже не замечала. Или не хотела замечать. Все было идеально. А потом он оплатил мне новую грудь. Когда я вышла из больницы обновленной, она была беременна. Внутри меня все ликовало, теперь все завидовали мне. Я была сногсшибательной, я была лучше, чем можно было желать. Я ждала, пока ее разнесет. Я ждала, пока все ее шикарные костюмы не сойдутся на ней. Я ждала взрыва. Я ждала истерик, но… Этого было недостаточно. Этого было мало. Когда она родила тебя, я подумала, что лучше быть не может. Все знали, как она хотела девочку. Девочку по имени Эллис. Милый, никто тебя не винит, конечно. И я подумала, что мне срочно нужна дочь. Мне срочно нужна девочка со светлыми волосами и писклявым голосом, которая будет отравлять каждый день ее жизни, напоминая о том, что она не смогла. Зато смогла я. У нее не получилось. Получилось у меня. Ее идеальная жизнь - она сдулась вместе с ее силиконовыми губами. Когда твой отец пришел ко мне снова, я солгала о том, что пью противозачаточные. И он кончил в меня. Это был не последний раз, конечно. Мы делали это пока я не удостоверилась, что залетела. А потом появилась Кэрри. Только он бросил меня. Конечно, этого и следовало ожидать. Конченный ублюдок. Сначала он бросил твою мать, а потом меня. И я осталась одна. Твой подонок-отец. Только Кэрри не отравляла жизнь твоей матери, она отравляла мою. Я терпела целых 17 лет. Представляешь, малыш? Целых 17 лет. А потом она забеременела. Тупая шлюха. И я подумала, нет, только не в этот раз. Ей не сойдет это с рук. Думаешь, я не знала о той наркоте, что она прячет под матрасом? Господь Всевышний, я знала обо всем, о каждом ее шаге. Я хотела заставить ее пережить все, вкусить жизни сполна. Понимаешь? И она начала угрожать. И она начала делать анонимные звонки в службу защиты несовершеннолетних. Говорила, мол, в доме 24 по верхней улице мать совершает акт насилия против своей дочери. Силой удерживает ее взаперти. Бьет. Тушит сигареты об кожу. И она все это делала. Представляешь? Она падала с лестницы. Она билась об углы, тушила об себя окурки. Глотала таблетки. Она делала все, что могла позволить ее фантазия. Но мне было все равно. Мне было плевать, это не моя вина. Однажды, она снова позвонила им. Она хотела сказать, что я ее насилую. Представляешь? Я ее насилую. Ты бы поверил? Ты бы поверил в такое, милый? Я никогда не хотела детей, Эллис. Никогда. Мне просто хотелось внимания. Мне просто хотелось быть лучшей. Носить костюмы от Валентино. Ходить на массаж и пилатос дважды в неделю. Трахаться. И я не выдержала. Так бывает, детка. Есть вещи, которым ты не можешь позволить случиться. Я взяла свой пистолет 35 калибра и выстрелила. Вот так просто. Выстрелила прямо в ее плоскую грудь. И мне не было ее жаль. Совсем. Круглая сумма, и в отчете о происшедшем тебе напишут, что твоя дочь умерла от передозировки, захлебнувшись рвотой. Все знали, что она торчала. Все знали это. Правда, милый? Она замирает, и темные волосы падают на ее лицо. Она вся будто растратилась, исчерпалась, закончилась, как человек. Ссутулившись. Сжавшись в один большой комок отчаянья. Она смотрит на тебя, и есть в этом взгляде что-то безумное. Ты сидишь несколько минут и ждешь, пока она рассмеется. Скажет, что это шутка. Скажет, что она все еще в шоке от происшедшего. Все так быстро произошло. От такого тяжело оправиться. Верно? Но она не смеется. Только смотрит мокрыми глазами и ждет реакции. Ждет хоть чего-нибудь. Она говорит: — Можешь рассказать всем. Мне все равно. Уже да. И поднимается. — Ты славный мальчик, Эллис. Я бы никогда с тобой так не поступила, будь ты моим ребенком. Просто она была тварью. Да, она была настоящей тварью. Все это знали. Ее задница, обтянутая шелковой юбкой идет к стоянке. Ее задница, такая же упругая, как и тогда, садится в машину. Ты остаешься сидеть на скамейке. Тебе нужно все переварить. Кажется, все здесь немного сошли с ума. Хлопает дверца. Возможно, ты пойдешь в полицию и честно все расскажешь. Возможно, ты пойдешь к маме и поведаешь о том, какой тварью была Кэрри, что бедной-несчастной Дэнис пришлось ее застрелить. Странно, но ты не слышишь звук мотора. Возможно, ты никуда не пойдешь. Возможно, о таком вообще лучше не говорить. Никогда. А потом ты слышишь выстрел. И ничто больше не имеет значения. Дэнис не смогла ухватиться за ту самую специальную палку. Она утонула. Дело в том, что люди обожают слушать мерзкие истории. Они смотрят на тебя с лицом, которое говорит: “Что за херня?”, но продолжают слушать, нетерпеливо облизывая губы. Обсасывают каждую подробность. Ты говоришь о том, как твой отец кладет руку тебе на бедро. И да, это ты предложил встретиться. Так было нужно. Ты говоришь, как он провел пальцем по твоей нижней губе и сказал, что мальчики ему тоже нравятся. Его рука большая, липкая, тяжелая. И именно ты нашел его телефон в справочнике. Мать не знает, конечно. Он говорит: “Мне продолжать?”. И ты киваешь. Да, конечно, продолжай. Ты же такой охуенно нетерпеливый. Ты же такой убийственно жаркий. Твои слушатели будут биться в восторге. Липкая слюна будет стекать по их подбородкам. Еще. Еще. Еще. Дело в том, что твой отморозок-отец был нужен всем. Твоей маме. Клептоманке Дэнис. Тебе. Всем нужен тот, кто бы осветлил самые темные уголки вашей собственной души. За небольшую плату, естественно. Небольшая плата в виде твое растленного готового тела. Поверьте. Это стоит того. Но его принудительная роль не делает его жертвой. Видите ли, он реально был дерьмом. Долбанный извращенец. Его рука ложится на твой пах. И ты считаешь. Очень-очень медленно. Раз. Он тянется к ширинке. Два. Отвратительно. Три. Его язык вылизывает шею. Четыре. Грязно. Его рефлексы - это метод убийства. Пять. И ты умираешь. Шесть. Прямо там. Семь. На скамейке возле бортика бассейна. Восемь. Он шепчет своим гнилым ртом, шепчет близко, шепчет влажно, касаясь мочки. Девять. “Тебе нравится, детка? Скажи мне”. Десять. Ты говоришь: “Да”. Той суке - Кэрри - ей тоже нравилось. Она любила без презика. Ты говоришь: “Конечно”. И бьешь его коленом в живот. Еще одна вещь, которую вы должны знать. В бассейне очень скользкая плитка. Светловолосая Кэрри. Бледная, как обезжиренное молоко. Со своим тупиковым тусклым взглядом. Когда она смотрит на тебя так, тебе хочется побыстрее смыться куда-нибудь. Взять деньги и сбежать. Взять деньги и сбежать. Взять деньги и сбежать. Так вот, та самая Кэрри, наверное, она была красивой. Как наполовину рассыпанная сахарная пудра. Белая и тонкая, но будто нарисованная и стертая несколько раз подряд. Без контуров. Без очертаний. Невнятная. Невпечатляющая. Такая себе Кэрри. Одна из многих. Вы знакомитесь, потому что так нужно. Она в короткой клетчатой юбке, в чулках чуть выше колена, почти прозрачном топе и ботинках. На ней ошейник. Выглядит, будто собралась на рок-концерт. Ты представляешь красноватые следы, которые останутся на ее шее. Кажется, она затянула его слишком сильно. Кажется, она совсем не вписывается в ваш идеальный дом с бежевыми стенами, столиками из черного дерева и аккуратными вазочками на них. Сегодня твоя мать купила сирень. Кажется, она вообще никуда не вписывается. Вы поднимаетесь наверх, в твою комнату. Ступеньки жалобно скрипят, будто предупреждают: “Не делай этого”. Ты открываешь дверь, и она, криво улыбаясь своими красными губами, заходит. Заходит в твою зону комфорта. Плюхается на кровать, не снимая ботинок. Клетчатая юбка задирается почти до самого белья, и ты отворачиваешься. Она говорит: — Хочешь посмотреть на мои трусики? Она говорит: — Может, ты из тех придурков, что крадут женское белье? Она говорит: — Тебя это заводит? Определенно. Да. Тонкая. Бледная. Костлявая. В грязных ботинках на твоей белой кровати. С лицом без выражения. Рыхлая. Стертая. Полуживая. Кэрри. С облезшей красной помадой и слишком жирно подведенными глазами. Очень возбуждает. Неимоверно. Время тушить пожар. От нее пахнет табаком и чем-то кислым. Ты честно говоришь: “Нет”. Она садится. Она поправляет юбку. Она облизывает сухие губы. Она смотрит очень серьезно. На зубах остается отпечаток помады. У нее проколоты мочки ушей. И нос. На самом деле, она выглядит абстрактно. Нереально. Героиня дешевых фильмов без названия. Просто хочет внимания. Просто хочет быть здесь. На чужих белых простынях. Почти жалко. Почти. Говорит: — Ты что, девственник? У нее серые глаза. На самом деле, нет. Ты не девственник. Даже не близко. Просто тебе хочется соврать. Жизненно необходимо. Отвечаешь: “Да”. И смотришь прямо в холодную серость. Честно-честно. Она говорит: — Мне еще никто не отказывал. Ну, а как же иначе? Добавляет: — А не староват ты для девственника? Вас двое в комнате. Тебе 17 лет. Она на год младше. Простыни мнутся в складочки. Абсолютно хаотично. Складочки становятся линиями. Линии составляют незримый узор. Узор не вписывается. Совсем. Как и Кэрри. У нее кружевные трусики. Белые. Есть еще одно правило. Когда ты прыгаешь с тумбы, не следует смотреть на воду вообще. Посмотришь вниз, и все. Считай, ты пропал. Вот ты, облепленный холодной тканью купальника, стоишь, дрожишь, переступаешь с ноги на ногу. Мокрый и жалкий. Подходишь до самого конца, отчаянно цепляясь пальцами ног за края, и готовишься сделать шаг. И этот шаг может значить все. Двинешь не в ту сторону - ударишься об бортик. Оступишься - при падении ушибешься об воду. Не успеешь сделать вдох - захлебнешься. Захочешь перевести дух - не выйдет. Либо прыгаешь сам, либо с помощью грубого толчка в спину, и там уже, как получится. Такие правила. Поэтому просто не смотри вниз. Медленно. Раз. Два. Три. Вдох. Прыжок. Кэрри стоит возле главного выхода, жует фильтр сигареты. Неровно накрашенная помада немного размазалась, особенно возле подбородка. Ты смотришь на то, как она поднимает руку, чтобы помахать тебе и думаешь: “Что за дерьмо?”. Кэрри тот самый персонаж, который не дает определенных гарантий. В один момент она может вам показаться самым близким человеком во Вселенной, а в следующий - мразью. На самом деле, тебе не хочется видеть Кэрри. Никогда. В принципе. Просто так получается. У нее правильный овал лица, как и у Дэнис. Ее губы изящны до невозможности. У нее идеально ровный нос. О таком мечтают все еврейские девочки. Именно за такой нос знаменитости отваливают миллионы за удачную ринопластику. У Кэрри это есть по умолчанию. На самом деле, ты не хочешь ничего слышать о Кэрри. Никогда. В общем. Просто она немножечко сильно нравится твоей матери. Просто твоя мать немножечко сильно сходит по ней с ума. Она хлопает тебя по плечу своей костлявой рукой с кучей браслетов. Шум жуткий. Говорит: — Моя мама весь вечер про тебя болтала, прикинь? Говорит, чтоб я брала с тебя пример. Совсем из ума выжила, сука. Да? Ты отвечаешь: “Ага”. Говоришь: “Определенно”. И она смеется. И у нее ужасный смех, будто она вкладывает все свои усилия, чтобы это звучало правдоподобно, но звучит это, будто ее пытают и хотят оставить клеймо раскаленной кочергой. У Кэрри странные круглые бедра и плоский живот с колечком в пупке. Совсем плоский. Как разделочная доска. Выглядит абсолютно несимметрично. Как и вся она. Она спрашивает: — А кто это тебе такое имя придумал, а? Наверное, тяжко было в младшей школе? И сейчас? Дело в том, что это не твое имя. Дело в том, что это не имя вовсе. Это чужие похороненные надежды. Насмешка. Немного драмы в каждом дне твоей херовой жизни. Малышка Эллис должна была стать лучшей девочкой в школе. Малышка Эллис должна была приносить одни пятерки. Ее легкие мягкие кудри. Ее тонкие розовые губы. — Мне нравится. Ну, звучит странновато в комплекте с тобой, но круто. Так по-новому. Кэрри больше не смеется. Только улыбается. И на секунду тебе кажется, что она ничего. И на секунду тебе кажется, что будущее совсем рядом. — Не странно, кстати, что ты голубой. С таким-то именем. И все становится на свои места. У нее тонкие губы. Розовые. Есть еще несколько правил, которые следует знать. Шапочка не защищает волосы - она защищает бассейн. На самом деле, ни что в воде не может тебя защитить. Там есть только ты. Ты один против нескольких тонн воды. Если не уверен в себе - не лезь. Если собираешься ныть - сиди дома. Тут не существует отговорок. Либо ты плывешь, либо нет. Ничего не меняется. Не имеет значения, насколько сильно ты стараешься. Есть критерии. Есть ты. Либо ты вписываешься, либо нет. Размах твоей руки значит намного больше, чем твои амбиции. Больше, чем весь твой высосанный из ниоткуда потенциал. В него веришь только ты. Пора прекращать. Кэрри записывается на плавание вместе с тобой. И это уже слишком. Она здесь не нужна. Здесь не ее глава. На ней розовый купальник, который так и хочет сползти с ее плоской груди. Ее тонкий голос забивается под кожу и бьет электричеством каждый раз. Она делает пять выдохов в воду и кашляет. Она - это твое личное напоминание о собственной ничтожности. Курильщикам всегда тяжелее. Кэрри - это все, что с тобой не случится. По ее щекам стекают черные дорожки от туши. И даже сейчас она выглядит так, будто о ней писал Уайльд. Резиновая шапочка плотно обхватывает голову. Копна светлых волос утрамбована внутри. Выглядит она сюрреалистично. Почти смешно. Почти пугающе. Вас двое, и вы конкуренты. Речь не о бассейне. Плавает она плохо. Постоянно вскидывает голову, ища возможность вдохнуть. Панически. Лихорадочно. Забывает про ноги. Забывает про четкость движений рук. Забывает про то, что в воде ее не должно существовать. Она невесомая. Вода течет сквозь нее. Вода протекает сквозь ее тело. Вода выталкивает ее на поверхность. С каждым движением ее должно оставаться все меньше и меньше. Если ты думаешь о дне, то на дно и попадешь. Из бассейна она выходит первой. У нее отличная задница. Как у Дэнис. Ее мамочки. Бежит к душевым, оставляя мокрый след. Ты выходишь вслед за ней. Бежишь к душевым. Так концептуально. Так драматично. Это та лживая забота, которую просто необходимо кому-то впихнуть. Как скидки на рождество. Все меньше и ненужней, лишь бы забрали. Взрослые так делают. Твоя мама хотела, чтобы ты был хорошим мальчиком. Она хотела бы, чтобы ты позаботился о Кэрри. Ведь ее так легко сломать. Правда? Так куда же она подевалась. Чертова сука. Не самое время следовать за белым кроликом. Легкое платье из хлопка остается лежать там, где его оставили. Бежевые трусики небрежно закинуты вглубь шкафчика. Браслеты. Резинки. Носки. Ботинки. Все на месте. Все, кроме Кэрри. На самом деле, ничто уже не кажется настоящим. Ни ты. Ни Кэрри. Ни твоя мать. Даже Дэнис. Ничто. Вы застряли в этой драме, рассчитанной на определенное количество актеров и написанной, ну, совсем не для вас. Все чужое. Все пластмассовое. С привкусом резины. Это не жизнь ради самого себя. Это жизнь ради - доиграй чужую роль. Всем очень жаль, что так вышло. Никто в этом не виноват. Кэрри находится на улице. Вся мокрая. Стоит в луже воды, которая натекла с волос, купальника. Чего-то еще. Стоит в резиновых шлепанцах. Тех самых, которые можно купить где угодно за копейки. Стоит, держа в руках сигарету, которая просто тлеет. Который опадает пеплом в мокрую лужу под ее ногами. У нее синие губы. Ее зубы стучат. Воспаленные от хлорки глаза, как два ориентира на ее синем теле. Она в купальнике. Возле кирпичной стены спортивного комплекса. Люди смотрят на нее и сразу отворачиваются. Мимо проходящие футболисты орут пошлости. Она дрожит. Маленькие горошины сосков выпирают из-под розовой-уродливой ткани. На улице -2. Она шаркает ногой по луже. И брызги разлетаются вокруг. На орущих футболистов и тех, кому просто нечем заняться. Кому какое дело? Просто захотелось воздухом подышать. Освежиться. Она смотрит перед собой и говорит: — Не выходит. Что-то подсказывает, что сейчас лучше смолчать. Этот разговор односторонний. Сделайте вид, что вас здесь нет, пожалуйста. Сделайте вид, что вас интересует, из какого именно кирпича построено это здание. Кварцевого или силикатного? Жутко интересно. Она затягивается и выбрасывает сигарету в лужу. Черные линии на щеках тянутся по самому подбородку вниз. — Я хотя бы попыталась, — продолжает она. — Хотя, я знала, что ничего не выйдет. Просто хотелось сделать что-то. Чтобы…ну, чтобы жить. Дело в том, что людям нужна возможность отрицать. Приходится работать на публику. Даже ту, которая сейчас очень хочет оказаться где-то в другом месте. “Что за херня?!”, - слышится откуда-то сбоку. И Кэрри улыбается. Вся синяя от холода, она кажется несчастной. Почти невидимой. ”Да это съемки какие-то, пошли отсюда. Реалити-шоу или типа того. Потом увидим по телеку, говорю тебе”. Скрипящий голос откуда-то справа. И Кэрри смеется. Ее голос кажется пластмассовым. —Херня это все, — тихо говорит она, чтобы замолкнуть и позволить увести себя в тепло. И ты уверен, что это не про плавание. Совсем. Перенесемся вперед. Проплывая статичное развитие картины, проплывая события, которые не способствуют пониманию. Быстрее. Выбираясь из водоворота ненужных событий. Отталкивая от осознания ситуации. Быстрее. Вдыхая новую порцию адреналина. Переводя дух на холодной плитке кульминации. Быстрее. Кэрри пялится в одну точку на стене. Раскачивается вперед-назад, будто ее сильно мутит. Будто она всю ночь пила и теперь не понимает, где находится. Она отражается во всех зеркальный поверхностях серой бледностью. Ее большой красный рот - просто яркое пятно без очертаний. Где ее естественный контур губ - остается только гадать. Выгоревшие белые волосы небрежно зачесаны к верху, и ее плечи кажутся невероятно худыми. Вся она кажется невероятно жалкой. Переведем внимание на тебя, лежащего возле нее на кровати, рассматривающего ее ободранный лак на ногах. На экране телевизора отражаются одни и те же однотипные персонажи, и в одних, и тех же однотипных программах меняются только локации и названия. Везде одно и то же. Красивые одинокие женщины. Богатые мужчины-подонки. Программы о готовке. Ведущий - мужчина. Ассистентка - женщина. Программа “На чистоту”, ведущая - женщина. Гость - мужчина. Женщина улыбается. Кивает головой. Мужчина тянет ладонь для рукопожатия. У женщины искусственная белозубая улыбка. Натянутая до невозможности. У мужчины салонная прическа, узкий пиджак. Они держат руки в воздухе слишком долго. А потом удовлетворенно откидываются на спинки кресел. Роль сыграна. Отдавайте гонорар. Кэрри гладит себя худыми руками. Она закрывает глаза на несколько секунд. Глубоко вдыхает. Открывает глаза. И выдыхает. Ну, допустим, обесценивание чужих проблем стало глобальной привычкой. Допустим, ты думал, что она съела что-то не то или перепила. Все возможно. Ничего серьезного. Это же не ты. Ну, допустим тебе плевать. Ну, убейте теперь. Она же не умирает. Правда ведь? Почти. Ты переключаешь канал. Переключаешь канал. Переключаешь. Щелк. Щелк. Щелк. На экране молодая девушка. У нее серые глаза, как у Кэрри, и мягкая улыбка человека-которому-все-равно. Она сидит на кушетке, обитой зеленой бархатной тканью, посередине сцены, кивает на все, что говорит ведущий - мужчина. Ты хочешь переключить, но Кэрри тихо просит: “Оставь”. Ведущий говорит: — Можете рассказать поподробнее, как вы пытались вызвать выкидыш? — у него зализанные волосы и абсолютно пижонский костюм. И девушка отвечает, продолжая улыбаться. Мягко. — Знаете, Кевин, — она поправляет волосы и забрасывает ногу на ногу. — Я перепробовала кучу способов. Мой ублюдок-любовник отказался оплачивать аборт. Бывает, времена, когда тебе приходится стать очень изобретательной, наступают слишком быстро. Например, хотите послушать о ванне с кипятком? Ведущий отвечает: “Конечно”. И подмигивает камере. Кэрри шумно вдыхает. — На самом деле, ничего сложного. Вы просто ложитесь в ванну и постепенно наполняете ее горячей водой. Пока она не станет кипятком. Столько, сколько вы можете выдержать. На пределе вашей терпимости. Где-то на середине процесса вам покажется, что вы делаете что-то не то. Это из-за последующего теплового удара. Мне, кстати, было так плевать, Кевин, что я лежала там даже тогда, когда перестала чувствовать тело в принципе. Потом ваша матка начинает кровоточит. А потом вы теряете сознание. И будете вариться в кровяной ванне, пока вас не найдут. Если вас найдут. У нее тонкая талия и идеально выглаженный белоснежный костюм. Без единой складочки. Наверное, она красива. — Звучит ужасающе, Мелиса. Но вам повезло, верно? Ведущий улыбается. Мелиса улыбается. Все в зале улыбаются. — Обычно 80 процентов людей погибают в таких ситуациях, Кевин. Варятся заживо. Я просто впала в кому, — говорит она и пожимает плечами. Вот так просто. Суп из тебя с приправой в виде крови. Твоей. Вот, что значит утилизация продуктов. Кто-то из публики выкрикивает: — Тупая шлюха! Кто-то из публики орет: — Лучше бы ты сварилась намертво! Кто-то из публики спрашивает: — Зачем? Мелиса смотрит прямо в камеру. Мелиса улыбается, растянув губы до предела. Мелиса, отчетливо проговаривая каждое слово, говорит: — Не хотела стать коровой. Ведущий прощается. Титры. Ты думаешь: “Что за дерьмо?”. Кэрри молчит. Позже ты узнаешь, что ей почти удалось сбежать. Ей почти удалась, ну, жить. Найти выход. Оценить ситуацию. Сделать что-то, чтобы спастись. Пол, на котором ее нашли мертвой — это холодная плитка, вроде той, которую кладут в бассейнах. Вроде той, на которой так легко поскользнуться. Кровь, которая просочилась в щели, будет тяжело вывести. Почти невозможно. Где-то глубоко в твоем сознании Кэрри по-прежнему лежит на той голубой плитке. У нее красивые серые глаза. В последний раз ты видел ее, и она была жива. Вот так просто. Все так и бывает. Стоит перед тобой. Совсем без помады. У нее, оказывается, изящные губы. У нее, оказывается, лицо человека, которому не все равно. Она очень много вкладывала в это свое “жить”, и в какой-то момент это стало действительно важным. Просто что-то не получилось. Что-то пошло не так. Она - маленький центр безнадежности. Фабрика по производству пустословия. Жалостливая рекламная брошюра. Спасите. Помогите. Соберите на операцию. Она - Кэрри. У нее светлые волосы и тонкая талия. Она говорит: — Знаешь, я бы так не смогла. Она говорит: — Ну, помнишь ту девушку? Из программы про аборты или что-то такое. Ты киваешь. — Так вот, я бы не смогла. Что нужно чувствовать, чтобы лечь в ванную с кипятком? Сегодня у нее хриплый голос. Надрывный. — Знаешь, что я думаю, Эллис? Нужно знать наверняка. Всегда нужно знать наверняка. Выйдет что-то из этого или нет. Кэрри смотрит прямо в тебя, и не сбежать. — Лежа в той ванне, могла ли она знать, как все получится? Найдут ее или нет. Потеряет ли она сознание или струсит. Сварится она или нет. Вы стоите на большом перекрестке. В такое время машины гонятся друг за другом, как сумасшедшие, и возле перехода приходится стоять часами. — Я бы не смогла просто лежать там и ждать. Ты хочешь что-то сказать, но она взглядом приказывает заткнуться. — Я знаю наверняка - у меня ничего не выйдет. У Кэрри странные округлые бедра и отличная задница. У нее плоский живот с колечком в пупке. У нее тупиковый тусклый взгляд. Ты, наверное, хочешь ей сказать: “А разве у кого-то выходит?”. Но не говоришь. Просто она выглядит так, будто все решила. Еще давно. Есть люди, на которых будущее не прописано. Они существуют только здесь и сейчас. И больше никогда. Они как приятная бесплатная приправа к дорогому салату. Массовка. Невидимые гости на вечеринках, которых никто не знает, но они всегда есть. На самом деле, Кэрри не была тварью. Просто так получилось. На самом деле, Кэрри не заслужила такой конец. Просто это ее роль. Лежа на холодной голубой плитке, в луже собственной крови, которая поглощает все, которая окрашивает волосы в бордовый, она закрывает глаза. Как закрывают люди перед молитвой, вслушиваясь в тишину. В чужое дыхание. Чувствуя ничего вокруг и сразу все. Она считает до трех, как перед прыжком с тумбы. Делает вдох. Никто в этом не виноват. Делает выдох. Пальцы на ногах чувствуют холод, и это не плитка. Она лежит вся в своей крови и волосах, в чужом моменте осознания. И это почти не страшно. Даже не волнительно. Некоторые люди очень стараются жить. Но у них не получается. И ничто больше не имеет значения. Кэрри знает наверняка. Просто у нее ничего не вышло. Она сварилась. Последняя важная вещь. От удара об воду человек теряет координацию. Его накрывает. Накрывает. Накрывает. Сориентироваться невозможно. Одежда липнет к телу, джинсы обтягивают бедра, рубашка задирается вверх. Она - это твой суицид. Захлебнуться проще простого. Вода наполнит легкие. От давления легкие разорвутся. Конец. Очередная бегущая строка в новостях. Очередной скучный заголовок в газете. Очередная история, которую не хочется рассказывать даже за четвертой кружкой пива. Конечно, все спишут на несчастный случай. Конечно, внизу добавят: «Не повторяйте этого дома». Конечно, масштабы увеличены вдвое, чтобы попугать детей. Конечно. Открывая глаза под водой, все кажется таким далеким и близким. Все сразу. В одно время. Целый букет ощущений. Полоски на плитке увеличены до предела, хлорка бьет по глазам. Ты делаешь рывок. И ничего. Время опускаться на дно. События начинают колотить в самом горле, как подступающая тошнота. И мы постараемся не задерживаться. Перелистывай странички быстрее, как модные журналы. И ты не можешь остановить свой животный интерес. Свое жестокое желание к познанию. Твою тягу к расплате. Время - это ничто. Первый пункт: Твой отец приезжает в город, потому что ему позвонила мертвая-живая Дэнис. Клептоманка Дэнис, которая крала чужие жизни. Которая не смогла смириться. Которая не смогла отпустить. Будто ему не все равно. Второй пункт: Дэнис позвонила, потому что ей нужно было оплатить похороны Кэрри. Кэрри. Ту самую, свою дочь, которую она нечаянно застрелила. Неосознанно. Со всяким бывает. Будто его это заботит. Третий пункт: Дэнис умерла. Застрелилась. В рапорте написала, что это все проделки глубокого экзистенциального кризиса. Такому даже Кафка позавидовал бы. Какой кошмар. Такие вещи могут легко сбить с толку, правда? Впервые он видит тебя возле ее дома. Впервые он видит тебя таким юным. И ты хорош. О, да, ты чертовски хорош. Взрывная комбинация струящейся доступности и виктимности. Ты - это точка невозврата. Твои длинные волосы где-то по плечи идеально вписываются. Ты — это скрытый потенциал, который забыли раскрыть. Твои пухлые, сухие губы. Ты - это чувства, которыми никто не владеет. Твой высокий лоб и острые скулы. Ты — это незаслуженная победа. Твой тонкий нос и ямочка над губой. Кожаная куртка натягивается на твоих плечах. Что ж, твое время пришло. Все эти смерти делают людей таким податливыми. Грех - не воспользоваться. Он сжимает и разжимает пальцы левой руки, будто хочет тебе врезать. На самом деле, он просто тебя хочет. И его отвратительная влажная улыбка - это вовсе не жест приветствия. Он кладет свою огромную руку тебе на плечо. Показушное сочувствие. Взрослые так делают. Небольшая поправочка. Вы должны знать. Он понятия не имеет, кто ты, черт возьми, такой. Сейчас. Для него. Ты - это приятный мираж. Правда может подпортить всем впечатления. Давай притворяться дальше. Этого гребанного куска дерьма все равно ничего бы не остановило. Ты в паре сантиметров от него. Смотришь, как настоящая блядь. Всем телом пытаешься дать сигнал. Вот он, я здесь сейчас. Охуенно горячий. Давай же. Потуши меня. Тебе становится почти смешно, но ты держишься. Ну, или пытаешься. И он клюет. Да неужели? Медаль за воздержание сегодня не получит никто. Все начинается с того, что его рука становится почти свинцовой, а твои хрупкие плечи к такому не привыкли. В принципе, ему можно так и сказать, но зачем? Твои узкие джинсы объяснят все гораздо доходчивей. Опускаясь ниже, он касается твоих лопаток. Оглядывается, опасаясь нежелательных зрителей. Опускаясь ниже, он смещается на талию. Затем на поясницу. Контролировать себя - это прошлый век. Рамки приличия, Вы что-то о них слышали? Под давлением своих приписанных ролей, люди становятся будто неживыми. Зомби с протухшими мозгами. Тут такой расклад. Сегодня ты жертва, хоть и провоцируешь. Он - волк, насильник, инициатор, хоть и ведется. И ты почти чувствуешь запах тухлятины. Где-то сдохла правда. Где-то сдохло понимание. Где-то сдохла справедливость. Не здесь. Это последний пункт в нашем путешествии. Так что, приготовьтесь, пожалуйста. Все будет очень скучно. Вас двое. Почти честно. В его висках пульсирует желание быстрого грязного незащищенного, ну, секса. Это не век новых открытий. Он наклоняется. Он горячий. Он хрипит: — Отсосешь мне за двадцатку? Боже милостивый, ты стараешься не впасть в истерику. Ты стараешься не оскорбиться. Не заржать, как последний придурок, в конце концов. Он ведь так старается. Старания должны быть поощрены. Ты киваешь на здание спорткомплекса через дорогу. Ты хрипло смеешься для большего эффекта. Да-да. Я тоже тебя хочу. Дико просто. Говоришь, кусая губу. Достаточно сексуально? — В такое время там никого, — берешь его за край куртки. — У меня есть абонемент. Скажем, что ты тренер. Они не проверяют. Волосы липнут к взмокшей шее. Никто не виноват. Просто так получилось. Вы сидите на узкой лавке. Необтесанное дерево царапает кожу. Он прижимается к тебе, задирает футболку, прощупывая насквозь. Покупатель должен оценить товар. Охрана, отмена чека. Он говорит: — Моему сыну где-то столько же, сколько и тебе. Сердце работает на износ. Снова. Разряд. Под ногами блестит вода. Он кусает твой сосок. — У тебя есть дети? — спрашиваешь ты с поддельным удивлением . В воздухе витает хлорка. Он отвечает: — Да. Двое, — расстегивает свою ширинку. — Пацана никогда не видел, а вот с девчонкой неловко получилось. И ты доволен ответом так, будто сорвал джекпот. Это все, что нужно знать. Впервые в жизни тебе важен процесс, а не результат. Заправляешь отросшие волосы за уши. Открываешь длинную шею. Они прижимается губами к твоей яремной вене. И ты делаешь все, чтобы этого не заметить. Спрашиваешь просто так: — Как получилось? Потому что его рука опускается ниже, и тебе нужно что-нибудь делать, чтобы не думать о последствиях. Чтобы не думать вообще. Твоя новая боль - это концентрированное отвращение в крови. Твое тело должно быть парализовано, чтобы выдержать такое унижение. Твои мозги, их вообще не должно быть. — Она залетела. Разряд. — От меня. Удар. Слизывать соль мертвого океана. Прости, Кэрри. Прости, мама. Прости, Дэнис. Либо ты надышался хлоркой, либо воздуха не стало вовсе. И ты хватаешь ртом пустоту. В этот раз никому не спастись. Пахнет гнилью. Ситуация разлагается, и это не первый раз. Умирая от дискоординации, хлорка проникает в легкие. Следующее, что важно - это вы в глубоком бассейне, длиною в твои восемнадцать лет. Время разобраться. Давление падает и забирает с собой способность чувствовать. От удара об бортик голова начинает кружиться. Вероятный ушиб - это уже не твоя забота. Немного крови на поверхности - это не причина искать ее владельца. Жаль, здесь только вы. Никаких акул. Просто она зешел не в ту зону отчуждения. Просто в Кэрри был смысл. Просто она не была тварью. Никто не думал, что это зайдет так глубоко. Ты слышишь характерный булькающий звук где-то внутри своей глотки, а потом за твою ногу что-то цепляется. Чьи-то пальцы белеют стискивая скользкую ткань джинс. Все просто - умирать не хочет никто. Сегодня никто не уйдет прощенным. Ярмарка добродеятельности закончилась. Код от шкафчика, в котором ты был заперт, наконец-то нашелся. И сейчас одно из двух. Делайте ставки. Возможность глотать воду - все еще может спасти одного из вас. Поэтому впервые все очень просто. Твои амбиции опять не причем. Победит тот, у кого объем легких может поглотить хлорированный бассейн. Ты опускаешь голову и, о Господи, его лицо внизу кажется лицом Люцифера на девятом кругу ада, вмороженного в ледяную реку. А в его пасти ты. Ты. Снова ты. Никаких Иуды, Брута и Кассиля. Наверное. Cо стороны все кажется очень просто. В воде всегда сложнее обустроить свою зону комфорта. Ремень брюк бьет по челюсти, и теперь ты глотаешь хлорку вперемешку с кровью. Вот, из чего следует делать кровавую Мэри. Просто так cлучилось, что ты получил ничего, и это нормально. Никто не заслуживает того, что им дано. Но тебе явно задолжали. Победа в этом соревновании может оказать разрушительное воздействие. Самое смешное - он наверняка еще не догадался, кто ты. На самом деле, ты напуган до смерти, просто твое сознание немного тормозит. Свет над водой становится ярче. Еще один совет. Когда нет возможности подняться наверх, просто опустись вниз. И ты падаешь глубже. Адреналин звенит в ушах, и ты пытаешься замахнуться. Сейчас - это что-то тех игр на выживание, что крутят по телеку. Твоя рука скользит мимо его скулы, и так хочется рассмеяться. Вылезти. Отжать промокшую насквозь одежду. Отправиться домой. Упасть в теплую постель. Твоя мамочка наверняка волнуется. Он бьет тебя ногой в живот. Почти не больно. Под водой понимание приходит слишком поздно. Неужели дошло? Его губы беззвучно двигаются, проклиная тебя. И ты этого заслуживаешь. Прижимаясь к стенке бассейна, давясь последними остатками самообладания, и ты делаешь последнее, что приходит в голову. Просто хватаешься. Просто сжимаешь что-то со всей силы. Глаза зажмурены. Места в легких все меньше. Впитывая боль. Чертовски хочется спать. Здесь только вы. На дне ситуации. На дне восприятия. Что-то, что ты сжимаешь со всей силы - это шея твоего отца. И он уже не смотрит на тебя. Совсем. В начале каждого рассказа происходит знакомство. Автор знакомит читателей с персонажами. Это то, с чем им придется взаимодействовать. Тебя зовут Эллис. У тебя длинные волосы и усталый взгляд, который присущ многим в этой бессмыслице. Тебя обязательно поблагодарят за терпимость. За благородное спокойствие. Следующая опорная точка: Твоя мать хотела девочку. Да, мы помним. Белокурую, хрупкую малышку. У тебя были амбиции. И ты был неплохим. Завязка. Все начинается с того, что ты отталкиваешься от бортика и пытаешься проскользить, как можно дальше. Немного советов, которые помогут нам разобраться. Все становится явным. Далее идет развитие сюжета. Медленно перелистывая страницы, мы проникаем в суть. Здесь покоится Дэнис. Дэнис, у которой не было выбора, которая оказалась в тупике. Перед стеной из собственных несбыточных ожиданий. Здесь покоится Кэрри. Кэрри, которая не смогла. У которой не получилось. Такая себе Кэрри. Кэрри, которая, на самом деле, не была тварью. Кэрри, которая, на самом деле, не умерла от передозировки. В этом никто не виноват. Так получилось. Кульминация — это бассейн. И вы внутри. На дне. Воздух заявляет свои права, и становится невыносимо. Когда вы задерживаете дыхание, постепенно что-то сдавливает вас внутри. Правда в том, что можно не рассчитать и забыть, остановится. Вот так просто. Забыть, прервать игру в удушье. Забыть, снова начать дышать. Когда ты тонешь - это другое. У тебя нет выбора. Тебе приходится дышать под водой. Тебе приходится глотать воду. Тебе приходится переваривать хлорку. Чтобы протянуть еще минуту. Чтобы тебя смогли спасти. Давайте помолимся. Развязка — это больно. Развязка — это необходимо. Развязка — это ты. И ты лежишь на плитке парализованный. Над тобой несколько тонн воды. И больше ничего. Как тебе здесь? Спокойно? Невыносимо? В закупоренном крышкой пространстве. Лежать там и смотреть, как тени на поверхности приобретают очертания. Как все приобретает смысл. Холодно. Твои легкие все еще пытаются. Не пытаешься только ты. Если быть честным, то вы все заслужили такой конец. Твой отец лежит мертвый где-то рядом. И эта мысль способна согреть. Ты помнишь его угасающий взгляд. И это лучшее, что тебе приходилось видеть. Голос настоящего мира пробивается сквозь вакуум, который ты создал. И это больно. Почти невыносимо. И ты бежишь-бежишь-бежишь навстречу. Тебе нужно спасение. Тебе нужно перестать. Тебе нужно упаковать страдания и научиться жить дальше. Осталось согласовать с телом. Ты закрываешь глаза. Только на минуту. Честно. Почему-то жутко хочется спать. Волосы щекочут шею. Прости, Кэрри. Прости, Дэнис. Прости, мам. Смерть — это лучшее, что с вами могло случиться. Никто в этом не виноват. Просто так получилось. Боль всегда остается с теми, кто ей симпатичен. Где-то слышится всплеск. Пора смириться. Где-то спасает случай. Не все идет так, как ты запланировал. Где-то начинается новая жизнь. Возможно, ничего этого не было вовсе. Никого из вас. Это значит, у тебя есть шанс. Это значит, будущее где-то рядом. Мать обязательно поцелует твой мокрый лоб. И с этой мыслью можно просыпаться. С этой мыслью можно жить. А больше ничего и не остается.